Неравнодушье как диагноз! Дню Танкиста

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://stihi.ru/2021/09/24/8379
РОМАН "НЕРАВНОДУШЬЕ, КАК ДИАГНОЗ!"


КАК ЭПИГРАФ:
ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://stihi.ru/2023/08/01/6371
СБОРНИК "ЛЁТНЫЕ ВОЕННЫЕ!"

ОДИН В ПОЛЕ ТОЖЕ ВОИН!
Один в поле разве воин?
Русский воин – ещё как !
Десять против одного?
Восемь сжечь для нас пустяк!

Что нам стоит сжечь два танка?
Бэтээров сразу шесть!
Восемь штук спалить за раз!
Это мы сочтём за честь!

Кто сказал, что мы герои?
Просто русские мы все!
Я бурят, а он чеченец!
Предстаём во всей красе!

Все мы русские в России,
Коль Россия наша Мать!
На своих руках сыновьих
Мать должны мы поднимать!

А нацистам и фашистам
Головы здесь не сберечь!
Где бы ни были – найдём!
Как заразу будем жечь!

Мир! Смотри на нас! Завидуй!
Как мы маму бережём!
Кто поднял на неё руку,
Мы того до тла сожжём!

Леонид Крупатин, Москва, 01 августа 23 г.

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://stihi.ru/2023/12/16/7498
СБОРНИК "НОВОГОДНИЕ!"


С Новым 2024 -м годом!

Наконец-то, то, что надо!
К нам пришёл драконий год!
С нетерпеньем ждал его
Весь российский наш народ!

Несомненно он победный!
Съест Дракоша сатану,
Что хотел свети со свету
Православную страну!

Научил он сотни тысяч
Творить пляски сатаны!
И Скакали от восторга
Подмочившие штаны!

А теперь жовто-блакитных
Сатанинских флагов море!
И на кладбище укропов
Сокрушительное горе!

Да и нам они приносят
Горе-горькое войной!
Рвутся в драку на Россию!
Брызжут бешеной слюной!

Больше, чем полсотни стран
На Россию ополчились!
Так на что они в обиде
И за что так обозлились?

Нет обиды на Россию!
И не злы они совсем!
Обескровить Русь Святую
Приказал им Дядя Сэм!

Почему они послушны?
Потому что все в долгу!
Дядя Сэм их обанкротил
И сказал: Согну в дугу!

На тарелочке Россию
Принесите – я прощу!
Даже может от обеда
Вкусной костью угощу!

А пока что – Фас, шакалы!
Я победу ждать устал!
Я на ваших похоронах
Преумножу капитал!

Новогодний мне подарок
Не хотите поднести?
Значит в Новом годе буду
Я как грушу вас трясти!

***

Распоясавшись  «за лужей»,
Сэм не думает, что год,
Он совсем не рядовой!
Год Драконий настаёт!

Здесь возможности другие!
И Дракон достанет зло!
Где б ты ни был! Не спасёшься!
Тебе Сэм не повезло!

Долговою паутиной
Ты сумел опутать мир!
Но порвём мы паутину
И по Миру будет пир!

Мы Святому делу служим!
К Свету мы идём из тьмы!
И попутно вызволяем
Мир из штатовской тюрьмы!

С Новым годом, Мир Народов!
С Новым Счастьем на века!
У России со Всевышним
Связь духовная крепка!

Леонид Крупатин, декабрь 2023 г.



ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://stihi.ru/2022/12/29/6601
СБОРНИК " О ЖИЗНИ ВСЕРЬЁЗ!"

ГОД ДВЕ ТЫЩИ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ!

Год две тыщи двадцать третий
Шёл к нам тяжкими шагами
Потому что в нём всерьёз
Мы скрестили меч с врагами!

Мы из ножен острый меч
Вынуть вовремя смогли
И не дали осквернить
Хоть бы пядь родной земли!

Мы от дьявола спасли
Наш Луганск и наш Донбасс!
Новороссия частично
В дом родной пришла сейчас!

Длинным год нам показался!
А начался с Казахстана!
Дяде Сэму он сдавался
Как отменная путана!

Мы его спасли от смерти,
Отняв кружку клофелина
И сказали, что закончит
Он, как шлюха Украина!

Вот такая у России
Очень горестная доля!
Но в борьбе за суверенность
Всё крепчает наша воля!

Подлый дьявол перед смертью
Много гадостей творит!
От диверсий до обстрелов,
Только будет он разбит!

Вот ещё поляк – «пся крэв»
Нам в костёр дровишки носит!
По башке получит тоже!
Мы даём тому кто просит!


Этот Новый, двадцать третий –
Дзюдоист, спецназ, боец!
И нацистской Украине
Явный близится конец!

К нам подходит юбилей
Сталинградской страшной битвы!
По погибшим сотворим
Мы священные молитвы!

Но глаза отцов и дедов
На нас смотрят сквозь века!
Потому в бою священном
Будет крепкою рука!

Наш народ перед бедой
Плотно встал к плечу плечом!
А с такой поддержкой тыла
Враг в бою нам ни по чём!

Слава воинам России!
Всем народам нашим слава!
И тому, с кем у руля
Держит верный курс Держава!

Виден свет в конце тоннеля!
Труден путь, но славен он!
На Россию меч кто поднял -
Будет бит! Таков закон!

Л. Крупатин, Москва, декабрь 22 г.


ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.stihi.ru/2017/10/14/5387
СБОРНИК "ЛЮБОВЬ И ОСЕНЬ!"

С ЛИСТЬЯМИ ГРЕХИ!

О листопадах много сочинили
И стихов и распрекрасных песен!
Все они душевны, потому что
Листопад действительно чудесен!

Я смотрю на кружево листвы
И созрели новые стихи…
Будто это падают не листья –
Наши с вами падают грехи!..

Вот бы так однажды навсегда
Нам бы всем очистить наши души,
Чтобы злобы не видать глазам,
О грехах не слышали бы уши!

А весной  проснулись бы в цветах,
В зелени, в пьянящих ароматах!
И не вспоминали  бы о бомбах,
О ракетах и об автоматах!

Листопад грехов бесчеловечных
Пусть усыплет толстым слоем землю!
А зима их насмерть заморозит!
Лишь об этом к Господу я внемлю!

Бабье лето! Слышишь? Торопись!
Сбрось на землю с листьями грехи!
Пусть об этом сочинят поэты
Новые прекрасные стихи!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, октябрь 2017 г.





НЕРАВНОДУШЬЕ, КАК ДИАГНОЗ! часть 3.Отрывок из романа.

ПРОЩАЙ, ГРОЗНЫЙ! ТАНКИ ВЪЕХАЛИ НА ПЛЕЧИ!

