Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга Стикс во 2-м издании

Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Книга «Стикс» во 2-ом издании


Стикс

О, я желала бы, чтоб без желаний спала,
Лишь зная: где-то река, как моя жизнь, так глубока,
Чтоб с её водами литься.


Хроника

(Моим сёстрам)

Мама и папа с неба
струят свою силу
мимо поющих далей,
мимо играющих звёзд,
вниз на меня.
Страстность трепещущего неба
разблещивается!
Вся моя тоска взмывает,
чтоб проскользнуть
сквозь золотую кровь солнца!
Я ощущаю: мама и папа
прорастают вновь
на моей пугливо-понимающей
дали материнства.
Три души устремляются
из тихих утренних грёз
к стране Бога их грусти.
Эти три и есть мы, сёстры,
и те, кто рождены до меня,
уже грезили в облике Сфинкса
во времена фараонов.
Меня же для придания формы
месила в глуби лона мира
Творца тяжелейшая рука.
И она уже знала, кто мои братья!
Они были тремя королями,
тянувшимися на восток
за светлой звездой
сквозь обжигающий ветер пустыни.
Но восемь судеб,
взойдя на нашей крови,
за нашим небом в засаде:
одни четыре мучают нас на закате,
другие четыре омрачают нас в жАре утра,
и они все принесли нам голод,
нужду сердец и смерть!
И это предстоит:
над нашей последней могилой
им ещё продолжаться,
сплетаться проклятьем по всем мирам,
радоваться своему злу.
Но ветры однажды станут и их
тленом  страшить.
Сатана, сжалься над ними.


Побег из мира

Я в безграничное хочу
Ко мне назад опять,
Уже цветёт, но я о том молчу,
Безосенье моей души,
Но может быть уже мне поздно вспять!
О, я умру средь вас в глуши!
От вас в лицо мне дышит смерть!
Но куколкой окутываясь нитью в свой черёд,
Я всё ж покину вашу круговерть!
Сбить с толку вас мне по плечу,
От вас чтоб ускользнуть,
И вновь от безграничного вперёд
Начать мой путь!


Весна

Давай мы будем как весной лучи Луны
Которым ночью, никуда не к спеху,
Давай двумя детьми из лунной тишины
Мы в жизнь твою войдём как в сны весны,
Где ты меня научишь радостному смеху.

Без маминой любви как жить тоскливо мне,
Без папиных забот, чьих чувств спасала сила,
Проклятье, что на мне лежит не по моей вине,
Меня по жизни гнало в каждой стороне
Моим врагом, чью верность я с любовью выносила. 

Теперь уже деревья сада все в цвету,
Благоухание любви как шёлком забелело!
Ты должен мамы с папой возвратить мне доброту,
Ты должен радостью весны расколдовать мне немоту!
И стать моим, и стать моим всецело!


Мой стыдливый румянец

Ты, не насылай дольше к ночи на меня
Благоуханья горячего бальзама
Твоих сладчайших садов.

На моей щеке кровит стыд,
И вокруг меня дрожит воздух лета.

Ты . . .  прохладой повей на мои щёки к ночи
Из неблагоухающих, нежелающих трав.

Только не дли дуновенья твоих ищущих роз,
Оно томит мой стыд.


Песенка Сиринкс

Из листьев пальм как языки гадюк, блестя, вьюны
У гладиолусов в цветках, кровавость чья отравна,
И жмурится от смеха, похож на серп луны,
Затеряный меж пальм, слезящийся глаз Фавна.

В объятии мир с жизнью тесно сплетены,
Светясь от трепета лучей Сатурна,
И в дуновеньях проплывют, грезя, сны
Сквозь дымку ночи, что таинственно пурпурна.

Ужели в шутку захотели  тростники
Нас у болота в венике связать навеки!?
Вздор! Утренней заре мы вопреки
В любви всё будем литься как ночные реки! 


Зимняя ночь

(Под виолончель)
 
В глубоком сне всю ночь зимой
Мне будто: давит холм могильный мой,
Как в полночь умерла б давным-давно,
И смерь Земли мне пережить бы было суждено.

Но всё ж к ребёнку моему, отраде всех отрад,
Ещё меня всё тянет с муками назад,
И я в тоске ищу всё путь к нему домой,
И умираю вновь, его найдя, в себе самой.

В глубоком сне всю ночь зимой
Мне будто: давит холм могильный мой.
 

