Марта плачет

Переработано после обсуждения на Камертоне



МАРТА ПЛАЧЕТ

По мотивам Прованской легенды



Тараска бывает до коликов голоден,
Добыча даётся далеко не каждый день.
Случается месяц пустого поста –
Ни парня, ни девушки на устах.
Щуки не в счёт, лещи, судаки, сомы –
Зазубрены зубы, ударны хвосты, да слабы умы.
От крови холодной, от жаберных дуг, в животе першит,
А люди – пища для ума и души,
Стимул для творческих находок.
Затем-то Тараска дрейфует бревном у брода,
Ждёт терпеливо, пока недотёпа в потоке по пояс, а лучше, по грудь,
Споткнётся, стопой подвернётся, хлебнёт, поперхнётся, начнёт тонуть,
Пускать пузыри, и сквозь кашель кричать: “Au secours”!
Tarasque r;pond: “Attendez, c’est mon chance, c’est mon tour » !
Тараска у сходни пасётся, где девчонка полощет бельё:
Едва поскользнётся, он тотчас со всею заботой подхватит её.
А если красотка использует реку как зеркало,
Так значит, с мостков её, словно рукой сняло.
Тараска любовь поглотит, созревавшую робко в мальчишке,
А с девушкой вместе серёжки присвоит, заколки и гребешки.
Он чувства усвоит, и страсти, и всё челове-
ческое в крови растворится его, и уляжется в голове.
Он любит Прованскому солнцу подставить панцирь,
И в лунных лучах, в скорпионно-стрелецких ночах купаться.
Он- созерцатель, мечтатель, философ тайный,
А хищник лишь по способу питания.
Но против природы приёма, себя- перелома, нет,
Будь хоть от хвоста до рогов, эстет, меломан, поэт,
Когда с голодухи чешуйки искрятся дыбом,
Хвостом не вильнуть, не ускользнуть ни бобрам, ни выдрам.
А уж неуклюжим в воде человечкам,
Им и вильнуть нечем.
Роду людскому оказав почтение,
Забудь о земном, наблюдай течение,
Вздыхай, размышляй неспешно о мироздании,
О несуетливом, пытливом своём призвании.
Почувствуешь кожей humain, trop humain, и нутром,
И взвоешь: “Je suis toujours seul, c’est trop triste, c’est tellement ennuyeux, c’est trop»
И зверь не обласканный, в реку, в стремнину, в водоворот,
И водовороту вскружить себе голову он даёт. 
В надежде на нежность блуждает от старицы к броду,
С плюхом и фырком ныряет в просторную Рону,
В заводи тихие, в тинные плавни, на остров, на плёс,
Не ведая, сколько на берег вестей- горестей принёс
Душеразбивающих, судьбы крошащих, швыряющих в стон и рёв,
Сестёр, матерей, невест и вдов!
Сколько отцов, женихов и братьев бросает в ярость,
И жаждется всем в непрозрачной воде отыскать ясность.   
Несущий несчастье, все знают, чешуйчат, пластинчат, рогат и хвостат,
Не торопится в сеть, он не рвач, не хват,
Не клюёт на приманку, сколь ни сладка,
Мимо бредня гребёт, сторонясь садка.
Землепашцы, ремесленники, рыбаки,
Прошерстили до ила и гладь, и глубь реки.
Куда уж рыцарям да баронам
Тяжеловесным соваться в Рону?
Ни на этом, ни на том берегу
Некому взять за рога беду,
Некому совладать с чудовищем,
Кроме Марты – это известно всем.
Марта- не хрупкая дама из замка,
В ней землепашная и зверопасная есть закалка,
Душа простая просторна и щедра как пастбище,
Чего во всём свете нет, есть в её душе.
Когда Марта поёт,
Птицы забывают, что их ждёт перелёт,
Крылатые непоседы не рвутся в Африку,
А садятся Марте на руку,
О судьбе забывают своей пернатой,
Лишь бы петь в одном хоре с Мартой.
Все помнят, как Марта, не страшась клыков,
Спустилась к медведю хворому в ров,
И зубы протяжно, напевно зверю заговаривала,
Из пасти всеядной щипцами кузнечными зуб рвала.
Зверь землю когтями рыхлил и скулил,
Но Марту- певицу сквозь боль, ой, как боль, любил.
Бароны с моста наблюдали, их чада и челядь,
И вновь остаётся всем миром лишь в Марту верить.
Все тянутся к ней, безоружной спасительнице,
Уверенности жадно ищут в её лице,
Крестьяне любого достатка и возраста
Крестики вслед ей рисуют в воздухе.
Колокола молчат – это не от безверья,
А чтобы не спугнуть зверя.
Священник в раздумьях: ему-то как быть?
Можно ль девицу благословить
На дело, что попахивает ворожбой? –
Но за героиню сто сёл с городами горой.
Неспешно, но прямо, но гордо на берег выходит реки,
Священник ей в спину, молитвы шепча, множит крестики.
Походка, осанка не выдают волнения,
А Святой Отец к алтарю, на колени.
И кается, что благословил дело, в котором сомневается,