ВСТУПЛЕНИЕ К РОМАНУ!
           Я на берегу штормящего Цимлянского моря – рукотворного водохранилища. Я стою на глыбе песчаной скальной породы, вывалившейся из берегового обрыва, подмытого штормами. Здесь таких много. Весь берег состоит из таких плит и глыб причудливых конфигураций. Такие же торчат из воды, поэтому здесь нырять нужно осторожно. И вообще с этим непредсказуемым морем надо быть очень осторожным… Оно двенадцать лет назад, когда мне было три с половиной годика от роду, поглотило мою родину, стоявшую на берегу Дона, станицу Нижне-Курмоярскую, в которой я родился пятнадцать лет назад. Это случилось потому, что наш Генералиссимус Сталин решил воплотить в жизнь идею Петра Великого и соединил Волгу с Доном, запрудив наш Дон пятнадцатикилометровой плотиной с Цимлянской ГЭС, мощностью 650 тысяч киловатт. Из-за этого на месте моей родины появилось рукотворное Цимлянское море.
  Знало моё море, что меня крестили тайком от родителей в возрасте шесть лет на берегу этого моря в церкви станицы Хорошевской, куда мы ездили с бабушкой Надей, а будущие крёстные нас ждали там. Знало море, что сбудется предсказание моего тёзки-священника Леонида, крестившего меня и произнёсшего фразу, врезавшуюся мне в сознание на всю жизнь: "Тяжкая доля тебе досталась, тёзка! Всю жизнь тебе придётся чужие духовные нити распутывать!" Так как крещение моё было под строжайшим секретом, я не смогу ни у кого спросить, что это значит и пойму смысл этих слов, спустя полвека, когда в годы советской власти, я буду биться за души человечьи, веря в идеи коммунизма, а потом 35 лет буду биться за эти души в судах в качестве адвоката.
       На днях, 25 сентября 1962 года, оно, это море, поглотило моего отца тридцатисемилетнего Инвалида Великой Отечественной войны, начавшего защищать в 1942 г. Сталинград ещё несовершеннолетним, а в ночь с 8 на 9-е апреля 1945 года с разведгруппой, форсировавшего немецкую реку Нейсе…
  А вот теперь отец утонул. В связи с этим я уезжаю, окончив восемь классов средней школы, в Волгоград, поступать в Профтехучилище  для обучения по специальности «Электромонтёр по монтажу и эксплуатации промышленного электрооборудования». Впереди полная неизвестность и я себя чувствую оторванным от своих одноклассников, остающихся дома с папами, мамами в нашей школе, готовить базу знаний для дальнейшего образования, или иного вступления в будущую взрослую жизнь. А меня такой возможности лишила смерть отца, потому что я просто сознаю  - мать, «Заслуженный учитель школы РСФСР», не вытянет материально меня и годовалую сестрёнку на зарплату учителя начальных классов, при чём ещё с нами бабушка, которая не получает пенсию из-за меня. Почему из-за меня? Потому что меня не с кем было оставить... Отец с матерью работали на стройке "Волго-Дона". Бабушка бросила работать в колхозе раньше положенных 55 лет, в пятьдесят четыре года и её даже забирали в «принудиловку», то есть на принудительные работы в другой, отстающий колхоз. При этом разбив ей лицо наганом, а меня четырёхлетнего, забросив сапогом в кусты, наверное, чтобы я не напал на конвой. Это был 1951 год.
      Я стою, прощаюсь с морем, с которым меня связывает очень много приключений и даже опасных в виду неуёмности детского экстремизма. На меня тоже неоднократно море покушалось, но ангелы хранители успевали помочь вовремя. Вот, и в этот день оно бушует, бьёт мощной волной под скальную плиту, на которой стою я, а плита вздрагивает, и от фонтана брызг до моего лица долетает мелкая водная пыль.
     Видимо знает, моё море, что я ещё прощаюсь с моей первой любовью, Нинкой, которую волей судьбы занесло в мою жизнь во втором классе школы и, которую я ещё с десяток лет пронесу в своей душе, несмотря на другие встречи на пути, которые оставят разной глубины  след в моей душе.
         Я прощаюсь с моим морем!  Это конец сентября 1962 года. Впереди - неизвестность! А,  море, видимо,  знало, что меня ждёт впереди? Ведь, когда я родился, этого  моря, ещё не было! А через три с половиной года нас стали выселять под охраной солдат не русской национальности  с винтовками "на перевес". Это было продолжение «расказачивания» по замыслу иноверцев – иноземцев, притащивших нам, простодушным, доверчивым,  самоотверженным, ради общего блага,  «инфекцию» революции, а потом и жуткой гражданской войны по принципу «разделяй и властвуй», потом они придумали Вторую Мировую войну, а потом  они же подбросят нам  ещё более уничтожительную, разрушительную  Перестройку … Я этого знать не мог. А моё  море всё это знало!
     Меня мама рожала трое суток! Может быть,  я очень сомневался, стоит ли выходить на этот свет, или подождать более героических времён. В связи с этим, стоял вопрос: Спасать  меня или мать? Ну, поскольку со мной ещё никто не был знаком, а мать мою знали родные и земляки, как очень хорошего человека, то сказано было фельдшеру Фёдору Ивановичу (Царство ему небесное и Светлая память!), что спасать надо мою мать. Однако, Фёдор Иванович, поступив безжалостно с моей маленькой попой, заставил меня  несколькими шлепками,  возмутиться на такое обращение и заорать, потому что я был уже тогда неравнодушный. Решил я, что  в этом, как  мне показалось тогда, Светлом Мире, не будет лишним один неравнодушный двуногий элемент.
    Не знал я тогда, что через три с половиной года донской водой накроет мою станицу и на её месте образуется море, а ещё через два года я буду жить на самой крайней улице у моря…  которое спустя десять лет, отнимет у меня отца.
   А, море, наверное, всё моё дальнейшее знало наперёд, поэтому так хмурилось и всё сильнее било волной под плиту, на которой я стоял?
   Море, наверное, знало о том, что, несмотря на то, что  на днях,  похоронили моего отца, утонувшего, спасая своих  друзей,  я  уже через несколько дней буду прыгать  на аэродроме с парашютом в пятнадцатилетнем возрасте, впервые увидев парашют вблизи. И тоже за друзей, спасая престиж районной команды, но уже в Волгограде. Тогда меня спасли только Ангелы Хранители, так как я "приземлялся" на высоковольтную линию.
    Море, наверное, знало и о том, что будущим летом я буду знакомиться с Великой рекой Волгой и её течением меня затащит под плоты и тем же летом я окажусь под колёсами электрички на глазах своего школьного друга Кольки. Уверен, что без помощи Ангелов-Хранителей не обошлось на Волге и на железной дороге.
   Наверное, море, знало и о том, что я через два года, окончив это самое Профессионально-техническое училище, буду жить в общежитии с условно-освобождёнными «зэками», буду ими очень уважаем, хотя другие «зэки» меня чуть не повесят, влюблюсь на заводе в  красивую  девушку  и,  получив четвёртый, довольно высокий разряд электрика, сделаю мощное короткое замыкание, работая на Волгоградском Тракторном заводе. В результате получу ожоги всех степеней, чуть не лишившись зрения. Конечно же без Ангелов-Хранителей и тут не обошлось!
На этом заводе я активно включусь в работу «Комсомольского прожектора» и буду Начальником Штаба. Вступлю в члены КПСС, уверенный, что идеи Коммунизма не расходятся с заповедями Христа. Получу Почётную Грамоту из рук Секретаря Обкома Комсомола, того, которого спустя много лет, я буду «свергать», когда он будет уже Секретарём Обкома КПСС.
   На том же аэродроме, на котором я впервые прыгнул с парашютом в пятнадцать лет, уже в восемнадцать лет я буду летать на истребителе, расстанусь со своей девушкой, выдав её замуж и, освоив три типа истребителей, из них два реактивных, из них последний боевой в г. Грозный. А потом я, всё-таки, расстанусь и с небом… навсегда. В воздухе без Ангелов-Хранителей, каждая ошибка из многих, могла стать последней.
    Может быть, море знало тогда  и о том, что  воля случая или судьбы меня в 1967 году забросит в Алма-Ату, тогдашнюю столицу Казахстана,  где поступая в  Пограничное училище КГБ,  я  встречусь с  невероятно красивой женщиной, похожей на   индийскую Лакшми, и чуть из-за неё не сяду в тюрьму и спасёт меня… Землетрясение! Да нет! Скорее всего Ангелы-Хранители спасут меня от тюрьмы и от неверного шага в своей судьбе. Скорее всего я бы стал разведчиком нелегалом или под прикрытием. Но я слишком люблю своих родных и родную землю... Я бы не пережил ностальгию!
    Знало, наверное, море, что ещё  через два года я опять чуть не сяду в тюрьму, когда меня ссадят с поезда в секретном военном городке Капустин Яр (Капъяр) на испытательном полигоне  за драку с  одним мужиком, когда он меня сильно порежет, а я его… В общем, Слава Богу, что он окажется особоопасным преступником, находящимся в розыске. Председатель ЦК ДОСААФ — Маршал Покрышкин даст заключение: «Достоин поощрения». В результате, меня простят, восстановят в КПСС и позволят дальше летать, хотя, видимо сие будет мне не суждено, несмотря на то, что наградят меня первой Государственной наградой «За воинскую доблесть», но не в лётных, а в… танковых войсках! Уверен, что и здесь в моей судьбе приняли участие мои Ангелы-Хранители.
    Но знало, море, что суждено мне было вместо неба встретить свою подругу жизни и соединить свою судьбу с её судьбой, при совершенно невероятных обстоятельствах, но так, видимо, ангелы на небе решат, и мы с нею родим двоих сыновей. Знало море и о том, что я,  работая на заводе простым рабочим, активно занимаясь  «строительством Коммунизма», буду несколько лет совмещать  этот благородный труд с сельским, не менее благородным,  работая на тракторах и комбайнах, буду  секретарём серьёзной партийной организации и получу кроме военной ещё две трудовые Государственные награды. Одна из них будет за стальные канаты, изготовленные на нашем заводе в Волгограде для Останкинской башни в Москве. А моё море знало, что я, спустя много лет, буду смотреть на эту башню со своего балкона и напишу целый сборник стихов, влюблённый в неё, как в невесту:
Люблю тебя, Останкинская башня!
О том и изложил тебе я вкратце!
Знай, что сейчас дежурит на балконе
Влюблённый безответно папараци!
   Наверное,  знало  море, что чудесным образом меня занесёт в волшебную страну Индию и будут у меня там приключения вплоть до опасных и очень опасных и не только там, но ещё и в аэропорту Тегерана - в столице Ирана. Задал я проблем моим дорогим Ангелам-Хранителям.
   Видимо знало моё море, что та страна, которую мы победили в жуткой войне, будет жить гораздо лучше, чем наша… А я тогда никак не мог предположить, что народ побеждённой Германии будет жить вообще без проблем, а мы в России будем утопать в проблемах!
   Знало море, что придётся мне гонять автоиномарки с самого юга Германии из Франкфурта-на-Майне от моей сестрёнки, проживающей там, в город Волгоград, с очень опасными приключениями и даже однажды я проеду четыре государства без водительских прав, а вторую  по счёту машину я разобью на Эрфуртских горах, рискуя спрыгнуть в пропасть… Спасибо Ангелам-Хранителям. А поступив в Саратовский Юридический институт, я буду ехать на мотоцикле Ява из Саратова в Волгоград и, уснув за рулём, свалюсь в глубокий кювет. Я засну за рулём, а Ангелы-Хранители не будут спать!
   Я уверен, что  море, уже тогда всё это наперёд знало!
    Море, знало   о том, что в тридцать лет я стану на юридическую тропу и останусь на ней, на долгие 35 лет жизни? И что я, чтобы спасти от экологической катастрофы своих детей и чужих, возглавлю экологическое движение в Волгограде, которое приведёт к свержению  коммунистического правления в  области во главе с тем «товарищем», который  ещё на  Волгоградском тракторном заводе награждал меня Почётной грамотой за организацию деятельности  Штаба «Комсомольского прожектора»? После «свержения», я, около месяца, буду членом Временного Волгоградского Правительства до организации областного Совета Народных депутатов, которые действительно тогда в 1990-м году были   НАРОДНЫМИ, но нас разгонит Ельцин, которого мы сами «родили», хотя из многих зол, как мы считали, было выбрано меньшее. Не могли мы предполагать, что Ельцин может оказаться просто предателем и будет работать на врагов СССР и России.  За свои депутатские «подвиги» я получу единственную награду: удар кастета киллера в переносицу на пороге моей квартиры. Отмечен этот факт будет фельетоном в журнале «Крокодил» с продолжением,  в двух номерах - №№ 12 и 13 за май 1991 г. под названием «Машина». Имеется в виду та «машина», которая осталась в наследство от коммунистической элиты и закатывала в асфальт всех, покушающихся на их привилегии. Удар был смертельным, но Ангелы-Хранители решили, что время моё не пришло, так как я много чего ещё должен сделать...
  Море моё знало, что вот тогда, будучи депутатом областного Совета, я с казаками и депутатами, не дадим построить канал Волго-Дон-2, который должен будет уничтожить город Волгоград, при попустительстве этих партийных «бонз». Не дадим пустить опасное производство нервно-паралитического пестицида «базудин» на ВПО «Каустик» и закроем Комбинат Белкововитаминных концентратов, который будет уничтожать здоровье волгоградцев и не только. Я с моими единомышленниками буду против строительства   транспортного моста через Волгу, который должен будет уничтожить волжскую пойму нашествием «высокопоставленных»  денежных мешков -  "дачников". Этот мост во время строительства неоднократно обворуют, и он станет «танцующим» мостом, наверное, первым в истории. По нашему требованию будет прекращено уничтожение ракет открытым способом на полигоне Капустин Яр, от чего будут гибнуть плантации и отары овец. О влиянии на людей этого фактора можно будет только догадываться... Но мне придётся увидеть, как на волгогоградском кладбище Центрального района копают могилы канавокопателем и могилы от могилы отделяется расстоянием в метр.
    Конечно же знало  моё море о том, что и его мне придётся защищать  от Ростовской АЭС, впоследствии названной «Волгодонской», построенной на его низменном подтопляемом берегу, на плывунах, в которые сначала провалится Волгодонский "Атоммаш" - завод-гигант. Митинги, манифестации под расчехлённым дулом пулемёта БТРа и приготовленными брандспойтами пожарных машин результатов не дадут. Знало моё море, что 13 лет нашей борьбы не увенчаются успехом…  АЭС запустят и останется нам только Богу молиться, чтобы она не рванула, как «фукусима» или «чернобыль», потому что будет построена безответственно и будет отравлять моё море!
   Знало, видимо, моё море и о том, что я, рискуя жизнью, поддержу Осиротевших родителей, которым по указанию нашего партийного руководства, будут отказывать в возбуждении уголовных дел по фактам гибели их сыновей во время прохождения срочной службы, ссылаясь на фальсифицированные заключения экспертов о самоубийстве, при наличии доказательств об убийстве. Я, будучи адвокатом и Народным депутатом Волгоградского Областного Совета, поддержу их голодовку на мраморной лестнице Белого Дома, ворвусь с ними на Съезд Солдатских матерей сквозь ментовские кордоны, так как будет запрещено нас пускать на съезд, как экстремистов, буду защищать их в беседах с Хасбулатовым Р.И. на двух встречах, которые вынудят изменить отношение к этим уголовным делам, в количестве  более пятидесяти...Думаю что не раз я находился в перекрестии прицела киллера, но Ангелы-Хранители отведут беду.
   Символично то, что мне будет противодействовать старший следователь по особоважным делам облпрокуратуры, который потом станет Начальником Главного Следственного Управления, а в итоге арестуют по обвинению в организации бандитизма и терроризма. Мои Ангелы-Хранители окажутся сильнее! Символично и то, что сотрудник КГБ, который будет курировать меня, вырастет от старшего лейтенанта до полковника – за пятнадцать лет.
   Конечно же, море, видимо знало о том, что я в Возрождении казачества буду занимать одно из главных мест, и буду участвовать в создании СКВРЗ (Союза Казачьих Войск России и Зарубежья)   и при этом мы с  казаками четыре часа будем на приёме в апартаментах Ельцина обсуждать проблемы казачества, а моя шашка будет стоять в Спасской башне Кремля.  Я, даже, буду назначен замом Атамана Всевеликого Войска Донского по Волгоградской области, но моим планам Возрождения, как я задумал, не суждено будет  сбыться, потому что  Перестройка,  и в казачестве,   окажется  в руках оборотней от политики - бывших руководителей  КПСС. Геноцид здорово отразится на мозгах и духовной воле казачества! Но, знает, моё казачье море, что совесть моя останется чиста. Что я смогу, то я сделаю для казачества и России! Я буду защищать атамана Всевеликого Войска Донского в суде, я буду защищать атамана Сочинского Округа Донских казаков, рискуя жизнью. Готов буду защищать казачество и Матку Правду до кровопролития! И придётся пролить свою кровь! Я смогу пожертвовать собой, но не семьёй! За них я тоже в ответе перед Господом Богом! В дни ГКЧП моя семья будет занесена в списки «на ликвидацию» под номером 1, хотя нам попытаются представить это пьяной шуткой некомпетентных «выскочек»… А я в те  дни не выпущу с нашими депутатами два состава с танками на Москву, чтобы  «шутка» обошлась малой кровью!(Репортаж в газете "Молодой ленинец")
   Конечно же море знало, какой жестокий поворот произойдёт в нашей общественной жизни в виду Перестройки, подсунутой нам врагами Отечества. Мы лишимся нашей Советской  «империи» - СССР и чуть не потеряем саму Матушку Россию! В результате страна понесёт материальный ущерб такой, который не сравнить даже с ущербом, нанесённым Великой Отечественной войной. И будем более тридцати лет выживать на том, что мы строили для нашей мечты – Коммунизма, но развиваясь и поднимаясь, благодаря руководителю страны, посланного матушке России Господом Богом. И это всё произойдёт из-за того, что наши руководители КПСС превратятся в несменяемых погонщиков над стадом – НОМЕНКЛАТУРУ! Я останусь коммунистом и не изменю своей партии, хотя буду свергать номенклатуру КПСС, несмотря на покушение и кровопролитие.
   Знало, конечно, моё море и о том, что Германии и другим странам Европы придётся несладко из-за нашествия мигрантов с востока. И что мы будем жить в жутком напряжении, рискуя оказаться опять в войне… Что на территориях, политых кровью наших отцов и дедов, опять зашевелятся фашисты и будут рушить памятники наших героев. И даже на территории, как будто бы, по крови, братской Украины… Какая жуть! Неужели и это моё море уже тогда знало?
   И знало моё море, что отдав Волгограду 47 трудовых лет, я стану Ветераном труда федерального значения и окажусь на ПМЖ в нашей Столице Москве во благо спасения внука, где к тому времени уже будут жить два моих сына и внук, а потом родятся ещё две маленькие внучки.  Что я буду работать столичным адвокатом, буду заниматься писательским творчеством, меня примут в Союз Писателей и я отмечу в Москве сорокапятилетие своей семейной жизни, за которую мы с женой вырастим двух сыновей: композитора и дизайнера. Отмечу я пятидесятипятилетие начала моей трудовой деятельности и тридцатипятилетие адвокатской практики. Отмечу так же в июле 2017 года пятидесятилетие моего членства в КПСС. Несмотря на то, что я буду участвовать в ликвидации Волгоградского Обкома КПСС, будучи сам даже членом Райкома КПСС, но я своей партии не изменю. Это мне изменит моя партия в лице партийных руководителей, которые скрывая правду от населения об экологической опасности города Волгограда и региона, будут навязывать нам новые экологически опасные производства и объекты. Я даже буду принимать меры для спасения моей партии, но я, выражаясь лётным языком, вступлю в бой, не имея превосходства в высоте...
  Конечно знало моё море, что  мы с моей женой Людмилой в Москве закончим воспитание нашего  «третьего ребёнка» - внука, который окончит МГУ им. М.В. Ломоносова и станет аспирантом — физиком. И отметим даже пятидесятилетний юбилей нашей семейной жизни. А мама моя в Москве отметит и 95-тилетие и 96-летие своего долголетия. Президент Путин В.В. поздравит её открыткой с личной подписью и ценным подарком, как "Заслуженного учителя школы РСФСР" и "Труженика тыла". Наверное, знало море, что на досуге мне придётся показать некоторые свои способности в танцах и плясках в клубе «Вдохновение»,  приобщиться и к киноискусству, участвуя в киносъёмках в массовках и даже в небольших настоящих ролях, что даст многие сюжеты для писательского творчества. А, за писательское творчество меня Союз Писателей наградит медалью «За верность русскому слову»! Знало море, что вот русскому слову я останусь верен навсегда, начиная с первого класса Цимлянской средней школы № 2, где весной 1955 года опубликовали в школьной стенгазете моё первое стихотворение и даже на политическую тему. У нас в школе проходил митинг протеста против американских ядерных испытаний на атолле Бикини, где накрыло радиоактивным пеплом японских или китайских рыбаков. Я, как НЕРАВНОДУШНЫЙ, не мог этого стерпеть и выплеснул своё возмущение в незатейливом стихотворении:
АТОМ:
Я не для того рождён,
Чтобы люди гибли от меня!
Я рождён для помощи
Людям в жизни и труде!
Я требую, чтоб люди знали -
В жизни место моё где!
  С тех пор я был всегда и везде членом редколлегий всех стенгазет, "Комсомольского прожектора", "Боевого листка" и многотиражки.
          Наверное, море всё это знало, прощаясь со мной в конце сентября 1962-го года…
   Интересно, что же известно моему морю о том, что будет с волгоградцами, когда подпишут соглашение с японцами 29 июня 2019 г. о восстановлении химического "кластера" Волгограда. Ведь все отходы этих производств шли в пруды отстойники-испарители площадью 100 кв. километров, расположенных в розе ветров на Волгоград и производства эти тоже в розе этих ветров в Красноармейском и Кировском районах! Господи! Помоги Волгограду и его жителям от всех напастей!
     Вот это всё я уже описал, и продолжаю писать и в стихах и в прозаическом изложении, фрагментами будущего романа на своей страничке в  «Стихи-РУ» и в «Прозе-РУ» - идентично. Я расположу это хронологически, сделаю пояснения для связи отдельных эпизодов и предложу читателям на суд беспристрастный или пристрастный, уж , как кому угодно! Хотя моя жена   после прочтения этого вступления мне сказала, что это  твоя жизнь и это никто читать не будет! Каждый хочет читать про свою жизнь! Может быть она и права, но я уверен, что таких неравнодушных, каким я был и остался, не мало и они увидят в моём изложении и свою судьбу на изломе нашего общества и государственного устройства - путь из социализма в жалкое подобие капитализма, вместо ожидаемого КОММУНИЗМА!  А, в результате, на моём примере, каждый может вспомнить и проверить себя, осуждая или соглашаясь со мной, как он поступал   в подобных жизненных ситуациях в нашем недалёком прошлом.  Я хочу сказать, что это не только моё прошлое, но прошлое нашего государства и общества, а тот, кто не знает своего прошлого, тот представляет собой здание без фундамента, а значит и без будущего! По жизни я знаю, что вот в этом  я не ошибаюсь!...  Конечно мне пришлось весьма напрячься, чтобы прожить за одну жизнь — несколько: Семейную, строительства Коммунизма, низвержения того урода, который получился вместо Коммунизма, адвокатскую жизнь, творческую, экологическую и казачью. Но думаю, что  таких много, которые в жизнь пришли не на прогулку, а с целью оставить после себя Добро. А главное, спасибо Ангелам-Хранителям, которые меня берегли и берегут от тёмной силы в моих благих делах! Спаси и Сохрани, Господи, делающих Добро!