Пионы

(Хороводная для больших детей)

Он сёстрам обещал своим, монашенкам святым:
Не пробуждать во мне любви как боли,
Когда же в мае так пунцово всем кустом
Вдруг зацвели пионы,
Почти не стало воли в нём, сдержать обещанное им,
Тогда он троекратно осенил себя крестом.
С тех пор в ознобе у меня из сердца только стоны.

С тех пор я в ельнике лежу на палой, бурой хвОе,
Где ветры осени в круженье оголтелом,
В унылом вое над мои весенним телом.

Но двум монашенкам, кто так теперь грустны,
Венчания желаю я в дни будущей весны,
Чтоб хоровод водили б мы у тех пионов после дней зимы.


Затем

… Затем настала ночь твоею явью грёз
Со звёздным тихим колыханием огней,
И издали минувший день мне улыбался в ней,
И затаилось в ней дыханье диких роз.

Теперь тоскую я по маю грёз, где стих
Признанием в любви твой верности обет.
О вот бы время грёз ещё тысячу лет
Сияло звёздными огнями на губах твоих!


Вечер

Ты вырвал детский смех мой из меня,
Мой звонкий смех с ребёнка ясным взором,
Мой смех, теперь давящийся позором,
Звуча напевом к ночи у твоих дверей с начала дня.

Зачем тебе всё это было, для каких утех,
Желал им мрачность одолеть гнетущего досуга?..
Теперь усмешкой старца он от нового недуга
Звучит по детскости в нужде, мой прежде звонкий смех.


Развод

В ночь, в которой стояла звёздная стужа,
Лишила жизни, рядом со мной лежащего, мужа.
И, когда к рассвету уже его крови открылась лужа,
Из неё ухмыльнулась его судьба, что на такое я дюжа.


Бытие

Были раньше в ночах волны волос,
Хоронить их ветер давно как унёс.
Были раньше глаза чисты как ручей,
Помутились от боли безумных ночей.
Перламутроворозовы были ладони у рук
Их работа изъела едкой щёлочью мук.
А последнее не пришло до сих пор,
Чтоб на жизнь мою глядя, потупить свой взор,
Прекратя этим жизни круговерть,
Чтоб открыла б ворота мне Вечности смерть,
И моею душой впивала б и я
Сладость вечного бития.


Его кровь

Всего милее было для него
Над розой счастья моего чинить расправу,
Её кидая в придорожную канаву.
За то так кровь его томит его.

Всего милее было для него
В моей душе свет трепетных лучей
Манить во мрак мучительных ночей.

Всего милее было для него,
Моё взяв сердце в дуновении весны,
На тернии его повесить, чтоб от крови стали те красны.
… За то так кровь его томит его.


Остуда

В белом пыле свеч
Этих светлых роз
Кровью мне б истечь.

Да в воде пруда
Лёд у лилий слёз,
Остудить тоску, тянет всё туда.


Хаос

Смертельно-бледны звёзды бегут
С неба моего одиночества,
И полночь чёрным зрачком
Стынет всё ближе и ближе.

Я не нахожу себя снова
В этой смертной покинутости!
Мне, как я бы лежала вдали от мира,
А между нами пролег ужас ночи.... 

Мне хотелось в себе вызвать боль,
Чтоб я, пав, себя сокрушила,
Рвя на части себя на себе!
Но по желанию свыше
Меня опять какая-то сила
Возвратила в ту землю, где я родилась,
Под мамину грудь.

А земля моей мамы в душевном запустенье,
Там нет больше цветения роз
И при жарком дуновении —
Мне хотелось б земли любимейшей каждым сердцем!
И чтоб в её плоти мне быть зарытой одной.


Песнь весны

Что ты почувствовал весну
Под снежностью моей души,
Что ты узнал весну
В смертельной у моей души тиши,
Ни правда ль, оттого всё это,
Что зиму и не вспомнит лето,
Весна прийти лишь поспеши!

О, ты, день золотой мне подари
С цветенья алостью твоей зари!
Душой изголодалась я зимуя,
И заморозков больше не приму я!
О, ты! Где кровь весны твоей
Её скорей-скорей пролей
На стынь, что у меня внутри,
Тебя ждала я вечность, посмотри!


Боль мира

Я — горящий ветер пустыни,
Охладелый обличьем во мгле.

Где же Солнце, избавить меня от стыни,
Или молния, извести чтоб меня в золе!

Посмотри, я сфинкс как застыла,
Небеса укоряя во зле.


