Сказки весёлые и невесёлые

РУССКИЕ СКАЗКИ

Прямо в темноту, что было силы,
залихватски-громко крикнул: эй!
А оттуда: где тебя носило?
Вкусный мой, иди сюда скорей.

Детские чудовищные сказки.
Да не стой! Беги скорей, беги!
Только не шуми, беги с опаской.
Слышишь поступь липовой ноги?

Но тепло и сладко в синем мраке.
Всё как надо, всё само собой:
вот – вблизи залаяли собаки,
вот – пришли охотники гурьбой...

Здесь грибы, таких и не встречал ты.
Здесь играет на баяне ёж.
Если и съедят тебя случайно –
в скорости берёзой прорастёшь.

Будешь знать тональность птичьих истин
и во сколько завтра здесь заря.
И ронять блины,
(ну, чем не листья)
на Ивана, Марью и царя.

ВОЛКИ

Не знаю я, в реальности, во сне.
Под вечер или утром спозаранку.
Снег высоко качался на сосне.
Отец и мать везли меня на санках.

Остановились. За спиною – шорк.
Чего там? Оглянулся ненадолго –
отец и мать стояли только что,
теперь стоят два серебристых волка.

Они смотрели пристально за мной
сквозь голубые искры снежной пыли.
Пускай по мне гулял мурашек строй,
я не хотел, чтоб волки уходили.

У лап лежала мёрзлая листва.
Крапива чёрная сломалась на сугробе.
Что в жизни лучше кровного родства?
Что на земле страшней родства по крови?

НЕЧАЯНЫЙ СЛУЧАЙ

Местный ангел тогда сторожил
шершней, церковь, увечную липу.
За стеклом мерно тикала жизнь.
Я из жизни колёсиком выпал.

Покатился куда-то за край,
в никуда, в небытийные тайны.
Промелькнул почерневший сарай,
звук пчелы, золотой золотарник.

Я скатился и ухнулся в темь,
будто взял меня кто-то и вычел.
Провалился, исчез, а затем
оказался в ночной электричке.

Местный ангел, он рядом, он тут,
задержать хочет поезд руками.
За окном церковь с липой плывут.
Шершни в душу глядят огоньками.

МЕРЦАЮЩИЯ СКАЗКА

Снова я увидел странный свет,
исходящий тихо из земли –
световые точки, мышки след,
золотой тропинкой между лип.

Мотыльки пока что вне игры,
мирно спят, проветривая мех.

Свет течёт в излучинах коры,
не спеша, по дереву и вверх.

Мир гирляндой можно озарить,
словно лампочки – пушинка, жук.
Пролегла искрящаяся нить
от ветвей до самых пальцев рук.

И качнулся я, как на волнах.

И узнал, что где-то там она –
сказка на высоких каблуках,
стройная, прекрасная, одна.

Но волшебной ложечкою – «бом»,
кто-то нить, как сахар растворил.
И погасли лампочки кругом.
Лишь вдали включились фонари.

КОТ-БАЮН

Мёртвый лес, беззвучный, чёрный.
Обогну его и сплюну.
Тьмою наглухо задёрнут
древний столб Кота-Баюна.

Знает дурачок-Михейка,
знают все, и даже дети:
сгинул там ни за копейку
богатырь в авторитете.

Да, ещё братков два джипа.
Честь по чести, брат за брата –
пять Андреев, три Филиппа.
Танк ещё пропал – «Армата».

Лишь поэт с котом общался.
Есть один такой на свете.
Он у нас бывал не часто.
Я его однажды встретил:

стой поэт, мне интересно,
как ты выбрался здоровым?
Он сказал бы, но вне леса
по-людски не смог ни слова.

ЖЕЛЕЗНЫЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ

Два колокольчика на сквозняке.
Туда не достать ни слухом, ни взглядом.
Где-то в немыслимом далеке,
на ледяной поверхности Энцелада.

Но я же слышу, звенят:
вот и вот,
один однотонно, другой узорчато.
Там гейзер взрывает сверхтвёрдый лёд.
Откуда там колокольчики?

А может быть шут, мехами расшит,
колпак с бубенцами на месте,
но только кого и как бедняга смешит,
когда даже днём минус двести?

И, вдруг, понимаю, как жутко мне за него,
за мёрзлые ноги,
за горб и за хрупкие руки.
Да быть там не может, не может там быть никого.
Но звуки!

Динь, дон! Звенят и звенят. Почему?
О, этот – задорный,
а этот - печальный.
Не должен их слышать, но я их слышу сквозь тьму.
И не хочу, чтоб они замолчали.

СОЛДАТЫ ФОРТУНЫ

Дили-дили-дили-ля!
Просыпайся царь вороний.
На заброшенных полях
по ночам людей хоронят.

Местный чудик, ну и ну,
там однажды шлялся сглупу.
Чирк, и срезал бузину,
ту, что выросла на трупах.

Сделал дудку, идиот,
прикрутил мундштук и дунул...
Над деревнею плывёт
старый хит: «Солдат фортуны».

«Натворили столько дел,
а теперь лежим – убиты».
Царь вороний прилетел.
Есть хотят и царь и свита.

***

Умирала в бархатной земле
гусеница чёрная сырая.
Старый мальчик за кривым сараем,
что-то неопознанное ел.

Что-то, что светилось янтарем,
что текло сквозь пальцы жидким светом,
капало на жёлтые газеты
и горело точно крепкий ром.

Капало на рухлядь и тряпьё,
но отнюдь не сделало пожара.
Белая собака в лес бежала.
Хохотало пьяное бабьё.

А в земле, есть озеро тепла.
Там, внизу, под залежами мела.
Гусеница смерти не хотела
и росла, росла, росла, росла.