ПОСТСКРИПТУМ 2019 г.: Видимо, знало моё море и о том, что я, спустя 50 лет после расставания с авиацией, вновь сяду в кабину истребителя и буду летать над Святыми местами Сергиева Посада, вокруг Лавры Сергия Радонежского. И про меня даже снимут трёхминутный фильм для программы "Московское долголетие" - "Мечта длиной в полвека". Удивительно, что именно на меня вышла продюсер Лиза и спросила, нет ли у меня мечты полетать на самолёте. А я ответил, что я часто летаю во сне и сон превратился в явь. Конечно без Божьего провидения здесь не обошлось так же, как и ранее всё в моей жизни. Спасибо, Господи! Спасибо Вам Ангелы Хранители! МОСКВА - СЕРГИЕВ ПОСАД, сентябрь-октябрь 2019 г.
   А в декабре 2019 года наконец-то Всевеликое войско Донское наградило меня впервые за тридцать лет самоотверженного служения казачеству медалью "Наше дело правое!" с изображением нашего Верховного Главнокомандующего Путина В. В.. Мне мои верховные казачьи руководители всё время обещали за мои подвиги Орденом наградить, но орденов на меня не хватало, так как из вышестоящих были орденов более достойны. Ведь они же, видимо, направляли меня на мои подвиги.
   Поскольку я состою в "Русском Литературном Центре" под руководством журналиста и издателя Н.С. Митрохина, мой роман о работе на Волгоградском Тракторном заводе в 1964-66 годах "Комсомольский прожектор" был направлен в Правление партии КПРФ и они наградили меня за него медалью "100 лет газете "ПРАВДА". Хоть я не член КПРФ и своей КПСС не изменил, храня партбилет и удостоверение члена Райкома, но эта награда для меня очень значительна, так как за Правду я даже кровь проливал и готов был ещё рисковать собой, но не семьёй. Вся моя жизнь - бой за правду в качестве рабочего корреспондента, комсомольского, партийного руководителя, адвоката, казака и творца в литературе. А так же,  в Совете Ветеранов, как Ветеран Труда России. А вот на днях, 13 марта 2021 года мне наш руководитель Н.С. Митрохин вручил Орден от имени Администрации города и Фонда Мира. Орден, учреждённый ещё Императрицей Екатериной Второй – «Польза, Честь и Слава!», которым первые были награждены: граф Г. Орлов, Генералиссимус Суворов и др. И вот до меня очередь дошла… Наверное, я действительно пользу Матушке России принёс, но старался -это точно! При вручении я так и сказал: «Служу Матушке России и Батюшке Тихому Дону!»
     Это моё Цимлянское море наперёд знало! Но не могло оно предполагать, что я, спустя 70 лет после его рождения, буду просить Правительство России спустить донскую воду из этого моря, сохранив судоходство по Волгодонскому судоходному каналу, вернуть воду катастрофически обмелевшему Дону, вернуть людям плодородную землю и предоставить возможность очистить водоносные притоки Дона, заиленные за 70 лет. А я сейчас это прошу! Надеюсь на понимание! Прости меня, моё море, источник душевных страданий моих земляков, изгнанных с обжитых веками мест, оторванных от кормилицы - земли и погостов своих предков!
   
    Л.КРУПАТИН, МОСКВА, октябрь 2016 г.- март 2021 г.      


СОДЕРЖАНИЕ:
     ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГЛАВА 1.

1.ГРОЗНИЙ! ГРОЗНИЙ! МИ ГУДЕРМЕС!                8 стр.
2.СОЛДАТСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК!                9
3.ХОРОШО, ЧТО Я НЕ ЖЕНЩИНА!                10
4.БОЕВОЙ ЛИСТОК.                11
5.ТАКИХ ПОЛКОВНИКОВ НЕ МНОГО!                13
6.ТЕРСКИЙ ХРЕБЕТ!                14
7.ЗИМОЙ Я В ТЕРЕКЕ КУПАЛСЯ!                17
8.ОСОБООПАСНЫЙ...                18
9.КОНДРАТ ЛИЦЕДЕЙ! А КАЗАЧКА ТЕРСКАЯ!                25
10.МАК НА ПОЛЕ ЛЁТНОЕ ЗАБРЁЛ!                27
11.НЕ РЕВНУЙ МЕНЯ ТЫ К САМОЛЁТАМ!                27
12.ЧЕРЕМША!                28 
13.КОНДРАТ И ЧЕРЕШНЯ!                32
14.Я 155-тыя!                33
15.КОНДРАТ В БАНЕ!                34
16.КОНДРАТ В МОЛОЧНОЙ ВАННЕ!                37
17.КОНДРАТ И ЗОЯ!                39
18.КОНДРАТ МИЛИЦИОНЕР!                40
19.ДЕМОКРАТИЯ и ДЕДОВЩИНА!                47
20.ПОСЛЕДНИЙ МУЖСКОЙ РАЗГОВОР...                49
21.ПРОЩАЙ ГРОЗНЫЙ! ПРОЩАЙТЕ САМОЛЁТЫ!                50

1.
ГРОЗНИЙ! ГРОЗНИЙ! МИ ГУДЭРМЭС!  Секс-юмор

    Отлетав в Волгограде по системе ДОСААФ(Добровольного  Общества Содействия Армии Авиации и Флоту) на истребителях винтомоторных ЯК-18-У и истребителях реактивных Л-29 чехословацкого производства в конце 1968 г. , получив звание «Сержант», мы были распределены для дальнейшего прохождения лётной подготовки в г. Грозный Чечено-Ингушской АССР уже летать на боевых МИГ-17. В ноябре поездом, в сопровождении старших офицеров были направлены в Грозный с пересадкой в Астрахани и далее через  дагестанский Кизляр, чеченский Гудермес в Грозный.
В Гудермес мы прибыли за полночь. Наш состав как будто забыли: стоим час, другой… Прошёл мимо нас один товарняк, другой.  Небо с востока начинает светлеть. Гуляем по перрону, надоело курить, заглядываем по окнам одноэтажного старинного здания вокзала. В окне видим дежурного диспетчера: нацменка в красной фуражке, козырёк  этой форменной железнодорожной фуражки  лежит на очень горбатом носу. Она, худая, неопределённого возраста, сидит с микрофоном в руке и с папиросой во рту, «смалит» беспрерывно, плавая в табачном дыму. Слышим по станционному громкоговорителю она к кому-то, видимо старшему, обращается:
- «Грозний! Грозний! Ми Гудермес! Ваш распоряжений двум товарным дала с ходу! Тут ещё один жОфер на дрызын просит с ходу! Ему тоже давать с ходу?  ( поясняю: на железнодорожной автодрезине назывался не машинист, а водитель- шофёр)
Ей отвечает старший диспетчер с ехидцей, с хохлацким говорком, так же по громкой связи:
-Гудермес! Колы двум дала, давай и третьему!
Та – уточняет:
-Петрович, жофер тоже давать с ходу?
А тот, посмеиваясь, отвечает:
-Сюзанна, жопер тем более с ходу!
-Грозний! - отвечает она, - Вас понял! Жопер тоже даю с ходу! Канэц связи! Старий кабэл! - и бросила микрофон улыбаясь до ушей, закуривая новую папиросу.
А над станцией, отдохнувшее за ночь эхо, несколько раз повторило звонкое:
-Кабэл!.. Кабэл!.. Кабэл! - потонувшее в хохоте наших курсантов.

Л.КРУПАТИН, МОСКВА,2010 г.


2.
СОЛДАТСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК!

Мало кто уже соображает, что такое «Солдатский треугольник», а я поясню: Это треугольная печать на солдатском письме, которая давала право посылать письмо без марки, с гарантией, что оно дойдёт до адресата, его донесут, даже может быть самоотверженно. А печать  на солдатском письме треугольная потому, что во время войны, не имея конвертов, солдаты сворачивали свои письма  незамысловатым треугольником, не запечатывая, потому что цензура НКВД всё  равно проверяла и заштриховывала, что по их разумению было вредным, или опасным.
Я закончил летать по второму году обучения в Волгоградском Учебно-авиационном  Центре ДОСААФ (Добровольного  Общества Содействия Армии, Авиации и Флоту). Первый год летал на  винтомоторных ЯК-18-У, второй год – на реактивных истребителях чехословацкого производства Л-29 типа «Дельфин». После этого нам присвоили звание «сержант» - ВУС (военно-учётная специальность) – пилот, распределили на бомбардировщики, вертолёты и истребители. Истребителей направляли для продолжения обучения уже на боевых МИГ-17 в Грозненском  Учебно-авиационном Центре, но дали месяц отпуска перед отправкой.
Узнали  о том,  что я дома,  все мои друзья и  подружки, жизнь моя «пошла колесом», но к концу отпуска вдруг подружки мои как-то незаметно  «рассосались» и остались одни друзья-собутыльники. А что случилось, узнал я не сразу, а когда узнал – было поздно.
Дело в том, что я к этому времени уже покончил с «общажной» жизнью, перетащив из Цимлянска Ростовской области в Волгоград своё семейство: маму, бабушку и сестрёнку Нину, которая была  младше меня на 14 лет. Наш отец утонул в Цимлянском море(водохранилище) в 1962 г., когда я окончил 8 классов и мне пришлось переходить на «свои хлеба». Закончил ПТУ и параллельно среднюю школу в «вечорке» и, работая на Тракторном заводе, вступил в ЖСК, построил 4-хкомнатную квартиру и перетащил в Волгоград своих.
Так вот сестрёнке к этому времени, т.е. окончания полётов на Л-29 было уже 6 лет. Сестрёнка очень меня любила, наверное, вместо отца и, конечно же, ревновала меня к моим подружкам.
Однажды приезжает к нам домой подружка Люда с Тракторозаводского р-на, познакомилась с моей бабушкой и сидит на кухне с нею щелкает семечки, дожидаясь меня. Звонок в дверь. Сестрёнка открывает. Пришла ко мне блондинка Галя  - подружка с нового места жительства. Сестрёнка говорит, что меня нет, а меня дожидается Люда с,  которой  «Лёня раньше таскался»! Это бабушкин лексикон. Галя  обиженно «крутнула хвостом», и исчезла. Сестрёнка приходит на кухню, у неё спрашивает бабушка, кто приходил. Сестрёнка докладывает в присутствии подружки Люды, что приходила Галя-белая  «с которой Лёня  сейчас таскается». Люда молча встала и, прохладно попрощавшись с бабушкой, тоже свой «хвост утащила». Ещё у меня была подружка Верочка. Приходит она, а сестрёнка у неё спрашивает:
-Верочка, а ты шалава?
-Не-е-ет! – говорит Верочка, - А почему ты так спрашиваешь?
-А бабушка сказала, что у Лёни все шалавы!
Верочка тоже исчезла с моего горизонта. Но я-то этого не знал, а разбираться было уже некогда. Поэтому меня провожали в Грозный уже одни друзья. В Грозном скучать особенно было некогда. Служба была тяжкой: сплошные зачёты и экзамены перед полётами, хотя успевал ещё в художественной самодеятельности участвовать, плясал лезгинку, да так, что чеченцы обижались, когда узнавали, что я русский, а не нохч. Ещё на мне были «Боевые листки», которые  выходили  почти ежедневно, особенно после «лётного дня». Однако, как-то цепляло меня за душу то, что однокурсники получали письма от девочек пачками, а я только из дома: от мамы, бабушки и сестрёнки. Особенно меня «взяло» после Дня Советской Армии,  и я решил написать какой- нибудь подружке к 8-му марта, хотя адреса ни одной не знал. Вспомнил я, что одна подружка Нина работала в детском садике на параллельной с моей,  улице и я  послал письмо с таким адресом: г.Волгоград-47, ул. Толбухина, Детский садик возле Молочного магазина, Погребняк Нине. И чтобы вы думали? Дошло письмо! Хотя моя  красивая «хохлушка» написала мне, что над моим адресом смеялись даже дети! Но главное: Дошло! Потому что на конверте был солдатский треугольник и на его сторонах было написано: « Письмо, солдатское, бесплатное». Но оно дороже любых других – вот так-то!
Л.КРУПАТИН, МОСКВА,1967 – 2010 г.

3.
ХОРОШО, ЧТО Я НЕ ЖЕНЩИНА!
      
Вечером   мы находились в казарме. Было, согласно распорядка, личное время. Каждый занимался, чем хотел: подшивали «подворотнички», писали письма и т.д.  Кондрат ничем заниматься не хотел, он  сидел  на своей кровати  грустный и нахмуренный,  что несвойственно его натуре. Время года было  как раз после праздника Дня Советской Армии, спокойный 1969 год , место – Чечено-Ингушетия, г. Грозный (Катаяма) Грозненский Учебно—авиационный Центр ДОСААФ   (Добровольного спортивного общества содействия Армии, Авиации и Флоту), который выпускал в небо ежегодно в Армию  около 100 человек пилотов – истребителей, таких как Юра Гагарин. Наконец Кондрат вздохнув промолвил:
- Вот жизнь пошла –штаны на коленке лопнули, открыток с 8-м марта в киоске нету и увольнение в город старшина не даёт.
-Не расстраивайся. У меня есть две открытки, я тебе дам, -сказал сосед Серёга с соседней койки.
- Давай, спасибо! Но мне нужно штук пятнадцать!
-Тогда не дам – обойдёшься.
-Почему? Ты что? Давай хоть две!
-Не дам, потому что ты пишешь не тем, кому необходимо, а от скуки «мозги девчатам  компостируешь», - ответил Серёга.
-Да ты что? Я же их люблю! Эх, если бы они знали! Как я их люблю! - вздохнув на полном серьёзе с душой высказал Кондрат.
-Эх, Саня! - хмыкнул Серёга и лёг на койку с  книжкой.
Кондрат опять безнадёжно вздохнув,  повесил голову, задумался. Немного подумав, он промолвил грустно и выстрадано:
-А всё же, как хорошо, что я не женщиной родился! Эх, и шалава из меня получилась бы! Не дай Бог! Я сам таких не люблю… Разве что  - по пьяни…

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.


   
          4. БОЕВЫЕ ЛИСТКИ
             Начиная с  первого класса Цимлянской Средней Школы №2 я всегда был в редколлегиях. Первое моё стихотворение на политическую тему было опубликовано весной 1955 года, когда я заканчивал первый класс. Сочинил я его после митинга протеста против американских ядерных испытаний на атолле Бикини, в результате которых погибли китайские рыбаки, накрытые радиоактивным пеплом. Потом был я в редколлегии ГПТУ-14 в Волгограде, потом был Начальником штаба «Комсомольского прожектора» на Волгоградском Тракторном заводе, потом был в редколлегии Волгоградского Учебно-авиационного Центра (два года) и даже про себя однажды сочинял критические стишки, потом… Вот я уже редактор и исполнитель в единственном лице «Боевых листков» второй авиационной эскадрильи Грозненского Учебно-авиационного Центра ДОСААФ. Командир эскадрильи замечательный еврей подполковник Высокий Ефим Моисеевич. Ростом он был без фуражки мне примерно до плеча. Но это был очень высокой души человек. Я в стихах был резковат, и он часто просил меня смягчить критику. Говорит: «Он же и так переживает...» Например, Саня Щукин на заправочной нечаянно сложил шасси самолёта. Обошлось без повреждений, но трое суток гауптвахты Саша получил. Комэска за него просил «помягче» и я сделал:
Что тут много говорить!
Тут без слов всё ясно!
Что придумал колесо
Человек напрасно!

