Величие неизвестного Четверговцева

Прочитав стихотворение в кремлевском зале,
Четверговцев раздал автографы.
За ними не спешили вначале,
но как только засуетились фотографы,
потекли, как вода со склона,
сливки родного общества:
всевозможные чемпионы,
и гуманистов полчища,
и в дорогих туалетах дамы
завидного места жительства,
и прима театра русской драмы…
и даже один член правительства
похлопал снисходительно по плечу.
Вот она, слава, вот! Бери – не хочу.
Четверговцев, обученный риторике
сыном гея и лесбиянки,
эмоционально процитировал Максима Горького,
предал анафеме янки.
Держа под мышкой грамоту за участие
в литературно-колоратурных бдениях,
поблагодарил министра культуры за счастье –
грант. Но случилось недоразумение:
призер кубка мира в соревнованиях по бобслею,
от переизбытка чувств выпив лишнего,
неразборчиво заявил, что честь имеет,
и засобирался к Всевышнему.
Пока над ним хлопотала главная мать Тереза
обездоленных всея России,
Четверговцев круги дворцовыми коридорами резал
под присмотром молчаливых «апостолов», как мессия.
На выходе до неприличия представительная охрана,
отсканировав все, что понавручали поэту заслуженно,
долго интересовалась и рьяно,
чем он злоупотреблял за ужином.
Выслушав краткий ответ,
указала на дверь из недр, и привет!
Вернувшись на малую родину,
Четверговцев долго стоял на мосту –
ждал, пока утихнут овации.
Кланялся всем, даже дереву и кусту…
но вдруг проснулся – с тяжелым чувством, под крик «ату»
(или, может, это просто скрипел его расшатанный стул)
на общем собрании в местной писательской организации.