Моя драма

Как сладко он манил меня
благоухавшими багряными цветами,
Ни ночи больше
не под силу было усидеть мне дома.
Как я по крохам перед домом  крала
его любовь,
как жизнью перед ним я изникала.
Чуть слышно плачет бледный ангел,
спрятавшись во мне,
и в глубине души я ощущаю:
он меня страшиться.
Да, бурю диких чувств
я вижу на своём лице,
не знаю где, как смоль зарница,
в моих глазах в снежную ночь,
И никогда ей страшной мукой прочь
вновь не исчезнуть.
... Как сладко он манил меня
благоухавшими багряными цветами...
Опять возбуждена болит во мне душа,
вспять в память погружаясь.
О, стихни, дикий ангел мой,
не плачь же, ради Бога,
молчи о муке,
боль не должна ослабнуть,
ту нить, что вновь меня влекла бы к жизни,
назад я миру возвращаю добровольно.
На жертвенных камнях мои мученья
пусть пылают,
чтоб пламенеть всему цветенью
на пути средь мрака.
Как я тоскую по одинокости моей,
той, изгнанной самой мной в слепоте,
Как утешения её ищу, чтобы меня
моим ребёнком обняла бы.


Звёзды любви

В их ожиданье пред моею жизнью благостыни
Твои глаза, как ночи, что по дням тоскуют,
С тем душным сном в них, всё которому не сбыться.

Те редкостные звёзды у Земли,
С железа отблеском и шлейфом дымчатой тоски,
Лучами, с жаром рук, ища любовь 
И находя лишь холод стыни.


Чёрные звёзды

Зачем меня ты нашими ночами ищешь всё
Лишь в тучах ненависти, что на чёрных звёздах зла!
Дай, чтобы с призраками их сражалась я сама —

Пусть гейзеры выносят их со тла,
Давно забытых, самых древлих, недр.
О, ледяные ветры в пении весны.

Ты забываешь, что у солнца есть сады,
И смотришь скрытно лишь в смертельный мрак,
Ах, что же за моей бедой так сходишь ты с ума!


Самоубийство

На болоте свет луны кикимор корчит рожи,
           В дрожи
           В мире всё  вокруг...
Только б мир сам перенёс такой испуг!
Помнится, что в наших встреч былые годы,
Был таким же подлым взгляд на нас природы,
Но потом луч солнца появлялся вдруг,
И сиянию его везде звучали оды,
В дни, что были и на севере погожи.

А теперь грызёт твой остов крот,
А в комоде кошка воет, рыжая шалунья.
И в желании прибить её, крадётся кот
Сквозь кровавый вечер полнолунья.

О как ночь цветёт миазмами в тоске!
Смерть сама от саморасчлененья в диком страхе.
Но от смерти даже если буду я на волоске,
Смерть её самой в моих когтей замахе!


Горная баллада

Пропой, сестра, как дьяволицей он
Был как своей женой приворожён,
Как он своей совсем лишился воли!

Как поджидающий кошачий зверь
Она пришла к нему под дверь
Лизать за деньги на ногах его мозоли.

В питейном доме он с женою день любой 
Искали  пьянки только с дикою гульбой
И напивались с кем попало.

И раз, когда он был уж в стельку пьян,
Восстал из карлика в нём великан буян
Которому вина всё было мало.

И великан-буян возрос в нём до небес,
Жена же, видя, что в него вселился бес,
Ужасно хохотала.

И тут корона из обломков скал камней
С золотоносными прожилками на ней
Из головы его взошла от крови ала!

Тут все пропойцы дружно выпили вина.
А он кричал им: «Вам теперь я сатана!»
И Ад пылал в его уж сатанинском взоре.

И как пред Судным днём взметали бури прах,
И лес везде горел в горах,
И смерчи выли о в крови людей позоре..... 

Потом, во время жалких похорон,
Был проклинаем труп его со всех сторон,
И даже дети мусор на него бросали всю дорогу.

Так, призраком ночами с той поры,
Он посещает все соседские дворы,
Чтоб набожные люди за него молись Богу.

А вот его, в могилу сведшая, вдова
Женой виноторговца стала, траур сняв едва.
Так жениха манили вдовьих слёз пролитых реки.

А прежний муж, была вином чья кровь,
Шатается по всем дворам стеная вновь и вновь,
И призраком ему уж быть навеки.

О как страданья за порок
Всем превышают жизни срок,
И после смерти настигая палачами.

И призрак, всё ища жену,  глядит на чьих-то жён,
В чьём ужасе в глазах он вечно отражён
С короною на голом черепе ночами. 