Если б не было колёс,
Не поднялся бы скандал!
На «губу» тогда б наверное
Щукин Саня не попал!
 
           Хотя иногда говорил: «А за это — разделай под орех! Он выводов не делает!»


Это часто было в адрес… Я его настоящую фамилию называть не буду а в повествованиях о нашей лётной службе я его обобщённо называю «Кондратом», хотя эти эпизоды с юмором принадлежат разным лицам. Я обычно оформлял «Боевые листки» в штабе нашей эскадрильи по вечерам, когда у наших ребят было личное время. У меня был ключ от штаба и я мог в любое время им пользоваться. «Боевой листок» я оставлял на столе комэска, т. е. Подполковника Высокого Е.М. для проверки. Утром я заходил и забирал «Боевой листок» всегда с одобрением его, почти всегда, доброй улыбкой. Потом я «Боевой листок» вывешивал  на деревянной стенке нашей передвижной стартовой радиостанции в «квадрате», как называлось место, где мы возле радиостанции Руководителя полётами, сидели под тентом, ожидая своего вылета по очереди, которую устанавливал инструктор. Ключ от штаба был ещё у «Кондрата», потому что он исполнял обязанности истопника. Штаб отапливался печкой-буржуйкой, встроенной в стену штаба. Наши здания были по-моему ещё дореволюционной постройки. В них, наверное, обитали ещё казаки М. Ю. Лермонтова, который фактически был первым российским спецназовцем. В задачу его подразделения входили самые опасные и сокрушительные рейды по кавказским горам. Он воевал под началом генерала Ермолова — покорителя Кавказа. Его памятник в центре Грозного ещё при советской власти чеченцы трижды взрывали. Он стоял в маленьком сквере между двумя многоэтажными жилыми домами в стенах которых, в сторону памятника, не было ни одного окна и эти стены были побиты осколками от взрыва. Такой у нас был «интернационализм»… Я дружил со многими чеченцами и ингушами и они мне взаимно оказывали помощь как в рассказе «Особоопасный». Но бывали случаи и очень опасные, как в рассказе «Терский хребет!» С Кондратом мы однажды в штабе после отбоя выпили «Старку», которая тогда нам была очень «по карману» и закусили шоколадом из столов инструкторов, так как там были немерянные залежи его. Мы пели с Кондратом песню «Мама, мама, что ж мы будем делать, когда настанут зимни холода? У тебя нет тёплого платочка! А у меня нет зимнего пальта» Потом расскажу, как мы встретились с Кондратом в Волгограде много лет спустя под эту песню. Однажды комэска выразил сожаление, что я слишком безжалостно раскритиковал своего земляка за то, что он «заблудился»  над нашим аэродромом. Дело в том, что наши МИГ-17 по сравнению с Л-29, на которых мы летали в Волгограде, был гораздо мощнее и «работал» в пилотажных зонах с набором высоты. То есть, если я начинал пилотировать на двух тысячах высоты, то заканчивал, порою, на пяти тысячах. А увлекаясь выполнением фигур пилотажа, мы забывали поглядывать на матушку-землю. С высотой обстановка очень менялась и пилот, глянув на землю, не узнавал местность, особенно если растеряется. Нас часто пугали близостью границы и тем, что если заблудиться и приблизиться к чужой территории, то ПВО может выслать перехватчика. Этот «земляк» прикрыл крылом самолёта наш аэродром и стал орать в эфир: «Кто меня слышит? Я не знаю где я!»
И вот я сочинил:
Он блуждал не между сосен
Не на дальних рубежах.
Не над морем иль пустыней
И не ночью в облаках!

Заблудился «ас ушастый»,
Пузыри начал пускать,
Над своим аэродромом,
В зоне шесть, точней сказать!

С перепугу меж зубами,
Как чужой язык застрял!
Глаз косит, обвисли уши,
Страх конечности отнял!

Под хвостом у хвастунишки
Что-то сжалось, отсырело!
На расплату слаб ты, Заяц,
А в зазнайстве нет предела!

Ты же знаешь — Бог не фрайер!
Видит всё издалека!
Коли нос задрал ты кверху,
Значит — баста! Жди щелчка!

Отдышись немного, Женя,
Дрожь уйми свою слегка,
Изучай район полётов,
Почитай про АРК!

С благодарностью курсанты
Зайцу лапу будут жать -
Им теперь сдавать зачёты
и «районы» рисовать!

Курсант Зайцев Е. (7 экипаж) потерял ориентацию на местности
закрыв крылом самолёта аэродром. На вопрос РП он не мог ответить
где он находится, так как находился над «точкой» и Приводной РС. 


5.
ТАКИХ ПОЛКОВНИКОВ НЕ МНОГО! http://stihi.ru/2013/01/14/9017

Как он любил пятёрки ставить!
Седой полковник! «Препод»  наш!
Из уважения к нему,
Зачёт, экзамен – сразу сдашь!

Неуспевающих – не помню!
Вникали все, разинув рот,
Стремясь научно рассчитать
В бою сложнейший разворот!

Аэродинамика высоких…
Очень высоких скоростей!
Не будешь знать сию науку-
Не соберёшь своих костей!

Полковник часто повторял:
-Летать – не поле перейти!
Сие  запомнили пилоты,
Как лозунг в жизненном пути!

Царство Небесное Вам Вечно!
Преподаватель был от Бога!
Как жаль, что в Армии России
Таких полковников не много!
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, январь 2013 г.
  Прежде чем летать на боевых реактивных истребителях МИГ-17 в Учебно-авиационном Центре ДОСААФ г. Грозный, мы изучали теорию. Предметов было много и самый сложный – Аэродинамика Высоких Скоростей! Почему? Да потому что её не пощупаешь, а ощутишь справедливость сей науки только в полёте! В полёте учить поздно… Приходилось верить  нАслово
этому замечательному седому, худому и очень энергичному преподавателю -  полковнику  Алейникову (по-моему, его фамилия с буквы «А» писалась). Он настолько  увлечённо нам рассказывал про воздушные потоки, углы атаки, срывы потоков, что невозможно было его прослушать, не представив, происходящее в воздухе на высоких скоростях.
   Неприятно мне вспоминать то, что первой оценкой полученной мною по  Аэродинамике Высоких Скоростей  была – двойка! Я отвлёкся и не уследил за ходом его мысли и не понял вопроса, заданного полковником мне в ходе его лекции. Больше я никогда не отвлекался и других оценок, кроме пятёрок я не имел!
    Однажды я вечером перед ужином на спортивной площадке кручусь на спортивном снаряде "лопинг" на базе качели, но без ограничения в верхней точке,в переводе с английского - "мёртвая петля", то есть с вращением в горизонтальной оси без остановки(хотя я останавливался вверх ногами, пристёгнутыми к основанию ремнями) и с вращением ещё и вокруг собственной оси. Зашла в столовую на ужин первая эскадрилья, а мимо в учебный корпус пошёл полковник Алейников и несколько раз оглянулся на меня с расстояния метров в пятьдесят. Я кручусь без остановки. Эскадрилья выходит из столовой, а я ещё кручусь и жду, когда придёт моя эскадрилья, чтобы стать на ходу в строй. Эскадрилья построилась, а полковник идёт назад и спрашивает у старшины:
-А кто это на снаряде? Может у него тормоза отказали?
 Курсанты засмеялись, а старшина отвечает:
-Курсант Крупатин, вторая эскадрилья!
-А-а-а! – сказал полковник, - Он аэродинамику в натуре изучает! Вот почему у него одни пятёрки!
По строю прошёл  «ржач», а полковник дополнил:
-Достойный пример! – и смех прекратился.
   Полковник пошёл дальше и почему-то погрозил мне пальцем…

Л.КРУПАТИН, ГРОЗНЫЙ, ВОЛГОГРАД, МОСКВА. 1970 – 2013 г.



6.
ТЕРСКИЙ ХРЕБЕТ! ужастик.
   
ГУАЦ-Грозненский УЧЕБНО-АВИАЦИОННЫЙ ЦЕНТР ДОСААФ, аэродром Катаяма, граничащий с гражданским аэродромом. Мы курсанты, летающие на боевых истребителях  МИГ-17, с тремя пушками под  «носом» (под передней частью фюзеляжа)и УТИ МИГ-15- учебная «спарка». После Грозного нас ждёт воинская часть. Год 1969, весна. Начало марта. В воскресенье в нелётный день мы  решили вчетвером по  моей  инициативе сходить  на Терский хребет. Вышли сразу после завтрака, около 8-ми часов утра, а пришли на вершину в 12 часов – в полдень. Казалось, что вершина рядом, «рукой подать», но попотеть пришлось. Я  был расстроен тем, что не смогу пойти в увольнение сегодня и свидание с моей подружкой чеченкой Асей  срывается. Я не ожидал, что  Терский хребет так далеко.
     С начала мы шли вдоль сплошных садов,  расположенных на пологом предгорьи хребта. Жарко не было, но и не холодно – на тополях в начале марта уже зелёные листочки среднего размера. На нас были надеты лёгкие песочного цвета  лётные комбинезоны, куртки  на голое тело, нараспашку и на головах белые подшлемники с дырками для ушей . Южный склон, как я уже сказал, очень пологий, из грунта и лишь у самой вершины местами начинают выпячивать из земли скальные породы. На самой вершине небольшими колониями и по одному растут очень низкорослые деревья похожие на кустарники, измученные ветрами. А главное мы увидели своими глазами границу между весной и зимой на расстоянии каких-нибудь 10-ти метров. Вот на этих 10-ти метрах было что-то неопределённое, потому что это было почти плоское место, а  на склонах: к югу – цветочки и пчёлочки, а к северу- на очень крутом и почти полностью каменистом склоне- лежал плотный сугробистый снег. Вдали сквозь морозную мглу просматривались, как с самолёта населённые пункты. Я начал, указывая пальцем называть населённые пункты по памяти с карт и с воздуха, но меня остановили:
-Не смотри туда! Надоела зима! Фантомас, пошли позагораем!  - это кличка у меня такая была с прошлого года,  когда я брил голову. Волосы отрасли, а кличка осталась.
Я посмотрел на запад вдоль хребта: там уже выглядывали настоящие скалы, а к востоку хребет был более приветливый  и даже в седловинке среди деревьев, от нас метрах в трёх ста расположилась какая-то  отдыхающая компания с машиной-значит с восточной части хребта даже автодорога есть.
Ребята сняли куртки, помахали ими над травой и цветочками, разгоняя пчёл и легли, сняв сапоги, а кое-кто и брюки. А я вот не смог отвлечься от авантюрной идеи: прокатиться стоя на ногах, поскольку сапоги за зиму были довольно-таки «раскатанными», а снег был такой плотный и чистый… Поскольку было некому удержать меня от дурного поступка, я поехал! Это полный восторг! Ветер свистит в ушах и подмышками, поскольку я был без куртки. Эх! Посмотрела бы на меня Ася! Ужаснулась бы наверное!- подумал я. Вдруг,  мелькнула у меня трезвая мысль: -« А сколько же мне назад взбираться?»  и из под снега, местами,  стали всё чаще выглядывать камни. Я стал тормозить каблуками, присел на задницу, упираясь голыми руками в твёрдый  снег, но меня всё-таки стало разворачивать и я закувыркался, чувствуя, что сугроб  снимает с меня  голого «шкуру», как наждак…Удар головой о камень! Звонкий удар и меня закрутило,  как волчок и стоп- упёрся ногами в глыбу. Пощупал голову…кровь на границе лба и виска. Рассёк об камень, но не глубоко. Подумал:-«Нормальные люди от такого удара сознание теряют.» С ужасом посмотрел наверх …. Делать нечего! Вертолёта не будет! Упираясь краями подошвы в сугроб,  полез наверх. Несмотря на то, что было весьма прохладно от окружающего снега, я быстро вспотел и  обильные ссадины  на теле: на лице,  локтях, плечах, предплечьях , на спине -  кровянили и саднили от пота. Даже было ощущение, что на спине вообще «шкуры» у меня нет. Я вспомнил, что ощущения сейчас близки к тем, когда я обгорел от короткого замыкания на Тракторном заводе. На левой щеке ссадина, на правой стороне лба – рассёк, по щеке текла кровь. Приложил снег- вроде бы утихла.
Подниматься становилось всё тяжелее-к вершине склон был всё круче, т.е. там, где я «кайф» ловил, теперь за это расплачивался. Сапоги скользили, хотя я их пытался с маху вонзить в плотный снег. Вдруг я вспомнил: у меня же нож мой охотничий, неразлучный в сапоге! Я вынул нож, отцепил поводок ножа от петельки сапога, застегнул поводок петлёй на руке и,  вонзая нож в сугроб и так же вонзая сапоги ударом в снег полез наверх уже быстрее, не рискуя свалиться назад с худшими последствиями. Я глянул наверх и понял, что если чуть повернуть в сторону, то там более пологий подъём. Я так и сделал. Поднявшись выпрямился, перевёл дыхание, посмотрел туда, где метров за пятьдесят должны загорать ребята за бугром на южном склоне и вдруг… Вижу,  идёт по направлению к ребятам, но навстречу мне,  молодой парень в белой рубашке и в правой руке у него большой кинжал. Он остановился, осмотрелся, не заметив меня за ветками кустарника и стал приближаться к ребятам, которых я не видел. Что делать? Крикнуть, ребята могут не услышать… Я взял свой разложенный  нож в зубы, схватил по камню в каждую руку и стремительно рванул вперёд. Метрах в десяти от ребят, я их уже увидел, а подошедший взял кинжал в руку для удара, примериваясь. Передо мной был невысокий кустарник, и я его перепрыгнул. Парень с кинжалом услышал мой прыжок, глянул на меня и рванул бежать, как катапультировался! Я бросил один камень в его спину, другой – и он его достал. Тот вскрикнул, уронил кинжал, но продолжил бежать. У меня сил уже больше не было и я упал, задыхаясь… Ребята проснулись от шума, вскочили, увидели убегающего и, наконец, обратили внимание на меня. Они решили, что я ободран и побит в схватке с пришельцем, а я не собирался их разубеждать.
-Ну, Фантомас, мы тебе жизнью обязаны! - пытались даже обнять меня, но я был такой ободранный, что прикоснуться ко мне было невозможно. Они смотрели на меня, как на героя, а  в сочувствии я очень нуждался . Пот тёк с меня в три ручья вызывая на ранах невероятную боль. Ребята меня обмыли остатками воды, но это мало помогло. На расспросы я и впоследствии ничего, никому не рассказал. Лишь ответил на вопрос, почему я сразу их не разбудил. Я сказал, что мы были на равных: у него нож и у меня нож и звать на помощь – не по-мужски. Я же не врал им! Это они придумали из меня героя! Ну и пусть! Мне это не мешает и совесть моя чиста! Но Терский хребет я запомнил на всю жизнь!  Когда мы переходили  по мосту речку Нефтянку, я хотел в неё окунуться, несмотря на то, что в ней была страшно грязная вода. Но ребята меня не пустили, взывая к моему трезвому рассудку.   –«Ты понимаешь, что на тебе почти шкуры нет и вся инфекция к тебе прилипнет. Все полёты проболеешь!». Там, выше по течению, ещё и свинарник есть. Свиньи в ней купаются. Это было выше моих сил, но я не искупался в Нефтянке. Когда пришли в казарму, я сразу пошёл в душ… Это было великое счастье! Боль немедленно улетучилась. Наш заместитель комэска по строевой части, очень душевный старикан, позвонил нашему начмеду и попросил его приехать в МСЧ ради меня. Он как раз приехал с дачи, очень уставший, но приехал, глянул на меня и ужаснулся. Он сказал, что это равносильно ожогу, стал мазать меня марганцовкой, а я ему рассказал, что бабуля на Тракторном заводе, когда я сильно обгорел, тоже так меня мазала, а я выпил у неё спирт из флакона. Рассказал, какое счастье я испытал, когда с ожогами всех степеней вышел на улицу на мороз. Он налил мне спирту, я выпил, потом он попросил меня посидеть в тени на ветерке за МСЧ, а сам уехал. Приехал через полчаса, привёз какую-то мазь из горбольницы и вымазал на меня полтюбика. После этого я сходил  в столовую и лёг спать. Утром меня ребята ещё помазали мазью и я свободно прошёл предполётный осмотр, так как тело не осматривают. Давление и температура были в норме. Долго рассматривали мой разбитый лоб, но шлемофон не касался раны и меня допустили. Это было в 6.00 часов утра. Начмеда, конечно, не было в это время. Он в 8 часов утра примчался на своей машине  в «Квадрат» на полёты  и возмутился, что я летаю. Но я сказал, что прошёл медосмотр без замечаний: температура и давление в норме, а тело ребята мне помазали утром остатками мази. И начмед покачав головой, молча ушёл.
     Асе я в следующее увольнение рассказал про наш поход на Терский хребет, рассказывал про то, что видел там, как катался с горы и упал, а про встречу с её земляком рассказывать не стал. Как она это поймёт – я не знаю… Тем более, что два брата её со мной очень прохладны и что они про меня говорят ей на своём языке, я не знаю, а она не признаётся мне. Я спрашивал у неё о том, есть ли у них обида на русских людей? Ведь в том, что сделало наше правительство, выселив их народ с родных мест, это же не воля народа! Зачем же держать обиду на весь народ? Она мне отвечала не искренне, не глядя в глаза, что они к русским ничего плохого в душе не имеют. Просто местные жители недовольны тем, что наши самолёты страшно гудят по утрам во время прогрева и когда у нас начинаются полёты, то у них перестают доиться коровы и нестись куры. Я почти поверил в это, потому что во время утреннего прогрева самолётов у меня у самого (да и у других курсантов) возникало подозрение, что голубое небо над нами от этого страшного рёва, может рассыпаться на кусочки и обрушиться на наши головы.
   Первый раз я Асю увидел на концерте нашей художественной самодеятельности. К нам в клуб разрешили прийти местному населению и были развешаны рекламы по  всему району  Катаяма. Я в группе курсантов  танцевал лезгинку, но мне была отведена особая  солирующая роль  с одним эпизодом  и я выдал его на славу. Аплодисменты были от гостей особые,  и  тут я увидел её сияющие глаза. Она была зажата двумя похожими на неё молодцами, которые тоже мне активно  и откровенно аплодировали. Меня обступили чеченские пацаны подростки, хлопали по плечам и говорили на меня: «Нохч!», то есть настоящий чечен, а я, о чём сожалею, но врать-то нельзя, сказал, что я русский казак. Пацаны огорчённо с недоверием повторили: «Нохч!», но я улыбаясь опять возразил, на что окружающие и  два телохранителя замечательной горянки, резко охладели.  Потом    мы случайно встретились на берегу Грозненского «моря», так назывался пруд Заводского района. Она была с теми же телохранителями, как оказалось,   братьями. У неё была изумительная фигурка, покрытая закрытым купальником. Это всё равно была вольность, потому что другие горянки купались в длинных балахонах, похожих на ночные рубашки.  Она поплыла в красивых солнечных очках, но они у неё соскочили с переносицы и утонули. Она закричала, братья вскочили на ноги, но не бросились за очками, потому что  от берега было метров десять,  и глубина там была приличная. Я запомнил ориентир на том берегу и поплыл. Не доплывая до того места,  я нырнул и, открыв глаза,  прошёл над самым дном, хотя от давления воды у меня появился писк в голове или в пазухах. Я увидел очки, зажал их в зубы и вынырнул почти у самого берега к изумлению братьев и,  конечно же,  Аси. Но и после этого отношения с ними не улучшились. С разрешения отца и матери,  её отпускали гулять со мной в центр города, но,  по-моему, братья за нами следили. Однажды мне сказали, что она уехала из города насовсем. Куда уехала мне не сказали, но я догадался. Ася мне говорила, что у них остались родственники в столице Казахстана. Они работают в театре, занимаются танцами и она планирует после окончания школы поехать к ним учиться.  Я подумал, не встретится ли она там с моей казахской  «Лакшми» - милой Нинуш? Это не беда, но я бы не хотел, что бы она встретилась там с подонком-балетмейстером  Славиком. Меня спасло землетрясение, а спасёт ли её, тем более, что братьев  там не будет. Счастья тебе,  милая горная газель, с глазами, смотрящими в душу!
ПОСТСКРИПТУМ: Кто не читал мой рассказ «Землетрясение! Или как я чуть не стал пограничником!». Это случилось  в Алма-Ате  два года назад, то есть в 1967 году.
  По поводу Аси, как я думал,  так и случилось.  Я же думал о том, что она может там встретиться с моей Лакшми - Нинуш.  В последний день моего пребывания в Грозненском УАЦ, я неожиданно получил письмо из Алма-Аты. Оно было от Нинуш! Адрес ГУАЦ дала ей Ася, с которой они, всё таки,  встретились на почве танцев. Письмо было наполнено любовью и нежностью, но без обратного адреса. Как я и предполагал, она сошлась с бывшим мужем ради ребёнка. Наверное,  её муж сделал полезные выводы из разлуки. Дай Бог настоящего женского счастья Нинуш и девичьего - Асе.