И в сомнении своём тоже кается.
По травам, кустарникам цепким, спускается девушка в пойму,
И знает, что быть людоеду пойманным.
Сквозь воздух хмельной, аромат цветной, шелестит, голосит, поёт,
Стая за стаей откладывают перелёт.
За голосом молодым, густым, грудным,
Тянутся, чтобы звуком с ней стать одним.
Цикады трезвонят, стрекозы трепещут, пле-плещет река,
И себя забывает Тараска.
Песня по глади, по бликам, плывёт от излучины к мысу,
И зверь в музыкальной безмерности растворился.
Мелодия медленная поднялась из глубин в небеса-
Это не грубый ivrogne- горлопан распелся.
Тонкий слух да изящный вкус не топтал медведь –
Знает ценитель: лишь Марта во всём Провансе умеет петь.
Пела не пьяное “Tripotez mon bite”,
А то, от чего жжёт вот тут, и повсюду щемит, свербит,
Больнее, сильнее, нещаднее, и отпускает,
И ласкает
Где-то там, в золотой середине то ли души, то ли Вселенной,
И ты у певицы – пленный.
В песне той переливы, отливы- приливы, горловые, грудные, губные, переходы, падения, взлёты, шажочки, коленца,
И не бьётся, не ломится прочь, а скользит по пологой волне умиротворённое сердце.
И воля звериная, сколько ни есть её, в мягких руках,
В которых застёжка ошейника.
Ловушка, поставленная рукою женской –
Это блаженство.
Пальчики Мартины – шёлк, прошедший Великий Путь,
Под них подползти, и открыть своё сердце, и будь что-нибудь.
Пальцы касаются кожи вот там, ниже холки, где глаже, чем у младенца,
И сущности хищной у ног распластаться, и знать, что ей некуда деться.
Когда зверь подставляет брюшко, и мурлычет: «чеши-ка»,
Марта забывает, что ловит хищника.
Для неё приручённый питомец милее котят,
Которые даже мышей не едят.
Марта плетётся в деревню, то в землю взгляд, то в облака,
И не верит пока, что попался не только Тараска.
Что будет, когда растерзают любимца у неё на глазах? –
Марта смотрит вокруг, и не находит пути назад.
Поглаживает панцирь, кольчугу чешуйчатую, рог загнутый,
И шепчет: «Ну, вырвись из рук, уплыви за море ты!»
Но бывший охотник не в силах внимать смыслам слов,
Он за голосом или просто за Мартой ползти готов.
Извиваться готов, пресмыкаться и семенить,
В сеть сплетённая их охватила нить,
Поводок не нужен, не нужен повод, верёвка, плеть,
Невдомёк простаку, сколь скоро ему умереть.
Хищник готов никогда на людей не точить зубов,
До века плодами, упавшими с ветки, питаться готов.
Если Марта так хочет, так значит, и быть посему,
Пускай лишь местечко в саду под кустом плодоносным оставит ему.
Певица ведёт его в сад, и сквозь слёзы поёт, и ласкает загривок,
Зверёк поуютней в клубок меж смородиной чёрной и сливой.
Затих, задремал, а уже мужики ухватили все вилы, что были в деревне,
Не видя калитки, ломают плетень в нетерпенье.
И с молотом прётся кузнец, и с мотыгою пахарь,
Подростки с камнями, а женщины с воплем и страхом.
И панцирь хрустит, и сквозь трещины кровь проступает,
Рога не бодают, и когти лишь воздух хватают.
Подранок завыл, заметался, защитницу ищет глазами,
У Марты глаза изморгались, подтоплены веки слезами,
Отдёрнула руки, и вскрикнув, отпрянула Марта,
Дрожит подбородок, и губы белёсые сжаты,
Исходит на нет в одиночестве зверь приручённый,
Рыдания куст наполняют смородины чёрной. 
Земляк побеждённому в бок башмаком деревянным,
Присвистнул один, а другой усмехнулся злорадно.
Завыла иссохшая мать, потерявшая сына,
Сестра застонала, невеста заголосила.
Но гнев иссякал, многолетняя боль унималась,
Костёр запылал, и бочонки с вином открывались.
Крестьяне кричали: «Ах, Марта, вот корка хрустящая, сыр с виноградом,
Вот кружка до края, мы пьём за тебя, отчего ж ты не рада?-
Мы сбросим чудовище в реку, и дело с концом,
Зачем ты трясёшься в ознобе, и прячешь лицо?
Зачем по траве окровавленной водишь ладонью? –
Всё смоем немедля в спокойную ровную Рону.
Забудем плохое с вином, урожаем и танцем,
Давай, в хоровод: до упаду плясать, обниматься».
«Если наши песни для тебя грубоваты,
Мы готовы потакать вкусам Марты.
Подтянем, как можем, то хрипло, то шатко, то валко,
Те нежности, что сеньоры под лютню поют в замках.
Лишь бы ты оставалась с нами,
И не закрывала лицо руками».
Марта плачет, и не поёт.
Птицы продолжают полёт.