Со штормом к Соловецким островам

   По необъятным,  северным  просторам России прибыли в Рабочегорск.  День съел около 900 км. После Медвежьегорска, последние сотни километров  сплошных болот,   дышали немыслимыми пузырями возле самой трассы. Машина летела, будто за ней гнались. А может она торопилась в страхе - не сломаться бы в гиблых местах?

   Несколько часов беспокойного сна в машине, и наконец,  посадка в 8 утра на  старенький катер «Святитель Николай». Сначала  запускали белых людей  -  организованных туристов и паломников.  Дикари нервничали. Капитан сдержал своё слово:  взял всех.

   Седые брады волн Белого моря, терзаемые ветром, ломались о борт судёнышка.  Морской котёл бурлил. Воздух смешался с брызгами и все дышали холодным коктейлем. На материке была продолжительная жара, а здесь, сразу же линия фронта с  Северным великаном.. Я про себя пела всё, что знала. Особенно протяжно и жалобно получалось «Спаси, Господи, люди твоя…и…Кресту Твоему поклоняюся, Владыко…»  Но «Отче Наш» укреплял надежду, что «Достойно есть» произнесу обязательно на берегу.

   Катер «Святитель Николай»  чихал на волны и мужественно шел вперёд. …Святителю Отче Николае, моли Бога о нас…  И снова и снова.
И он чихал и шёл, шел и чихал. Мы с мужем стояли сбоку небольшой палубы возле двери в нутро. Рядом легкомысленная девушка в футболке отчаянно дрожала. Видимо ей умная тётя из компьютера не рассказала о фуфайке.  Я расстегнула свой дутыш и пустила несчастную к себе греться.
Такого соло из дрожи не слышала никогда. Вот так и стояли - молитва и страх под одной фуфайкой.

   Меня привлекла женщина в черном недалеко от кормы. Она стояла, как соляной столб, не зрячая к миру, как образ на иконе с внутренней перспективой.  О чем она думала? Страх уже отпустил мою барышню, угревшись, она  рассказывала о Болгарии. Мысли  о Соловках и молитовки бились о невидимые монастырские стены. С какими чувствами я ступлю на землю бескрайней сгущенной скорби. 
   
   Смиренный и пламенный, в жажде пребывания с Богом,  Архиепископ Илларион,  Священник Павел Флоренский - блестящий ученый, богослов, поэт, музыкант – сродни эпохе Ренессанса и тогда еще студент Дмитрий Лихачев, а потом ставший совестью уходящей эпохи, и безымянные тысячи мучеников.
   
Калейдоскоп мыслей мешал с солеными брызгами  реальность и прошлое: величественный старец в гробу поздним вечером у нас в Князь-Владимирском соборе и спрятавшийся юноша не ставшим расстрельным  №4.  Какую теплую скорбь у гроба почившего Дмитрия Лихачева, я  ощущала. В храме была рядышком с небесным островком России конца девяностых. А  рака с обретенными мощами Архиепископа Иллариона в Новодевичьем монастыре Петербурга умножилась  с тишиной смерти в блаженной улыбке, 104 летней духовной дочери Владыки по имени Любовь. С вестью  о Его канонизации она поспешила на встречу с Ним.
   Дождалась! Милость Господа безгранична.  Мы все дождались!

    Как-то вдруг, словно вознесшийся из пучины Китеж град, появились очертания стен и маковки церквей монастыря.  Обрушилась радость, сродни победному салюту. Ура!!!
Благодарность горячила сердце о  Боженьке и услышанные молитвы. Кланялась Святителю Николаю.  Не забыла кораблик и само море, и тучные небеса. Поэма с огромными  валунами уже начала писать первые строки в душе.

   Катерок последний раз чихнул и отдал швартовы.
Мы с мужем ступили на скорбную землю. Женщина в черном уже в земном поклоне целовала землю. Потом она ушла в даль, перебирая чётки. Так хотелось узнать её историю, но не посмела.
 
   Не дай Бог возвращения на Матушку Россию расстрельной власти соловецкой.
   
Сердце толкнулось и зашевелились губы: «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу, Тя величаем».


Санкт-Петербург. Успение Божьей Матери, 24 года.
Вериго Алла.