ЛУНА или Пять четвертей

1:
В ресторане с пошлым названьем «Луна», оркестр наигрывал джазовый стандарт пять четвертей (Take Five). Помещение было наполнено табаком, алкоголем, кухней и душевными разговорами. А где ещё поговорить по душам, как не в питейном заведении, где снуют официанты, словно воспитанные коты. Где можно пофлиртовать с дамами, потанцевать в разношерстном кругу быстрые танцы, заказать полюбившуюся песню, всплакнуть, и в удовольствие подраться. Перевернуть стол с закусками и напитками, запустить стул в стеклянную витрину, или в бассейн с экзотическими рыбами. Но в это вечер как-то было подозрительно спокойно, и академично, словно на выставке Ван-Гога на Старой Басманной улице. Я с приятелем Владимиром (поэтом и эссеистом) приземлились, нет, скорее прилунились - за столиком слева от эстрады и почему-то молчали…На нас с грустью смотрели соленые грузди в белой, как скатерть сметане, шел едкий дымок от недожаренного шашлыка, и как-то таинственно улыбался графинчик с запотелым продуктом московского завода «Кристалл».
-Может еще по пятьдесят - шепотом произнес Володя. -Пожалуй- чуть громче ответил я. -День был, весьма сомнительный и тяжелый – кашлянул я. - День вечеру не указчик- поперхнулся Вовчик. И почему-то опять затихли, как лягушки в ночном болоте. - Сегодняшний день не без завтрашнего. -Днем с огнем, а вечером со свечкой - почти одновременно крякнули и почти в унисон. И вдруг появилась или прилунилась О Н А…С раскосыми и жадными очами, (как от Блока), в зеленом платье в пол, с цветком, приколотом к груди, ярко-красного цвета в союзе с белым. В шляпе из натуральной соломки синамей в нежном розовом оттенке. Что придавал её образу оттенки не инопланетянки, но и неземной женщины. С ремнем через плечо на ней болталась сумка-сэтчел, напоминающая деловой портфель, бледно бирюзового цвета. Я начал сбрасывать с себя гусиную кожу, пот с левого виска и соринку с правого глаза. Вова, сразу же наполнил рюмки, опрокинул в спешке свою, и начал напевно читать вслух отрывок из Блока «Скифы», дабы она обратила внимание. Незнакомка с ухмылкой зевнула, прошла мимо нас, вдруг резко возвернулась, словно щука перед атакой, и без приглашения присела за наш столик. – Меня зовут Аэлита – Вы не возражаете. – Только не молчите, молодые люди, лучше предложите даме грибочек, закажите игристого бутылочку, а лучше две, а я на секундочку в дамскую комнату…- И прекратите играть немую сцену от «Ревизора», не в театре же. – Толи девушка, а толи виденье – пропели мы в терцию, вмиг повеселев. - Любовь не пожар, а загорится - не потушишь - кашлянул я.
- Где двое, там третий – лишний – поперхнулся Владимир…
2:
Аэлита появилась лишь через полчаса, и не одна, а с двумя мордоворотами, аля (двое из ларца, одинаковых с лица). – Это мои братья, знакомьтесь –Чук
и Гек, близняшки, черт бы их побрал. – Владимир, поэт – с поклоном представился Вовчик. – Сережа, романтик и прозаик – кивнул я. – Не желаете милые друзья по маленькой выпить. – Не откажемся – вежливо промурлыкали братья.
- А где же мое игристое – пардон, вижу. – Ну, за знакомство тогда – хором прозвучал дежурный тост. И понеслось и поехало: заздравия звучали все чаще, закусывали все меньше. Счастье переваливало через край, бурлящей рекой после водопада. Братья враз поменяли свои косоворотки на костюмы лихих джигитов, на их головах водрузились мохнатые шапки из меха белой козы. Когда к Аэлите подходили молодые люди с приглашением на танец,  они гортанно отвечали – Это дэвушка нэ танцуэт. Хотя она с удовольствием               
вальсировала то с Владимиром, то со мной, и каждый что-то шептал ей на ушко. — Я вас люблю: любовь, ещё быть может…  – мямлили мы. — Это ваша беда – отвечала Она.
Чук и Гек выглядели глупо в своих одеяниях, как и соленые грузди с шашлыком, как и графины с водками, как и сам ресторан с пошлым названием «Луна». Где то в половину десятого, в зале появились братки (с пушками да перьями), во главе с известным авторитетом (ТОлстым). Отвратительная рожа, с золотым серпом и молотом на волосатой груди, и с портретом Сталина на том же месте. Эта рожа, мгновенно обратила свой хищный взгляд на нашу даму в зеленом платье. Они сели возле столика напротив, и Толстый вполоборота небрежно промычал: – Эй ты, красавица, подь сюды, я тебя угощать и танцевать буду сладко!
Близнецы встрепенулись, словно крылатые монстры с телами львов и человеческими головами. - Идти в драку — не жалеть волос – кашлянул я.   
- Напролом идут — голов не жалеют – поперхнулся Вова…            
3:
Нет, драки не было, просто, как в кинематографе, сменился кадр на известную картину Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами» - В строгих позах и лицах павших значительность и величавое спокойствие. Им вторит торжественная траурная песнь вечернего заката. И тишина, лишь черные птицы, как без них, да никак. Но столы, стулья, витрины и прочий антураж помещения не пострадал. Оркестр продолжал играть джазовый стандарт пять четвертей (Take Five). Потому, как драки то и  не было. А братки с Толстым авторитетом превратились в надоедливых мух, коих администратор «Луны» приказал немедленно изничтожить. -   Соломенный мир лучше железной драки – кашлянул я. - Кто сеет мир, пожинает счастье – поперхнулся Владимир.
– А чё-то вы опять загрустили – пропела ОНА.
- Да мы в вас безумно влюбились – промяукали мы, и с ревностью посмотрели в глаза друг другу. – Ах, оставьте, я хочу веселиться, (я танцевать хочу, я танцевать хочу) – и пустилась в пляс со своими мордоворотами. Зазвучала известная песня группы «Shocking Blue» (Венера). Мы остались наедине: прозаик и поэт, бывшие кенты, сейчас заклятые враги. Любовь, она штука злая и смертельно опасная. – Уйди с дороги таков закон, третий должен уйти – кашлянул я. – Сам иди, дурак – поперхнулся Володя. Помещение ресторана превратилось в заснеженную Черную речку…