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.


7.
Зимой я в Тереке купался!

Зимой я в Тереке купался!
Казалось, в нём был кипяток…
И я бы в то поверил, но
Обломки льда тащил поток!

Вода была температурой
Ниже нуля, скажу вам точно-
Бежала так, как будто ей
На поезд надо было срочно!

Плескал мне Терек «кипяток»-
Весь свой кавказский темперамент,
Так что кружил вокруг меня
Кавказских гор и скал орнамент!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.


8.
ОСОБООПАСНЫЙ! армейская быль


Мы летали по системе  ДОСААФ в ГУАЦ(Грозненском Учебном Авиационном Центре)на самолётах МИГ-17. Под «носом» у самолёта, то есть в передней нижней части фюзеляжа были три пушки скорострельностью 200 и 400 выстрелов в минуту, но на борту  метровая надпись «ДОСААФ», то есть - ДОБРОВОЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО СОДЕЙСТВИЯ АРМИИ, АВИАЦИИ  и ФЛОТУ. Годом раньше мы летали в Волгоградском УАЦ ДОСААФ на реактивных учебно-тренировочных Л-29 типа «дельфин» чехословацкого производства. А, ещё годом раньше, мы летали на винтовых спортивных ЯК-18-У, после чего нам присвоили звания сержант.
         Был мирный 1969 год. Нас отпустили в отпуск на майские праздники с выездом по домам. Наши командиры очень переживали за нас и строго – настрого наказывали нам не вмешиваться ни в какие дрязги, ничего не нарушать, не попадать в поле зрения милиции,   военной комендатуры и вернуться  во время  в наш Центр, готовыми к продолжению полётов. Все вернулись… кроме меня!
         Очнулся я от того, что дико замёрз. Меня колотило от холода. Находился я в каком-то тёмном помещении, лежал в одежде и в сапогах на чём-то деревянном, ничем не застеленном , так сказать, ложе… Я вдруг с ужасом ощутил, что руки у меня забинтованы и шевелить ими больно. Боль, но не сильная была и во всём теле. Страшная волна ужаса во мне нарастала. Я ощутил, что рукава моей гимнастёрки по локоть, словно кожаные и я стал догадываться, что они пропитаны кровью. Ужас! Я вижу в темноте светящуюся точку. Поднимаюсь со своего жуткого ложа, становлюсь сапогами на пол и понимаю, что пол бетонный. Подхожу к светящейся точке… Соображаю и на ощупь понимаю, что это глазок в двери, а дверь железная…И ещё я понял, что я с глубочайшего похмелья и очень хочу пить! Холод был в этом помещении просто невероятный  - как зимой на улице и я продолжал стучать зубами.
       Нащупав своё деревянное ложе, я присел и стал вспоминать… Волгоградский вокзал. Меня провожают на поезд друзья.  С матерью, бабушкой и сестрёнкой попрощались дома. На посошок пили на перроне. В  тамбуре поезда  познакомился с курившими там «срочниками» рядовым   автобата и младшим сержантом- артиллеристом. Кто-то предложил сходить в буфет вагона-ресторана. Буфетчица сказала, что дешёвого вина нет, но для нас найдёт. Взяли бутылку портвейна «Хирса», выпили с конфетками и с разговорами. Взяли вторую, не успели «расчехлить», так я по-лётному выражался, как зашёл мужчина, коренастый  в светлом костюме, лет под пятьдесят, круглое лицо, красноватое с прожилками, короткая седая стрижка. Увидев у нас в руках «Хирсу», он  грубо сказал буфетчице, указав пальцем:
-Дай! Говорила нету, а щенкам есть?
-Нету! - резко сказала буфетчица, - И меня нету! -добавила на опуская решётку на стойку.
    Мы развернулись к этому мужчине и я сказал:
-Мы уважаем седину, если она нас уважает! Подбирай выражения, пожалуйста!
-А ты, кадет, заглохни! Я не с тобой разговариваю! -  презрительно глянул на мои золотые погоны и лётную офицерскую фуражку и повернулся, уходя. Меня захлестнуло внутренним взрывом и я рванулся за ним, но меня с двух сторон схватили мои … собутыльники. Нас попросили удалиться и мы, быстро  выпив бутылку,  пошли в свой вагон с душой, кипящей от происшедшего. Вагоны нашего поезда были с сиденьями, как в самолёте. Мы шли сквозь чужой вагон, подходили к  почти до пола  застеклённой двери. Она открылась и навстречу мне двигался «этот самый» засунув руки в карманы брюк. Он шёл,  не собираясь уступать мне дорогу, во всю ширину прохода. Я шёл так же, внутренне напрягаясь. Наши плечи коснулись, но масса наша разнилась чуть ли не вдвое. Он меня отшвырнул почти на колени, рядом сидящих,  проходя развернулся и из за собственного корпуса молниеносно крюком влепил мне в  левую щеку. От неожиданного удара я прошёл сквозь стекло двери, как снаряд, оказавшись в тамбуре. Быстро вскочил, вернулся в вагон сквозь проём и увидел падающего на колени пассажирам артиллериста и убегающего по вагону автобатовца. Мужик встретил меня удивлённым взглядом и щёлкнул перед носом мощным выкидным ножом , рассчитывая, что меня это остановит, но я уже набрал скорость и был в полёте…Успев схватить его руку с ножом, ударил его лбом в лицо. Но он,  гад, устоял. Я схватил  и левую его руку наперекрест, а он попытался ударить меня между ног. Не получилось и он,  изгибая свою руку с ножом в кисти, втыкает мне лезвие на глазах в запястье…Фонтан крови! Я мужика  бросаю, опираюсь на спинки сидений и бью двумя ногами его в грудь. Он улетел с ножом, а я тоже упал, оскользнувшись кровавой рукой. Помню последнее: он на четвереньках поднимает нож, а я бью ногой в хромовом сапоге его в лицо и начинаю «месить» его с остервенением…Крики женщин, детей… Удар сзади… Я на полу на животе…. Мне одевают наручники, я вижу рядом с моим лицом хромовый сапог и рву его зубами. Мне связывают ноги ремнём, тащат меня волоком  по вагону на улицу, а вместо меня  в вагон спешно полезли люди в белых халатах…
           Я с ужасом осознал весь смысл происшедшего. Это не только конец моей «авиации» - это дисбат! Вот это пропасть! Мама! Что с тобой будет, когда ты узнаешь? А бабушка, а сестрёнка пяти лет… А там в УАЦ? Какую «свинью» я подложил всем! А главное командиру…А он у нас мужик путёвый! Вот это удар!.. Я даже дрожать перестал. Мне стало жарко!
          На плохо слушающихся ногах я подошёл к двери и постучал  в неё негромко. Снаружи щёлкул выключатель, в моей камере зажёгся свет, дверь открылась.
     - Ты живой? - спросил  младший  сержант с кобурой на боку, открывший дверь. За его спиной стоял солдат с «калашом» на груди. Взгляд у них был на меня насторожённый.
     -Живой… - ответил я, - Можно узнать, где я?
     -Капъяр. Комендатура. Камера подследственных. Ты хоть помнишь, что ты мужика вчера грохнул?
    - Грохнул? - с горькой усмешкой переспросил я и, отвернувшись от них, пошёл к противоположной стене с окном под потолком, потому что у меня покатились слёзы. Я хорошо сделал, что пошёл туда, потому что в этом окне не было стекла, а только решётки и оттуда водопадом валил холод и даже висели…. Сосульки! Это что? Я быстро вытер слёзы и спросил:
-Так это камера или холодильник? Почему сосульки на окне в мае месяце?
-Ну, мы не ожидали вас в гости, товарищ курсант. У нас давно не было подследственных, да  и заморозки мы тоже не ожидали. Утром вставят  стекло. Вам в туалет?
-Да! И попить, пожалуйста! Значит я у вас надолго?
-Вами, товарищ курсант,  ментура  заниматься  будет! Вам повезло – в Капъяре военизированная милиция, закрытый  секретный городок. А сапоги вам, товарищ курсант. наверное лучше помыть.
      Я глянул на сапоги и мне опять стало плохо- они были в крови.
     Утром меня два автоматчика повели в милицию прямо по улице. Редкие  прохожие с любопытством смотрели  на  меня, окровавленного, скрестившего забинтованные руки на груди. Конвой, после долгих препирательств,  разрешил мне в порядке исключения держать руки не за спиной и без наручников. Предупредили, что шаг в сторону: огонь на поражение, без предупредительного. Вид у меня был впечатляющий... С золотыми курсантскими погонами и под двумя автоматами... Автоматчики ближе трёх метров ко мне не подходили! Особоопасный! Если бы я споткнулся - они бы оба нажали на спуск...
     В прокуренной комнате ОУР (отдела уголовного розыска) были человек пять в форме и в «гражданке» разных офицерских званий до майора,   и  периодически заходил послушать подполковник, сверля меня  враждебным взглядом. Собственно «сверлили» меня такими взглядами  все,  и даже злобными … Меня грубо, по-хамски допрашивали все сразу. Наверное,  это был «перекрёстный» допрос, но построенный по-дурацки. Каждый считал своим долгом задать вопрос, хоть и глупый. Как я понял, что их совсем не волнует само происшествие.
С меня требовали признание в том, что, якобы, мы с тем мужиком(потерпевшим) были знакомы, где-то встречались и нас ранее связывали какие-то дела. Так как я это отрицал, то мне хамили, орали, угрожали и говорили, если признаюсь, то мягче будет наказание. Спрашивали в каких городах мне приходилось бывать. Я перечислил: Волгоград, Цимлянск, Ростов, Сочи, Очимчиры, Москва, Ленинград, Алма-Ата, Баку, Минводы и все районные города Волгоградской области в связи с работой. Очень их насторожило то, что моя Родина – станица Нижне-Курмоярская,   оказалась на дне Цимлянского моря! Они аж привстали все и переглянулись, а кто-то сказал:
-Всё ясно! Концы в воду!  Вот это законспирировался!
     А кто-то добавил:
-Интересно, а неспроста он учится на самолётах летать, да ещё на разных типах – и моторных и реактивных. А права водительские у тебя есть?
-"А", "В" и "С".- ответил я.
         При этом  на меня посмотрели все – испепеляющее! А кто-то глухо промолвил:
-Прессануть надо бы, но он и так еле стоит…
      У меня от этих слов ноги стали подгибаться, хотя слабость от потери крови и от голода и так была во всём теле и хотелось спать, как только я попал в тепло… Мне подали табуретку, но я отказался:
-Если я сяду, то усну и упаду с табуретки. Я почти не спал. В камере стёкол нет в окне и сосульки за окном .   
        Присутствующие на это только ухмыльнулись. Эта психическая пытка длилась часа полтора. Менты в комнате менялись, иногда заходил подполковник, ему докладывали, он записывал и уходил, потом приходил и что-то уточнял. Наконец меня опять отправили под автоматами своим ходом в комендатуру. К моему удивлению в камере не оказалось того самого моего  деревянного логова на котором я проснулся. Я спросил в чём дело? Мне ответили, что днём спать не положено.
       Как только задвинули снаружи дверной засов, я лёг на бок на пол – плечом и бедром на бетонный пол, подложив под голову забинтованную руку. Я соображал, если лечь спиной на бетон, то воспаление лёгких обеспечено. Сколько проспал не знаю. Проснулся я от звука отпираемого засова. Я понял, что уже вечер, когда автоматчики вывели меня опять на улицу и повели в милицию. Редкие прохожие опять с любопытством смотрели на меня: форма с иголочки, золотые курсантские погоны с золотыми лычками, без головного убора, завёрнутые рукава окровавлены, сквозь бинты на руках проступила кровь, на брюках тоже потёки крови,  хромовые сапоги в  крови. Забинтованными руками я мыть сапоги не мог. При этом я не завтракал, не обедал и продуктами в комендатуре не пахло. Да я настолько был убит, что есть не хотел и не вспоминал об этом. Я не понимал – откуда у меня остальные порезы, так как помнил один эпизод с вонзающимся в моё запястье ножом… Может быть об стёкла или я что- то забыл впопыхах и по-пьяни,  и память мне сохранила, только самое яркое.
       В милиции опять меня пытали: где родился, почему переселяли, где был уже при самостоятельной жизни, зачем ездил, а главное – что меня связывает с тем мужиком, которого они называли «бандитом» и несколькими фамилиями и кличками, на что я удивлённо таращил глаза, вызывая бешенство у допрашивающих. Один даже замахивался на меня, на что я вскочил с места и с забинтованными руками принял стойку, похожую на боксёрскую, хотя я боксом специально не занимался. Этим я опять вызвал вопросы: каким видом спорта занимался, какими видами борьбы владею, потому что «такого  волкА завалить не просто». Пытали вопросами: почему у меня вызвало бешенство, когда этого «бандита» проносили мимо меня на носилках, так как я вырывался у «ментов» и хотел его загрызть зубами, употребляя выражения уголовного, блатного жаргона. Я пытался объяснить, что он меня – коммуниста назвал «кадетом» и оскорбил всех нас – солдат, назвав щенками, а выражения у меня вырвались,  потому что я в общежитии живу с УДО – условно досрочно освобождёнными, в порядке надзора и воспитания. Эти мои доводы вызвали «зубоскальное» выражение на рожах допрашивающих и дурной хохот.
- Гы-гы ! Вот это коммунист! Волчару завалил! Гы-гы! Сказки расскажи своей бабушке! Воспитатель «зэков»! Гы-гы!
-Я вам сказал то, что есть! Больше сказать просто нечего! - ответил я. –Когда он меня сквозь стекло запулил, там оставались двое, которых я бросить не мог. И что было бы…- Меня перебил один из «оперов»:
-Если бы у моей бабушки был бы хрен, то она бы была бы дедушкой! Гы-гы-гы! - и все поддержали его своей «ржачкой».
              Однако подполковник, хоть и улыбался, но записал всё, что я рассказал на уточняющие вопросы и даже записал фамилии моих «сожителей» -УДО. Я подчеркнул, что из нашей комнаты никто не вернулся в тюрьму за нарушения, а соседняя комната -«возврат» с новыми сроками. И сказал даже, что сам к этому имею отношение, но не «стучал» , а принимал со своими «сожителями» свои меры, чем способствовал «возврату». Но это отдельный разговор.  Я не знал этого «бандита», я не знал, что он бандит – просто он оскорбил всех нас и меня в отдельности.
           Подполковник сказал:
-Ну, смотри, если он сдохнет, то все его заслуги на тебя лягут. А с другой стороны – тебе за него и воры и блатные голову снимут. Лучше смягчай свою участь, если есть что рассказать.
        О-о-о! Я понял, что бандит жив! Значит ещё не всё потеряно.
-Ну, вот! Дай Бог! Очнётся,  сами спросите.- сказал я с облегчением. И ещё я спросил:
-Товарищ подполковник, а его нож милиционеры забрали?
-По ножу его и определили, потому что это нож у бандита по наследству от другого бандита. Он не мог с ним расстаться. А ты этот нож откуда знаешь?
-Перед глазами видел! - горько усмехнулся я, слегка приподняв  в кровавых бинтах руки.
-Не знаю я его! Я видел, что большой и лезвие выбрасывается со щелчком. - при этом я вдруг вспомнил…. У меня же в сапоге тоже должен быть мой охотничий нож. Неужели забрали? Так уже бы спросили…
