Рецензия на книгу Г. Крылова Сторож осеннего леса

Григорий Крылов. Сторож осеннего леса: Стихотворения, перевод, проза, воспоминания друзей.  - Коломна. 2022. — 400 с.

Если кто-нибудь с учёным видом знатока заявит, что в наши дни интерес к поэзии упал, то такого «знатока» без труда опровергнет любой читатель литпорталов в интернете, любой  посетитель книжных ярмарок и литературных мероприятий. Другое дело, что поэтическое сообщество в двадцать первом веке являет собой картину, так сказать, атомизированную: найти на просторах Сети малопосещаемый аккаунт талантливого нераскрученного поэта можно только, если знать, где искать, а каковы сейчас тиражи у книг стихов, известно даже тем, кто сам никогда ничего не издавал. Поэтому далеко не все интересные поэты вовремя «приходят» к читателям, жаждущим самобытных стихов. И некоторых из них читатель «открывает» только спустя десятилетия после их смерти.

Сборник (полное собрание?) стихов Григория Крылова (1951-1994) был издан благодаря его друзьям и попал ко мне в руки через одного из них — Константина Лунёва. Он же — редактор-составитель этой книги и автор стихотворения памяти Г.Крылова (с. 366 этого издания), перекликающегося с основными мотивами и настроениями его лирики… Я благодарна ему за знакомство с этой книгой.

Форма стихов Г.Крылова  (и этого не может не отметить читатель, чья «книжная диета» последних месяцев состояла в основном из авангардистской поэзии) вполне традиционна для русской лирики ХХ века: силлабо-тоника, изредка раёшник или верлибр, иногда — старые добрые европейские твёрдые формы: сонет, терцины… Преобладают рифмованные стихи, но рифмы часто неточны, нарочито небрежны (в строгом смысле, это не рифмы, а ассонансы): «ветер — встретив», «заросшим — подорожник», «к утру — уйду»…

Темы стихов также вполне традиционны, в чём легко убедиться, открыв оглавление книги: «Времена года» - пейзажная лирика, «Пёстрые страницы» и «Не умолкай, Орфеева свирель!»    - философская лирика и стихи с литературными мотивами (в т.ч. античными); «Ты мне приснилась...»  - любовная лирика; названия разделов «Друзьям» и «Узоры Востока» говорят сами за себя; «Небесный свет»  религиозная лирика; «Разговор с душой»   саморефлексия поэтического «я»; «У последней черты» - стихи, в которых осмысляется тема (собственной) смерти; «Поэзия  моя сестра» - рефлексия о призвании пота и сущности поэзии. В финальном разделе, предшествующем воспоминаниям друзей и послесловию В.Геронимуса  («Стихи, переводы, проза Григория Крылова. Подборка Юрия Пастернака») объединены стихи на множество тем, среди которых выделяется тема сна (в т.ч. в её философском осмыслении).

Однако здесь тот случай, когда тематика стихов не даёт полной характеристики поэтического универсума — важнее не она, а настроение и тональность.

Лирика Г.Крылова — это прежде всего поэзия человека думающего.

И человека читающего, можно прибавить: в его стихах много отсылок к библейским текстам, к культуре Эллады, европейскому искусству минувших эпох, к арабско-персидскому культурному пространству. (Здесь уместно вспомнить, что Г.Крылов был сотрудником института искусствознания, знатоком древних музыкальных традиций). Порой речь идёт о т. н. ролевой лирике, т. е. текстам от лица представителей соответствующих эпох и культур (напр. стихотворения «Жалоба старого язычника», «Еретик», «Звезда», «Слепые» и многие другие). Но такие обращения к другим культурам не подразумевают самоцели нарядить своего лирического героя в экзотический костюм, напротив, они важны прежде всего потому, что герой/поэт ищет в них ответ на собственные экзистенциальные вопросы.

Ср.:
И дух не предызбрал ещё удела.
И тело ещё тешилось житьём,
Когда душа, как ласточка, летела
В Элладу, где белел родимый дом. («Паен», с. 109).

Для поэтического «я» Г.Крылова всё служит предметом рефлексии, и даже его пейзажную лирику правильнее было бы назвать пейзажно-философской.

Ср.:
Я попадаю в лес порой
И ощущаю связь святую
С листвой, кружащейся впустую,
С шероховатою корой… (с. 29).

Поэтический универсум Г.Крылова не пустынен (хотя лирический субъект и любит бывать наедине с природой, и у тех, кто прочтёт только раздел «Времена года», может сложиться ошибочное впечатление, что собеседник поэта — лишь лес и персонифицированная Осень или Зима). В его поэтическом мире есть и птицы, и люди, и божества (античные и не только), и «тени» гениев минувших эпох — но главным остаётся рефлексирующее и воспринимающее мир «я»… Но при этом — парадоксальным образом! — в лирике Крылова нет и намёка на эгоистичность; напротив, это поэтическое «я» очень скромно, кротко и даже порой склонно говорить о себе как о «тени».  (Ср.: «Моя бедная тень, веселись , / Не судима ни мной, ни другими...» Моя бедная тень, говори...» (с. 114).