Тебе

Я плачу оттого,
Когда меня целуешь ты,
Что я не ощущаю ничего,
Лишь приближенье пустоты,
Чья глубина
Как тысяч бездн.
Я каждую с тобою ночь
О том хочу сказать тебе из темноты,
Но вымолвить мне этого не смочь.
Вот ветер юга бы в ночной тиши
Мои слова тебе донёс, храня свой пыл,
И смысл их звучанья б не был стыл,
А согревающ для твоей души,
И у тебя не стыла б кровь, когда ушла любовь.


Вина

Когда вчера мы встретили друг друга,
Я испугалась, видя бледность твоего лица,
Столь искажённого как от душевного недуга.
Тогда забыла я сама себя от этого испуга,
Но муку на твоём лице не понимала до конца.

Как, вопрашая звёзды, ты меня окинул взглядом,
Как золото лучей сплетеньем засквозило в нём,
Казалось, в девичьих глазах твоих сияет шёлк отваги,
Когда ты губы приоткрыл, борясь в себе с разладом...
И затуманилась моя душа, сродни стеклу от влаги...
Потом: как будто, озарилась жизнь во мне огнём
И вся скукожилась, как в пепел превращаясь лист бумаги.


После боли

Ты помнишь: я больна, уже как тень,
Лежу, совсем покинутая Богом,
Тут входишь ты, то был осенний день,
Чей ветер выл, казалось, за порогом.

И холод б глаз у мертвеца
Мне не принес тогда б тех мук озноба,
Как два сапфира твоего лица,
Горящей сказкой потрясая оба.


Моя песня к танцу

Как танца мрака ритм во мне доносится из сна,
Где на куски моя душа разносит плоти дверцу,
Чтоб этой мукой завладел бы сатана,
Прижав её к пылающему сердцу.

С моих волос слетают розы от невзгод,
И жизнь за ними вслед летит куда попало,
И так танцую я уже тысячный год
В той вечности, моим что вечностям начало.


Отплата

Мне было гнев твой мукою моей не превозмочь,
В моей душе всё обживалась смерть за ночью ночь
И пожирала вёсны все мои подряд.
Тут наступил какой-то просветленья миг,
Тут наступил во мне какой-то к жизни сдвиг,
Чтоб я опять вернулась в жизнь назад,
Но от внезапной вспышки света в этот раз
Сетчака прорвалась у глаз.   

Так как же удержать мне яркий свет теперь?!
Привыкнуть к свету как  после утерь?
Ведь ощущаю жизнь я больше в забытьи пока...
А в небе надо мною снова знак беды,
И в тупике, в тумане дерева горчайшие плоды
Мне предлагает, как гнездом маня, твоя рука...   
Что ж! Раз сносить душой мне сжор моей весны,
Кошмар ночами мной тебе подложен будет в сны!


То был в моей крови прибой

То был в моей крови прибой,
Он океанских волн ревел ареопагом.
В нём смерть моей душой махала над собой
Как реющим её победным флагом.

У моего одра стояли десять гордых королей,
Все десять звёздами сиявших надо мною с детства,
И в кубки их с росой небес налит был мук елей,
Как часть доставшегося мне от вечерь всех наследства.

И повеленья королей страшили ночь,
Чьи рвали бурями чернеющие стяги,
Чтоб сердцем муку я сумела превозмочь!
Чтоб жизнью муку я сумела превозмочь!
И крепости росли во мне немыслимой отваги!

И так в моей крови был уничтожен страх,
И только спОлохи зари касались крови влаги,
И мне на бледное лицо снежил их прах.   


В Начале

(Скерцо Мира)

Когда ещё ребёночком был мир,
И Бог ещё был молодым отцом,
Я на свисавшей златооблаком качели
Весной раскачивалась, ай!
На весь эфир,
И каждая на мне кудряшка
                взлетала шёлковым кольцом,
Дразня Луны шатливого дедулю-старикашку,
А маму Солнца насыщая золотой пыльцой.
На небе я устроила тюрьму для Сатаны,
А Бога поместила в чадную Геенну.
Большими пальцами они за то грозили мне
С «клуммбумм! клуммбумм!»
И это плетью хлестало в ветре.
Потом, после двух с громом гроз
Смеялись над моим смертным грехом
Бог с Сатаной устало.
Да я земных бы десять тысяч счастий отдала,
Ещё б хоть раз один мне жить богорождённой,
Так богозащищённо, так открыто.
Да, да,
Ещё бы мне пожить как Бога баловнице.