От первого лица. Эпизод 3

Лететь из Белоруссии в Россию не долго. Боинг самолёт комфортный и я надеялся провести время полёта во сне или в расслабленной дрёме. Наследные дела после смерти родственником меня достаточно вымотали, а утренний рейс не дал выспаться как следует. Одна из стюардесс, ловко орудуя наглядными пособиями, пыталась донести до пассажиров правила пользования спасательными средствами и поведения на борту этого лётного транспорта. По команде все дружно защёлкали ремнями безопасности и самолет вырулил на взлётную полосу. Привычный взлёт, полёт и посадка меня не волновали, летать приходилось часто по долгу службы. Я сначала смотрел в иллюминатор, а потом прикрыл глаза, стараясь погрузиться в сон и так скоротать время.
Из состояния лёгкого анабиоза меня вывели голоса. Пассажирам предлагались напитки: вода, чай, кофе, соки. Пить мне не хотелось, но что-то насторожило меня в этих голосах. Вернее, в одном из них. Соседи слева от меня закрывали часть прохода, по которому тележку с напитками подталкивала молодая женщина в лётной униформе с кокетливой синей пилоткой на тёмно-каштановых волосах. Было в ней неуловимо знакомое, и я стал пристальнее вглядываться в её лицо. Наверное, почувствовав это она остановила на мне свой взгляд, легкая улыбка сошла с её губ, рука застыла в движении, но секунды через три тележка снова двинулась по проходу, а руки бортпроводницы автоматически делали своё дело. Я обернулся, провожая взглядом по-девичьи стройную фигуру молодой женщины. Поёрзав в кресле, снова прикрыл глаза, стараясь не углубляться в воспоминания. Не получалось. Они вдруг нахлынули на меня, лишая воли отстраниться или подумать о чём-то другом.
Мы, студенты технического вуза, где девчат по определению всегда было раз-два и обчёлся, проводили досуг в редких в то время кафе или в ДК, помещение которого арендовалось под развлекательный клуб для каких-нибудь организаций. Там я её впервые и увидел. Вернее, на неё обратил внимание мой друг. Он пошёл приглашать её на танец, а я следил за тоненькой фигуркой в обтягивающем свитере и юбочке в складку. Наряд её не совсем соответствовала вечерней развлекаловке здесь, но видимо какое-то мероприятие позволяло некоторым школьницам здесь присутствовать. А она и несколько её подруг, стайкой крутившихся возле одной из колонн залы, явно пришлись здесь к месту. Распорядитель несколько раз подходил к ним, улыбался, заговаривал и даже дружески жал руки. Это потом я узнал, что небольшой школьный коллектив, выиграв призы на каком-то конкурсе, выступал здесь капеллой. Устроители мероприятия предложили им остаться на вечер и теперь девушки, покончив с песнями, увлеклись танцами.
В общем, оттеснив товарища, я всё остальное время танцевал с ней, а потом пошёл провожать. Чем-то зацепила меня эта девчонка. С её лица почти не сходила улыбка, но карие глаза в пушистых ресницах смотрели грустно. Или этому выражению придавала складочка между бровями и немного приподнятые в удивлении брови. Лёгкий ветерок разметал чуть волнистые волосы вокруг тонкого личика, и она таким трогательным жестом всё время поправляла их, что мне самому хотелось дотронуться до них или до её руки. У подъезда я не выдержал и поцеловал её.
Отвлёкся от воспоминаний, когда стали развозить еду. Я пристально смотрел в лицо девушки, находя в ней всё больше знакомых черт. Лёгкий макияж и, конечно, возраст изменили её, но в улыбке, морщинке между бровями и бархате карих глаз я ошибиться не мог. На тонком пальчике блестело обручальное колечко, а других украшений я не заметил. Хотя её напарница сияла золотом в ушах и на шее. Казалось мой взгляд её совсем не тревожил и не задевал. Вежливое равнодушие проявлялось ко всем совершенно одинаково и следа старой обиды не заметно.
Завтрак на борту завершился и снова спокойный полёт. Спокойный ли? Как мы оказались в грозовом облаке не понятно. Почему пилот не обошёл его? Пассажирам стало не до вопросов.  Самолёт вдруг сильно тряхнуло, и он стал проваливаться куда-то вниз. Вскрикнула женщина, заплакал ребёнок, я почувствовал, как непроизвольно руки вцепились в ручки кресла. Из-за занавески к кабине пилота показалась она. Бледная и теперь уже без приклеенной к лицу улыбки громко попросила всех пристегнуть ремни. Самолёт взмыл вверх и накренился на крыло. Меня замутило, думаю, это происходило со многими. Шум в салоне нарастал: ругался мужик за моей спиной, плакал теперь уже не один ребёнок, что-то требовала от бортпроводницы пожилая женщина, кого-то стошнило в пакет с неприятным характерным звуком. Самолёт бросало то вверх, то вниз. Мой сосед навалился на меня, и я увидел его закрытые глаза и услышал прерывистое частое дыхание.
- Помогите!
На мой крик к нам стала приближаться другая бортпроводница. Пилотка на её голове сместилась в сторону, но она, не обращая на это внимание подходила к нам с открытой аптечкой в рука. Нашатырь и таблетка под язык сделали своё дело, сосед открыл глаза, дыхание его выровнялось. Самолёт продолжало болтать и при каждом падении замирало сердце. Стюардессы объявили, что проходим грозовой фронт и призвали к спокойствию. Они бегали от одного пассажира к другому то с водой, то с аптечкой или пакетами, еле удерживаясь на ногах при резких падениях самолёта на крыло. В салоне стоял невообразимый гвалт. Так, наверное, чувствуют себя перепуганные люди при катастрофах авиалайнеров.  А если не вытянем, молния ударит в корпус и это окажется моим последним днём?
И снова перед глазами она. Лежит в бинтах и гипсе на больничной койке. Я вижу, что ей больно говорить, только пристальный взгляд упирается в меня. Она ждёт каких-то слов, а я их не нахожу. Только в голове проскакиваем материнское:
- Жалко девочку! После такой аварии выживет ли? Да если и выкарабкается, то калекой останется на всю жизнь. Ты, сынок, подумай пока не поздно. Ну и что же, что вы год встречаетесь! Любовь-то она быстро пройдёт, когда за женой горшки будешь выносить. Если сейчас не порвёшь, потом будет труднее.
Я стою, судорожно схватившись за спинку кровати, а внутри всё кричит:
- Закрой глаза, закрой! Я так не могу!
И она, будто услышав меня, медленно опускает веки. Я срываюсь с места, выскакиваю за дверь палаты и почти бегом преодолеваю длинный больничный коридор. Глубокий вдох не получается, спазмы сжимают горло, и я медленно бреду от белого двухэтажного корпуса травматологии.
Болтанка неожиданно прекратилась, самолёт выровнялся, шум и гам постепенно стихали. Только сейчас заметил, что сижу, уставившись в иллюминатор, а на прикушенной губе почувствовал кровь. Соседа рядом не оказалось, но чья-то рука легла мне на плечо и осторожно его погладила.
- Не бойся, Коля, всё закончилось, теперь всё в порядке.
Она ещё помнила моё имя! Жалеет меня, того, кого ей жалеть, как раз и не надо. На глаза навернулись слёзы не от испуга за свою жизнь, не из-за страха погибнуть. Они из-за презрения к самому себе. Они об утерянном счастье.