Ср. стихотворение «Я». Такое название заставляет читателя ожидать чего-нибудь похожего на пресловутое «Я гений Игорь Северянин», - однако вместо этого  - короткое четверостишие следующего содержания:

Я предал голову свою
Стеклянной плахе сновиденья
И неприкаянною тенью
В шумящем городе сную.   (с. 269)

Эта «тень» подчёркнуто серьёзна: в довольно большой по объёму книге нет легкомысленных текстов, юмористических или иронических стихов. Пожалуй, единственный пример, который можно условно считать ироническим стихотворением - «Рассуждение нудиста о совести» (с. 204-205), к тому же, оно и написано буквально раёшником, подобно образцам фольклорной юмористической поэзии:

«Но вы стали излагать мне своё кредо, которое помогает вам спокойно обедать, спать, переносить беды и считать другие кредо бредом, потому что вам ведома истина...» (…) «Закройте лицо газетой! Чтоб не видеть меня раздетого. Под вспышками блицев. В окруженье нарядов милиции. С кричащей на плече птицей.
Закройте лицо газетой!
Если вам не нравится, что тело моё открыто,
И совесть моя жива! « (с. 205)

- однако и в этом тексте, при внешних признаках «балаганности», герой обсуждает со своими оппонентами вопрос неизмеримой глубины, а характеристику героя как «нудиста» в конечном итоге предлагается понимать метафорически: он всегда наг перед лицом Бога и совести.

Поэтическое «я» может оказаться беззащитно перед миром:

Но слаб и мал я, и странно сознавать,
Что эта грандиозная махина
Людей, домов, созвездий мешанина -
Соперник мой, враждующая рать.  (с. 264).

И тогда лирическому субъекту может пригодиться совет:

«Смотри в Ничто сквозь призрак бытия». («Предсказание. Нирвана», с.277).

О собственном творчестве поэт говорит, в частности, так:

Мой каждый день отмечен устремленьем
Прямой и твёрдой волей как резцом
По камню провести стихотворенье
И сбросить с пылью остального сор.
 (...)
Не сдерживай, дай вынести на волю
В тяжёлой форме хаос тёмных чувств.
О Боже мой, ты это мне позволил,
И я за это жизнью расплачусь.  (с. 234)

Несмотря на то, что содержание лирики Г.Крылова — во многом буквально вопросы жизни и смерти, в ней не ощущается надрыва, нет сверхсильных эмоций, гиперэкспрессивных эпитетов. (Даже в стихотворении «Из жизни воина племени ваил. Монах» (с. 160), герой которого подвержен бурным страстям, главным является вопрос «Как бешеной душе стать кроткой»).

Цветовая гамма в его стихах также «тихая»: преобладают цвета серый, белый, серебристый, голубой, прозрачный, чёрный, изредка — золотой и красный.

Впрочем, всё перечисленное — цвета неба:

Ты загнан, как собака,
Но небо над тобой
Раскроет бархат мрака
С каймою голубой… («Надежда», с. 91)

А с небесами (и небесными силами) отношения трепетные как у лирического субъекта, так и у самого человека Григория Крылова. (Из воспоминаний его друзей известно, что он был верующим, общался с А.Менем и сам находился в духовном поиске).

Из важных мотивов лирики можно отметить: тень, сны, дождь и вообще вода, тишина, музыка (обычно флейта или свирель), пустота, смерть и бессмертие.

 

В конце книги (перед мемуарными очерками друзей Г.Крылова) помещены два принадлежащих его перу прозаических фрагмента, которые можно назвать развёрнутыми стихотворениями в прозе. Из них хочется особо отметить текст «Я проснулся не собой...» (с. 317-324). Сам такой посыл, как и проистекающий из него сюжет («я» обречено витать над человеком, который действует и живёт, но не является «мной») выглядит фантастично, - но здесь перед нами не фантастика, а философская проза о содержании и границах человеческого (и поэтического» «я», о стёртом и нестёртом восприятии реальности — и о границах реальности и вымысла. (Ср.: « В городе, который я придумал, есть маленький кинотеатр, куда я прихожу и смотрю сны, сочинённые мной» (с. 321).

Отдельно надо упомянуть иллюстрации к книге «Сторож осеннего леса», сделанные Анной Буренковой: нецветная графика, где предметы перетекают друг в друга, оборачиваются существами: листы — птицами, тени — людьми, завиток волны — головой леопарда, а песочные часы или огарок свечки вдруг обретают циклопические размеры при крошечных людях. Атмосфера этих иллюстраций точно передаёт настрой иллюстрируемых стихов.