4:
Мы стояли друг против друга в черных плащах, без шляп, перекладывая в руках черные пистолеты. Снег хрустел под черными сапогами, как хрустит череп после объятия великана. Черный ворон, с крестом на шее, приближался то ко мне, то к нему. Черная вдова выползала из своей норы и шипела, словно раненая гусыня. Из наших ушей тонкой струйкой билась черная кровь. – Ну, стреляй, не тяни – кашлянул прозаик. – Давай ты первый – поперхнулся поэт. Выстрелы прозвучали одновременно, и наши тела рухнули сломанными куклами. Мы лежали бездыханно, пока не услышали, как Она, чарующим голосом прокричала: - Вы чё удумали, дуэлянты хреновы, а ну от винта, все от винта. За стол немедля, Чук, Гек приведите их в чувство, Федя, неси дичь, пора! – Музыканты, давайте нашу: «А нам все равно», да поживее! Зал снова преобразился: за витриной виднелось море (голубое, голубое). В бассейне резвились русалки, оседлавшие голубых дельфинов. Они хором вторили оркестру - (не боимся мы волка и сову). Огромная люстра светилась головами бандюков, а центральную лампу заменял авторитет «ТОлстый». Дичь не взлетала, зато Аэлита летала по кругу, словно Гоголевская ведьма из фильма «Вий». А мы с поэтом, крепко прижавшись друг к дружку, почему-то танцевали медленный танец, в стиле балета «Лебединое озеро». Двое из ларца весело глотали коньячок, словно лошади (в мыле), истаскавшиеся по водопою.
Аэлита облетела три раза зал, и приземлилась (прилунилась) на наши плечи,
с такой легкостью, что мы даже её и не почувствовали.
- Чудо-чудное, диво-дивное – кашлянул я. - От черной коровки да белое молочко – поперхнулся Володимир.

5:
Луна-ехидна подмигнула нам своими лупатыми глазёнками. Мы, хоть народ не крещённый, отчего-то разом перекрестились. – Я покину вас ненадолго, носик попудрить, то да сё. Красавица, как важная персона потопала к дамской комнате. Близняшки вприпрыжку за ней, словно только что вылупившиеся лягушата. Она вернулась через полчаса, в тех же одеждах, но абсолютно другой походкой, схожей на иноходца. Сумка-сэтчел неестественно болталась на её шее, а в руке дрожала черная клюка. Хриплым, как у Ляписа Трубецкого голосом промолвила: - Мальчики, водочки налейте, я домой лечу. Сняла свою шикарную шляпу… а под ней: лицо ужасной старухи из сказки Пушкина про «Золотую рыбку».
- Так ты Ведьма – задыхаясь от ужаса промямлили мы увеличенной квартой. – А куды, добрых молодцов своих подевала? – А я их ножичком чик, да по горлышкам. Там они лежат у писсуаров, сходите да поглядите. Мы отобрали ёйный посох  и начали дубасить, почём зря Аэлиту-Проклятую. – Братцы помилосердствуйте, воздастся же вам за грехи ваши – так она сказала. Да обратилась в шуструю мышку, мигом исчезнувшую за плинтусами. Только её и видали…
- Очнитесь хлопчики – постучал в наши темечки официант. – Не пора ли вам освежиться. Извольте получить счёт, да и проваливайте отсель. Приговор был на полтора миллиона рублёв, не считая чаевых.
- Не всякому Савелью веселое похмелье – кашлянул я. - Похмельный чёрт - вечернему чёрту брат – поперхнулся Володя.
- Свят, свят, свят – ухмыльнулась нам в спины «Луна». А оркестр всё продолжал наигрывать джазовый стандарт пять четвертей (Take Five)…

С Медянкин осень 24 новый уренгой