       Оказавшись в камере и услышав лязг засова, я схватился за сапог…Нож был на месте! И хорошо и плохо. Я знал, что такой нож носить нельзя. И на нём выгравировано: «1966 год-от Волгоград-ЯК-18;  1967 год-Волгоград-Л-29;  1968 г.-Грозный-МИГ-17;Леонид Крупатин»
       Ночь была ужасной!  Правда стёкла вставили, но всё равно было очень холодно, хотя у меня под гимнастёркой был свитер. Видимо,  эта камера всю зиму была без стекла в окне и нахолодала. Напомнил о себе желудок. Я почти не спал. Думал вот о чём: о моём задержании уже сообщено через штаб Северо-Кавказского Военного Округа в Грозный в ГУАЦ. Штаб ГУАЦ обязан  доложить в Центральный Комитет ДОСААФ СССР. Штаб ДОСААФ СССР обязан срочно в централизованном порядке разослать сообщения в такие же УАЦ по всему СССР для проработки в целях профилактики. Это ужасно! Это конец всей моей жизни, а главное моей семье: матери, бабке, сестрёнке и я стонал на деревянном логове, крутясь,  как волчок. Утром с лязгом засова ко мне зашёл новый младший сержант. Сообщил, что он начальник нового заступившего караула. Узнав, что я из Грозного, чуть не кинулся  ко мне на шею, но подал руку, назвал земляком. Оказывается, он чеченец и тоже из Грозного, звать его по-русски Али. Знает Катаяму, знает наш аэродром. Я вкратце рассказал ситуацию. Мы сидели на моих «нарах», курили. У меня голова закружилась от курева, потому что уже вторые сутки не курил и не ел. Я помотав головой,   с усмешкой сообщил своему собеседнику об ощущениях. Он немедленно вскочил на ноги, достал пачку сигарет, положил одну сигарету себе за ухо, остальные со спичками отдал мне. Сказал, что из столовой что-нибудь принесёт. Минут через сорок он  пришёл и принёс мне  два кусочка хлеба с двумя кусочками масла по 20 граммов. Едва поблагодарив его я с остервенением, дрожащими руками стал есть. Хотелось упрекнуть его, что мало  принёс хлеба, но было некогда. Он посмотрел на меня, остановил взгляд на сапогах.
-Надо помыть. - сказал он.
     Я махнул рукой и продолжая жевать сказал, что бинты нельзя мочить. Он сказал, чтобы я снял, а он прикажет «салабонам» помыть мои сапоги.
-Ты  - сержант!-сказал он.- Лётчик!
  Я махнул рукой дожёвывая:
-Бывший лётчик!
-Неужели так строго?
-Да! Во-первых, дисбат! А это судимость.
-Всё равно снимай сапоги! Я прикажу помыть!
-Нет! – сказал  я, понимая, что не могу снимать при нём, так как в сапоге охотничий нож.
-Ты меня уважаешь? - спросил он. –Снимай!
    Мне ничего не оставалось делать. Я  стал снимать нога об ногу, так как руками помочь не мог. Он присел передо мной, взял за правый сапог, потащил его снимая,  а нож на ремешке упал на пол. Он , поднял его встал, с любопытством рассмотрел, открыл лезвие, потрогал с удовольствием цокнул языком.
-Опасный! Нельзя – беда будет, если найдут. - Пока пусть побудет у меня, ладно?
    Я кивнул. Сняли второй сапог. И он ушёл,  клацнув задвижкой. Через двадцать минут он принёс мне сапоги начищенными. Их покрыли ваксой поверх крови и было почти незаметно. За мной опять пришли автоматчики и так же повели в милицию, как и вчера. Меня опять допрашивали, но теперь не так грубо и не так активно. В основном уточнял сам подполковник. Пришлось ему рассказать и про семью и что мать «Заслуженный учитель школы РСФСР» и про наше переселение в виду затопления моей родной станицы, как и многих других Цимлянским морем и о том, что отец утонул в этом море, прожив после войны 17 лет. Старики – земляки на похоронах сказали: «Васька домой пошёл!», то есть в нашу затопленную станицу. В связи с его смертью и мне пришлось уйти из дома «на свои хлебА», потому что бабка получала 8 рублей пенсии, мать-учитель начальных классов 100 руб. зарплаты и отец оставил ей мою родную годовалую сестрёнку. В 9-м классе своей школы мне учиться было не суждено – уехал в Волгоград получать профессию и доучивался в вечерней школе. Это было моё мужское решение. И вот надежда нашей маленькой семьи рухнула – впереди тюрьма. Подполковник уточнил, как получается, что я с 1966 года летаю, а в КПСС вступал: в кандидаты в 1966 году на Тракторном заводе, а члены КПСС тоже на заводе в 1967 году. Я объяснил, что на ЯК-18 и на Л-29 мы теорию проходили зимой без отрыва от производства, обучаясь по вечерам, а на полёты нас брали как на сборы. А  на МИГ-17 в Грозный нас уже взяли с полным увольнением. И что в КПСС я вступал по убеждению, хотя и был крещённым  бабушкой,  в тайне от матери. И в партию вступал, потому что Моральный Кодекс Строителя Коммунизма не расходится с идеями православия. На это он очень внимательно на меня посмотрел и вроде бы в знак согласия покачал головой, но ничего не сказал. Я рассказал, что я возглавлял на заводе Штаб Комсомольского Прожектора. Что  этот Прожектор оказывал большую помощь в работе завода, помогая устранять недостатки. Что я участвовал в Народном Драматическом театре Тракторного завода, что мои «зэка» по УДО, с которыми я проживал очень меня уважали и  кличка у меня была «коммунист» даже когда я был ещё кандидатом в члены КПСС. Я рассказал, что очень хотел летать и отказался от предложения начальника пограничного училища КГБ поступать в его училище, потому что «мои кости были ими промыты» и я им подходил: сознательный, партийный, уже был пилотом и с иностранным у меня было отлично. Но я хотел летать… Рассказал, как меня провожали друзья из Волгограда, как выпивал с солдатами в поезде, как меня, коммуниста, оскорбил «щенком»  и  «кадетом» этот с виду приличный седой мужик .
        К вечеру меня уже после ужина, когда я съел ещё два кусочка хлеба с маслом опять повели в милицию, но с автоматчиками был капитан- зам начальника  военной комендатуры. В милиции мы долго сидели почему-то возле кабинета начальника милиции. Вышел подполковник и пригласил в кабинет меня и капитана, автоматчиков попросил подождать возле двери.
      Начальник милиции был очень в возрасте, седой, косматый, похожий на Карла Маркса в звании полковник. Он сидел и сложив как школьник руки на столе. Я,  вытянув руки по швам, имитируя стойку смирно сказал:
-Здравия желаю, товарищ полковник! – и морщась от загудевшей в руках  пульсирующей боли, опять поднял руки на грудь.
Полковник кивнул мне и опустил взгляд  в задумчивости в стол. Полковник поднял взгляд на капитана, сопровождавшего меня, пригласил сеть. Потом перевёл взгляд на меня. Долго смотрел на меня изучающее, потом спросил:
-Ты понял, почему это случилось?
-Так точно! - ответил я- Был бы трезвый ничего бы не было. А теперь всему конец…
-Конец говоришь? Вывод ты правильный сделал. А кто тебя так водку жрать научил? Твои друзья УДО? - спросил он грозно.
-Да нет.- ответил я,- И раньше «учителя» были… я с 15 лет в «общаге» и всегда был самый молодой. Вагоны разгружали по ночам, а потом, как водится с устатку… Но это не оправдание. Я просто объясняю. По  УДО ребята были нормальные – пили в меру. Ну,  иногда с перебором… Но не так как в других комнатах. Из нашей комнаты никто не ушёл «по возврату»…
-Да знаю я! - перебил меня полковник.- Всё что ты говорил мы проверили. Всё правда. А где ты таких жаргонов нахватался, как мне рассказывали? Ты же полтора года прожил с УДО?
    Я тяжело вздохнул и выдал:
-А раньше я на какой планете жил? «Комсомольцы» в полосатых пижамах с самого раннего детства-на «комсомольской  стройке» Цимлянской ГЭС. Мать, отец на работе, бабка хозяйством занимается – куры, утки , гуси, свиньи! А я «помогаю» строителям с утра до вечера и потом, среди кого мы жили? Чужие люди – вербованные со всей страны и освобождённые «зэки». А в училище в Волгограде я жил тоже в общаге с детьми строителей послевоенного Сталинграда. Это дети людей, обожжённых войной… Потом опять общага на Тракторном, а потом в эту общагу ещё и УДО! Наши руководители придумали по коммунисту в каждую комнату для надзора и воспитания. Это не значит, что я постоянно употреблял такие выражения. Это было по пьянке и в особой ситуации. Я был артистом народного театра. Я был комсомольцем…
- Остальное я знаю. Летать хочешь? – вдруг,   перебив, спросил полковник.
      Для меня этот вопрос был настолько неожиданным, что я чуть не захлебнулся и, судорожно вздохнув,  выдохнул с горькой, горькой усмешкой:
-Всё, товарищ полковник! Отлетался! -  на глазах у меня навернулись слёзы и я упёрся взглядом в пол.
-Ну, я так не думаю,- сказал полковник,- Ты нам большую помощь оказал. Так сказать – нам тебя пьяного бог послал. Иначе бы бандит проехал мимо нашей станции беспрепятственно. Но и тебе это хорошая наука. Мы тебе дадим в часть телеграмму, что ты участвовал в задержании особо опасного преступника. Не думаю, что  твоя задержка  повлияет на твои полёты. Как твои руки? Без сопровождающего доедешь до части или что там у вас? Аэродром?
       Я не верил своим ушам. Я смотрел на полковника распахнутыми глазами, наверное,  с отвисшей челюстью. Я сказал:
-Товарищ полковник! Я пешком дойду! Спасибо!
-Ага! - усмехнулся полковник и повернулся к капитану комендатуры. –Вы билетами его обеспечите или наша помощь нужна?
     Капитан вскочил:
-Завтра утром отправим!
- Ну, всё! До свидания!
  Капитан,  почему-то радостно улыбаясь,  развернул меня остолбеневшего руками и вытолкнул за дверь. В ОУР мне выдали мои вещи: офицерский ремень, пятьдесят рублей, негодный билет, удостоверение курсанта,  военный билет,  часы отца «Победа», которые тонули вместе с отцом, которые горели вместе со мной на Тракторном заводе(См. рассказ "Встреча со счастьем"), которые в поезде были залиты моей кровью и даже стрелок было не видно. С этими часами я первый раз прыгал в 15 лет. С этими часами я первый раз вылетел самостоятельно на ЯК-18, Л-29, МИГ-17. С этими часами я избежал неминуемой тюрьмы. ОУРовцы ухмыляясь сказали, что с меня причитается. Я посмотрел по очереди всем в глаза и они глаза опускали. У меня не было к ним чувства благодарности, за то, что они меня не стали «прессовать» окровавленного, голодного, раздавленного случившимся…
       В комендатуру мы с капитаном пришли ещё засветло. Я дорогой спросил у капитана, можно ли где-то купить поесть и мы зашли в продмаг. Капитан намекнул, что можно даже не только поесть купить , но и обмыть. Я спросил, а можно ли   младшего сержанта Али пригласить выпить. Он сказал, что  можно. Сели в кабинете капитана, открыли консервы. Капитан достал три стакана. Я сказал категорически, что не буду пить. После того что случилось – это кощунство, если я выпью. Али сказал, что после того, что я пережил и наш Бог и его Аллах разрешают выпить и положил передо мной мой нож. Я взял нож, встал подержал в руках, как бы взвешивая и прощаясь и протянул его Али:
-Возьми на память! Али – он твой!
     У Али загорелись глаза! Он взял, подержал в руках, вздохнул и вернул назад:
-Спасибо! Если встретимся на гражданке, можешь подарить! Здесь нельзя! Это особо секретный объект! Я вообще тут не должен был быть, но дядя у меня большой милиционер там  в Чечне и полковник – начальник нашей милиции взял меня по-знакомству. Он мой земляк! Терский казак!
     Али сказал, что полковник с ним  здоровается за руку при встрече. Али сказал, что полковник  может забыть дать команду о телеграмме или могут забыть её исполнить. Поэтому он проконтролирует после моего отъезда, чтобы обещание полковника было выполнено. Мы так хорошо разговорились, что пришлось Али посылать ещё за бутылкой водки. Утром меня капитан и Али проводили и посадили на поезд. Ехал я с большими приключениями, но это отдельная тема, потому что в Астрахани у меня была пересадка. До Кизляра доехал на одном поезде. От Кизляра до Гудермеса в кабине тепловоза, до Грозного на электричке… а на вокзале меня встретил мой друг чеченец радист нашей эскадрильи Ваха. Оказывается он меня встречал уже третий день  с разрешения комэска.
     Встреча с комэска была тягостной. Он спросил:
-Всё что изложено в ориентировке СКВО(Северокавказского военного округа) – правда?
-Да! – ответил я,  не поднимая глаза.
-От полётов отстранён! Думаю навсегда. В субботу после полётов партсобрание с одним вопросом – об исключении тебя из Партии. О дальнейшей службе вопрос решает  штаб. Всё – лечись!
      Курсанты на меня смотрели как на какую-то мумию. Никто не подходил. Лишь Витя Шейкин спросил:
-Дома знают?
-Нет !- ответил я.
- Как жалко, что мы с тобой не договорились вместе ехать.- вздохнув сказал Витя.
-А может к лучшему? Ситуация была такая, что и ты бы поступил, как я…
Мимо прошёл Женя Зайцев, которого я незадолго до этого разделал в  стихах  в «Боевом листке» за его трусость и зазнайство, когда он заблудился над нашим аэродромом, закрыв его крылом своего самолёта на высоте 7000 метров. Усмехаясь с большим удовольствием тоненьким голоском кастрата он проблеял:
-Ну, что? Отлетался? В горную артиллерию пойдёшь?
   Я отвернулся, а Витя Шейкин схватил сапог за голенище и заорал:
-Уйди  дешёвка! Зашибу!
-И правильно сделаешь! Не стоит того! Не пачкайся, Витя! - загомонили ребята с разных сторон.
   На другой день мне принесли телеграмму за подписью Али: «была телеграмма от полковника? Ответь срочно!»
        Я отпросился на телеграф и дал телеграмму: «Телеграммы не было.Леонид»
   На другой день меня вызвали в Штаб Центра к Начальнику ГУАЦ – полковнику Громову.
       У него в приёмной стоял мой комэска – подполковник Высокий с непривычно красным, возбуждённым лицом. Он подошёл ко мне. Я ожидал всё самое худшее, хотя казалось – хуже не бывает. Подполковник, глядя мне в глаза, протянул мне дрожащей рукой телеграмму и спросил шипя:
-Скажи, пожалуйста! На хрен мне нужна вот такая твоя скромность?
  Продолжая стоять по стойке смирно я всё-таки взял одной рукой телеграмму и прочитал: «Курсант Крупатин задержался  уважительная причина участие задержание  особоопасного преступника достоин поощрения полковник Жулёв». Я отдал телеграмму и отвернулся в угол. Слёзы душили, а командир тащил в кабинет начальника ГУАЦ….
ПОСТСКРИПТУМ: В то время ДОСААФ уже возглавлял Асс Покрышкин А.И., (Трижды Герой Советского Союза),который сам нечаянно в первом своём боевом вылете сбил советский бомбардировщик...
Покрышкин меня понял и подтвердил, что я: "ДОСТОИН ПООЩРЕНИЯ".
     Л.КРУПАТИН, МОСКВА,2009 г.(Грозный 1969 г)


