Последняя нота или реквием для двоих. Часть 2

Спустя двадцать лет после того вечера в джазовом клубе, он вновь увидел её. Теперь она была уже пожилой женщиной, больной и слабой, лежащей на больничной койке. Её глаза, некогда яркие и полные жизни, стали тусклыми, но всё ещё светились, когда он подошёл к её постели.
Его сердце сжалось от боли. С того вечера в клубе он не переставал думать о ней. Он посвятил себя музыке, играл гаммы часами, изучал сложные композиции, будто пытаясь наверстать потерянное время и заслужить её прощение не словами, а звуками. И вот теперь, стоя рядом с ней в больничной палате, он почувствовал, что его время наконец пришло.
— "Ты всё ещё играешь?" — спросила она тихим голосом, слегка улыбнувшись, как будто догадываясь, что ответ давно известен.
Он кивнул и достал из чехла своё пианино. "Ты помнишь, как я сказал, что тебе никогда не сыграть, как тому пианисту?" — начал он, и она улыбнулась в ответ, с трудом подняв руку и прикоснувшись к его пальцам.
— "Я не только помню, но и благодарю тебя за это," — её слова были хриплыми, но в них слышался тот же юношеский задор. — "Ты помог мне найти свою музыку."
Он глубоко вздохнул и сел за клавиши. Он хотел сыграть для неё не просто мелодию, но что-то поистине божественное, чтобы музыка стала мостом между тем, что было, и тем, что ещё может быть. Он закрыл глаза и позволил своим пальцам двигаться сами собой, словно в трансе, создавая звуки, которые окутывали комнату нежностью и светом.
— "Ты слышишь?" — спросил он, а она закрыла глаза и кивнула, словно вновь погрузившись в ту самую мелодию, которая когда-то их разлучила.
Среди звуков и гармоний, он вспомнил слова Диогена, который однажды сказал, что единственный способ изменить мир — это изменить самого себя."Как же много времени я потратил, чтобы понять эту истину," — думал он, играя. Марк Аврелий учил его принимать судьбу, такой, какая она есть, а Лейбниц говорил о том, что наш мир — лучший из всех возможных миров, где даже ошибки ведут нас к мудрости и красоте.
Когда музыка затихла, она вздохнула, словно отпуская что-то глубокое и важное. Её рука медленно скользнула вниз, и он понял, что это её последнее прощание. В тишине, окутанной звуками его мелодии, она покинула этот мир, оставив после себя свет и покой.
На её похоронах он снова сел за пианино. Он играл ту же самую мелодию, но теперь в ней звучала другая, новая нота — нота прощения и принятия. Музыка лилась по церковным стенам, заполняя каждую щель, каждую тень, как свет зари. Казалось, будто Диоген шепчет ему: "Ты нашёл то, что искал, в простоте аккорда," а Марк Аврелий добавляет: "Ты примирился с жизнью такой, какая она есть." Лейбниц бы сказал, что именно в этом моменте раскрывается гармония Вселенной.
Он играл и понимал, что музыка — это не только звуки, но и время. Это было их время, их история, и оно запечатлелось в мелодии, которая теперь будет звучать в его сердце до конца его дней.