9.
"КТО В АРМИИ СЛУЖИЛ, ТОТ В ЦИРКЕ НЕ СМЕЁТСЯ!"-девиз солдатский!
КОНДРАТ ЛИЦЕДЕЙ! ЭФФЕКТ НА ЛИЦЕ! А, КАЗАЧКА ТЕРСКАЯ!

ГУАЦ-Грозненский Учебно-авиационный Центр ДОСААФ (для тех,  кто не знает Добровольное общество содействия Армии, Авиации и Флоту) Весна 1969 года. Заканчиваем теоретическое изучение  боевого самолёта Миг-17.На нём большими буквами написано ДОСААФ, а под «носом»(передней частью фюзеляжа) три пушки скорострельностью 200 и 400 выстрелов в минуту. Из наших вышел Юра Гагарин.
Такие УАЦ (каждый)давали стране около 100 лётчиков истребителей ежегодно. До этого мы летали на ЯК-18-У и учебно-тренировочном реактивном Л-29.
  Вечером мы в казарме, личное время. Подходит ко мне курсант Кондратьев, которого мы попросту зовём Кондрат, а меня в то время звали Фантомас, потому что я голову брил. Кондрат - это безобидный хохмила по жизни, но всё время попадает в нехорошие переплёты. Подходит он ко мне, глаза его озабоченно бегают:
-Фантомас! Идея созрела! Ты мне поможешь? - обращается ко мне Кондрат.
-Что за идея? Колись! -  зная его авантюризм поосторожничал я.
Он взял с кровати простыню, какой-то свёрток и одеколон из тумбочки.
-Фантомас, у тебя соль есть? – спрашивает он
-Есть. Зачем? Что ты хочешь?
- Сейчас узнаешь. Неси  соль в бытовку, только побыстрее.
Я  пришёл с солью в бытовку.  Кондрат,  как раз   выдворял из бытовки последнего       «гладильщика».
-Держи дверь, Фантомас, никого не  пускай. Смотри! - он вынул из свёртка клоунское приспособление-«очки, горбатый нос, усы», одел, вынул что-то непонятное, воткнул в рот…Фу! Гадость! Изо рта торчали какие-то желтоватые безобразные клыки. Увидев мою реакцию, он вынул,  показал:
-Из картошки вырезал! - засунул опять, накинул на голову простыню, оставив лицо не закрытым. Взял ватку, накрутил её  на конец карандаша, полил одеколоном, посыпал солью, зажёг, скомандовал мне:
-Выключай свет!
Я выключил… Ба-а-а-а! Вот это –да! У меня несколько раз за несколько мгновений в сознании промелькнуло: Это Кондрат! Не Кондрат! Это Кондрат! Нет - не Кондрат… От освещения таким факелом цветА предметов заметно менялись. Простыня была  серовато-зеленоватого цвета, руки, лицо Кондрата были  мертвенного землисто-серого цвета и при торчащих гнилых клыках, «очки, горбатый нос с чёрными усами»… Жутко! Я включил свет. Кондрат вынул клыки:
-Ну, как? Есть эффект?
-Эффект – налицо !- ответил я.
-У тебя на лице! -заржал Кондрат- Страшно?
-Да, уж! - подтвердил я.
-Подожди. Это ещё не всё. Надо три человечка и чуть - чуть подрепетировать. Они будут подпевать монотонно: Джим – БАМ- бола-бола ! Джим-бам-бола! Джим-бам-бола-бола! Джим-бам-бола! Найдёшь добровольцев? - спросил Кондрат.
-Ну, я, Серёга и Вовка из моего экипажа. Пойдёт?
-Давай! Тащи их сюда. Скажи, чтоб никто не заходил пока.
Я привёл ребят, отрепетировали и я пошёл выключать свет в казарме.
Гаснет свет. Справа, слева выкрики:
-Эй! Кто-там? А , ну врубите на место!- но выкрики утихают и воцаряется мёртвая тишина с выплывающим из-за угла  страшным  «чудом» сопровождаемым  монотонным хором:
-Джим-бам-бола-бола! Джим-бам-бола! - и так далее...
«Чудо» движется по казарме приближаясь к койкам с замершими в ужасе  ребятами - стеклянный взгляд  через очки, горбатый нос, чёрные усы, тело и простыня зеленовато- мертвенного цвета, факел… и вдруг, летит сапог в голову Кондрата! Ещё –сапог! Ещё! Ещё!
-Атас! Фантомас! Врубай свет! - закричал Кондрат, убегая.
Я включил свет. На месте, где стоял Кондрат, была куча  яловых, тяжёлых сапог.
-Ну, как, -спросил я у Кондрата, -Эффект на лице?
-Это точно! -усмехнулся Кондрат потирая шишки на голове и фингал под глазом, но вдруг он оживился:
-Стой! Зови пацанов! Пошли в самолётный класс! Там вечерами двоечники сидят, готовятся.
Самолётный класс у нас большой с высоким потолком и внутри стоит настоящий МИГ-17 только со снятой обшивкой  с боковины фюзеляжа, центроплана, консолей, киля и стабилизатора – для наглядности.
Пошли, у двери подготовились. Я захожу первый, выключаю свет, пропускаю Кондрата и присоединяюсь к «хору». В кабинете за  одним столом сидят только двое и сразу закричали:
-Ну, кто играется? Включите!
Примерно тоже послышалось сверху из самолёта – кто-то в кабине сидел, изучал «внутренности». Эти за столом сразу замолчали, как только увидели наше «чудо», потом и тот вверху замолк, как только Кондрат вышел на середину кабинета. Под заунывные звуки «хора» он медленно приближается к сидящим за столом и мы видим, как округляются у них от страха глаза,  отвисают челюсти  и они медленно, синхронно  привстают  со своих мест  и вдруг оба, как по команде,   вскакивают на ноги,  хватают свой стол за края и поднимают его, загораживаясь от  этого неземного «чуда» с криками:
-Сгинь, зараза! Не подходи!
Кондрат довольный вернулся к самолёту и стал взбираться по трапу и мы видим, при  мерцающем  свете факела, тот же эффект у курсанта, сидящего в кабине: распахнутые от ужаса глаза и он издал сначала нечленораздельный звук:
-Э-э-э-э! - потом заорал, - Не подходи! Я сейчас катапультируюсь! - и мы видим через прозрачную боковину, что он хватается за красный поручень блокировки  отстрела  катапульты и вот-вот выдернет чеку… Кондрат быстро вытащил клыки изо рта и говорит:
-Ты что? Дурак что ли? Над тобой потолок, а не небо!
-Всё равно катапультируюсь! -орёт тот и вдруг, как даст тяжёлой книжкой по беззащитному лбу Кондрата, от неожиданности у него ноги сорвались со ступеньки   и он, выронив факел  и клыки, повис на трапе. Я в темноте подбежал к выключателю, врубил свет. Мы трое «хористов» смеялись до икоты. Остальным было не смешно. Кондрат, потирая лоб и кисло улыбаясь,  сказал:
-Правильно ты сказал –эффект налицо, то есть на лице…
Вышли на улицу. Кондрат отдал мне простыню и клыки и попросил:
-Пацаны, подождите, я гляну на автобусную остановку…- подбежал к нашей ограде, где  в кустах стояла кладка кирпичей, чтобы удобно перелазить в самоволку и почти сразу бежит назад  вполголоса отдавая команду:
-Быстро! Пошли! Там на остановке две девахи стоят, русские! Сейчас мы их напугаем!
Мы, «хористы» растерялись. Шутки-то, шутки, но это уже – самоволка! А последствия… ой-ёй -  ёй!
-Нет! Кондрат! Отставить! Можно улететь в космос, минуя МИГ-17 – прямо от этого забора…
-Ну, ладно! Я сам, только вы подайте мне через забор!
Кондрат  перемахнул через забор. Я подал ему простыню, клыки, полил одеколоном факел, макнул в соль, подал . «Очки,  горбатый нос, усы» он и не снимал. Мы смотрим через кирпичную ограду. Кондрат приготовился в тени за стенкой автобусной остановки. Не близко где-то светит фонарь, и он медленно идёт вдоль стены к девчонкам. Они оживлённо разговаривают. Которая спиной к Кондрату-слушает, а  та,  которая лицом к нему, тараторит без остановки. Кондрат выходит, медленно идёт к ним, а мы с забора:
-Джим-бам-бола-бола! Джим-бам-бола!- и так далее…
Девчонка, которая говорила,  в ужасе замолкла и остекленела  с раскрытым ртом. А та, что была спиной к Кондрату резко повернулась и,  наотмашь  дала ему смачную оплеуху, отчего клыки у него вылетели изо рта в сторону, с веером слюны в свете фонаря.
-Ах ты, дур-ра! - бросился к ней Кондрат.
-А ну, подойди сюда чеченская морда! Я тебе не так врежу! - сказала девчонка.
- Какая чеченская? Да я казак донской! - воскликнул Кондрат, снимая очки с горбатым носом и усами.
-А я казачка терская! Понятно? - сказала девчонка, - Приятно познакомиться!
-Мне тоже…-сказал  Кондрат держась за щёку.
Мы, висящие на заборе, чуть не умерли от смеха:
-Кондрат! Эффект - налицо или как?
-Ага! На роже! - ответил он, потирая щёку.

Л.КРУПАТИН, МОСКВА,2009 г


10.
МАК НА ПОЛЕ ЛЁТНОЕ ЗАБРЁЛ!

По краям аэродрома в Катаяме
Полевые маки зацвели!
За аэродромом сад черешни,
Гор хребет виднеется вдали!

Как же хорошо после полётов,
Разогнавши курткой с маков пчёл,
Объяснить им: Это для пилотов
Мак на поле лётное забрёл!

Мы перед полётом прогреваем
Утром реактивные турбины!
Рёв стоит вокруг неимоверный!
Меркнут все природные картины!

Верите? Мне страшно! Я боюсь!
Небеса не выдержат атаки
И от жутких звуков они треснут,
Упадут с осколками на маки!..

Где же мы тогда после полётов
Отдохнём в тиши душой и телом?
Всё! Я извиняюсь! Я в полёт!
Что я завздыхал тут между делом?..

Л. КРУПАТИН, г. ГРОЗНЫЙ 1970 г., МОСКВА 2013 г.

11.
НЕ РЕВНУЙ МЕНЯ ТЫ К САМОЛЁТАМ!

Не ревнуй меня ты к самолётам!
Ты права! Они живут во мне!
Даже, если дома сплю, во сне
Я лечу при солнце, при луне!

Я люблю тебя! Но самолёты!...
 Это образ жизни! Ты пойми!
Те, кто с ними связан, то не люди,
А они руководят людьми!

Я вперёд толкаю ручку газа,
Потому что он мне приказал!
Только сел в кабину  самолёта
И себя ремнями привязал!..

Вывожу я ручкой обороты,
Он меня  вперёд толкает в спину!
Почему ему я подчиняюсь?
Не могу назвать тебе причину!

Ой! Прости меня ты, дорогая!
Я опять тебе про самолёт!
Хоть люблю тебя я невозможно…
Завтра я опять уйду в полёт!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА,2011, январь.


12.
ЧЕРЕМША! Лётный юмор

   Мы учились летать на  боевых реактивных МИГ-17 и УТИ МИГ-15 в г. Грозный.  Мы ещё не были выпущены в самостоятельные полёты и постоянно летали с инструктором в задней кабине. Это было весной 1969 года. На рынке в городе появилась в продаже черемша — горный чеснок. Мы слышали, что он очень вкусный и питательный. Нас в столовой кормили очень хорошо. Но слишком хорошо. То есть — закармливали. После того, как мы выходили из столовой и строились, чтобы уйти, заведующий медсанчастью майор Ливерц говорил старшине:
- Старшина! Не уводите эскадрилью. Я пойду проверю, как они кушали.
  Через пару минут он выходил и говорил:
- Старшина! Заводите назад эскадрилью — они плохо кушали.
   Вздыхая, мы возвращались за свои столы, заворачивали в салфетки сыр, колбасу, яйца, кто мог, доедал сметану,  которую давали каждый день на завтрак по 150 гр. Только шоколадки не оставались на столах. То, что рассовывали по карманам, по возвращении к казарме, сразу же отдавали приблудным волкодавам — кавказским овчаркам, которые жили у нас за казармой. В виду того, что нас так сытно кормили, хотелось чего-то необычного и решили мы купить банку консервированной черемши для пробы. Одну банку 650 г. на весь наш экипаж в пять человек. Я  с рождения был неравнодушным к чесноку, а черемша даже на расстоянии источала нежный чесночный аромат. Идея конечно же была моя… Я и купил банку и принёс в казарму. Решили вечером перед отбоем попробовать. Я предлагал оставить банку до следующего вечера, чтобы это было после полётов, не перед лётным днём, тогда можно бы было и бутылочку винца купить у нашего «божьего одуванчика» - бабульки, которая у нас убирала в казарме в наше отсутствие на полётах. Но ребята сказали, что это для пробы. Если понравится, то возьмём побольше, а не одну банку. Я после ужина ушёл в штаб, чтобы оформить очередной боевой листок и чуть-чуть подзадержался там. Когда я зашёл в казарму,  то прямо от входа почувствовал аромат чеснока, как в засолочном цехе. У меня зародились подозрения по поводу целости банки черемши. Подойдя к своей койке с тумбочкой,  я глянул на своих членов экипажа, а они… как-то стеснительно потупили глазки и уткнулись в свои книжки, которые всем сразу захотелось почитать. Я спросил:
- Ну, что? Не дождались меня — уже попробовали черемшу?
-Да… Да! Понемножку…
- Ну мне-то хоть оставили? - спросил я, открывая тумбочку и доставая банку.
- Да… Ну, правда, мы чуть увлеклись и забыли, что тебя нету. Но для пробы там немного осталось… Извини…
   Я с обидой смотрел на полбанки мутного рассола, в котором плавали два чахлых стебелёчка черемши.
- Ну, спасибо! - сказал я дрогнувшим от обиды голосом. - Вынесите это в мусор! Я не заслужил того, чтобы убирать за свиньями!
   Не заметив никакого телодвижения у своих товарищей, я повторил:
-Вынесите! Иначе сейчас этот рассол будет на ваших постелях!
  Кондратьев, которого мы все звали - Кондрат, встал, взял банку, сказал:
-Не обижайся! Правда увлеклись, потому что понравилось и забыли про тебя. Завтра купим без твоего участия две банки и бутылку вина. Извини! - и пошёл выбрасывать. 
   На утро полёты начались по привычному распорядку. Кондрат полетел с инструктором в пилотажную зону первым. После посадки самолёт зарулил на заправочную позицию и очередной курсант из нашего экипажа побежал встречать отлетавшего, чтобы остаться вместо него для следующего полёта. Мы, сидя  под тентом «в квадрате», искоса наблюдали за  процессом возле самолёта. Но, вдруг, увидели, что пошло что-то не так, потому что инструктор тоже покину свою кабину и спрыгнув с крыла пошёл с обоими курсантами к нашему «квадрату». Курсанты шли за ним, мрачно опустив головы. Подойдя к нам, сидящим, он махнул рукой отставшим:
- Присаживайтесь поближе! Разговоры будем разговаривать! Скажите, вам кто надоумил жрать перед полётом черемшу? Я чуть не катапультировался после первой фигуры. Аж слёзы из глаз! Даже кислородная маска не помогла! И это на трёхкратной перегрузке! А если до пяти крат? Мне что, катапультироваться? Ведь черемша газообразующий продукт! Вам же преподавали специально о пилотажной диете! Вы что забыли?  Кто это придумал?
- Я!.. - ответил я, помедлив, - Но мы чуть-чуть, для пробы, даже не всем досталось…
- Да? - спросил инструктор, - А кому не досталось?
- Мне и не досталось. Они без меня смолотили…
- Ага! Ну вот ты и будешь сегодня за всех летать. Выдержишь?
- Так точно! - с готовностью, бодро ответил я.
- А пердуны пусть сегодня проветриваются! - сказал,  не весло хохотнув,  инструктор.
Мы с инструктором пошли к самолёту, но я вернулся и сказал:
-Вы мне обещали купить банку черемши. Не надо! – и  побежал за инструктором.
ЧЕРЕМША – МОЯ ДУША! Юмор ВВС

Есть весной в горах чеснок
Под названьем – черемша!
Аппетит от аромата
И волнуется душа!

На машинах боевых
Мы с инструктором летаем –
 Истребителя-пилота
Специальность обретаем!

Мы летаем над  горами
И над этой черемшой!
Но не можем к ней никак
Прикоснуться мы душой!

Позавидовав чесночным
Ароматам от людей,
Черемши купил я банку
И принёс, как чародей!

Мы решили экипажем,
Чтоб в столовую не несть,
Банку вскрыть перед отбоем –
Черемшу в казарме съесть!

Задержался я немного…
Только как они посмели?
Про меня друзья забыли –
Без меня всю банку съели!

Извиняясь, мне собратья,
Обещали возместить –
Черемши такую банку
Завтра заново купить!

Утром первый из друзей
Шёл с инструктором в полёт!
В зоне высший пилотаж
Исполняет самолёт!

Как вернутся из полёта,
В самолёт другой  садится,
Чтобы выполнить заданье
И на старт к нам возвратиться!

Но инструктор был взбешён!
Расставаясь с самолётом,
Он спросил: Вы все ли ели
Черемшу перед полётом?

Потому что перегрузка
Давит газы из желудка!
А инструктор этим дышит!..
Это что за злая шутка?

Я ответил то, что мне
Не хватило черемши!
Потому я за друзей
Полетаю от души!

И инструктор согласился:
-Пердуны пусть посидят!
И на страте, на просторе,
Соревнуясь попердят!

Я сказал, друзьям: Спасибо!
Без меня вы банку съели!
Но от жадности сегодня
Без полётов в лужу сели!

Покупать не надо банку!
Черемшу я есть не буду!
Но сегодняшний счастливый
День я долго не забуду!
ПОСТСКРИПТУМ:
Мы не знали: Черемшу
Есть нельзя перед полётом!
А особенно, конечно,
Истребителям пилотам!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, сентябрь 2015 г.
Г.ГРОЗНЫЙ, 1969-70 г.



.


13.
КОНДРАТ И ЧЕРЕШНЯ!

       Мы летаем в ГУАЦ, Грозненском Учебном Авиационном Центре ДОСААФ (Добровольного Общества Содействия Армии Авиации и Флоту) на боевых самолётах МИГ-17. До этого летали на винтомоторных ЯК-18 У и реактивных учебно-тренировочных Л-29 (типа Дельфин) в Волгограде.
В будущем году распределение по воинским частям в звании мл. лейтенант с военно-учётной специальностью  пилот-истребитель без высшего образования.
Май 1969 года. Вижу на базаре уже продают черешню и вспомнил- когда ходили по моей инициативе в «турпоход» на Терский хребет, мы до самого  подножья шли больше двух часов нескончаемыми садами черешневыми, вишнёвыми  и яблоневыми .Тогда на черешнях уже чётко вырисовывались плодовые почки, обещая богатый урожай. И эти сады начинаются прямо за нашим аэродромом. Но…одно «но»! Сады отделены от аэродрома небольшой речушкой «Нефтянкой», которую вброд перейти невозможно. Не потому, что она быстрая или глубокая- нет. Течение в ней со скоростью пешехода, глубина в ней наверное по пояс, но дно настолько илистое, что, наверное,  будет и с головой. А вода в ней грязно-илистого цвета и с разводами нефти. Ширина речушки метра четыре, пять – можно в некоторых местах поднапрячься и перепрыгнуть. Уж прыгать-то нас учили и с парашютом и без.
Как и прошлый раз, я опять проявил инициативу и стал предлагать желающим сходить в сады за черешней, но даже из тех, кто ходил на Терский хребет, желающих не нашлось, потому что далеко обходить на мост через Нефтянку, а мои доводы насчёт того, что можно перепрыгнуть напрямую- не возымели действия. Наконец я уговорил Кондрата, который ходил со мной на Терский хребет.
-Ладно, - сказал он,- надо же обновить кроссовочки. Смотри, Фантомас,(это кличка моя с прошлого года)что   мне маманя из дома прислала. А вот, что в кроссовках лежало!- и он показал фото 6х9, - дочка моя!
Я увидел  симпатичную девчушку, похожую на Кондрата, возрастом годика три-четыре, с куклой, улыбающуюся и от этого ещё больше похожую на своего папочку.
-А жена – тварь- не написала ни строчки. Не может меня простить, что я ментуру бросил и пошёл летать. Ей и ментовка не нравилась, но всё же была перспектива – младший лейтенант, участковый – бог микрорайона. Это я дослужился за три года после «яшек»(т.е. после полётов на ЯК-18 У), но как услышал, что на наш аэродром пригнали «Элки»(т.е. Л-29), а потом ещё и увидел! Всё! Мозги набекрень…Пошла «ментура» со своей звёздочкой подальше! Не хватало мне приключений на одно место…
Было воскресное утро. Вышли опять после завтрака. Взяли с собой бутерброды для собак. Одеты, как всегда, в лётных комбинезонах нараспашку, белые подшлемники на голове с дырками для ушей . Я в сапогах, а Кондрат в новеньких белых кроссовочках.
Пришли к моему «укромному» месту. Я сначала провёл словесную агитацию, мол – наш берег высокий, а противоположный низкий, вроде песчаный. Прыгать нас, слава Богу, учили: ноги вместе,  руки врозь! Кондрат был всё же неуверен в себе, и я решил воодушевить его примером. Прицелившись на краю  обрыва, я отошёл, разогнался и … Как учили! Приземлился двумя ногами прямо на кромку, выглядевшую с того берега песочком… Ноги мои влезают в берег по самые краешки сапог. Это, оказывается, супесчаный глинистый ил. Я, как летел ногами чуть вперёд, так и воткнулся с наклоном назад, к воде. Слава Богу, накачанный пресс выдержал- я перенёс центр тяжести тела вперёд, нагнувшись к берегу, схватил двумя руками сначала один сапог и с большим усилием его выдрал из грязи, потом так же второй. Кондрат сразу запротестовал:
-Ну, конечно! Спасибо! Я новыми кроссовками не пожертвую, а босиком прыгать я не рискну! - сказал он.
-Стой!, - говорю я - Смотри!- Я вынул из сапога свой охотничий нож, быстро  нарезал охапку камыша, положил на кромку берега  встал на него  своими грязными сапогами, попрыгал:
-Видишь? Не проваливается! Слона выдержит! Прыгай!
Кондрат был массой побольше, чем я: и ростом и в теле. Я -73 кг. , а он, наверное, за 80 кг. Он подошёл к краю обрыва, посмотрел, отошёл, ещё раз подошёл, отошёл и пошёл на разгон, оттолкнулся, летит, как тяжёлый фугас – ноги вперёд, руки в стороны – как учили! Попал ногами точно на охапку камыша. Но охапка чуть- чуть скользнула от инерции его массы. Кондрат ойкнул, взмахнул руками,  плюхнулся  навзничь  в грязную воду и скрылся, оставив над водой ноги в белых кроссовках, но вот и они скрылись. Кошмар!  Я страшно расстроился, чувствуя себя виноватым. Просто – ужас! Но ужас во мне стал нарастать, так как круги на воде разошлись, а Кондрат не появлялся! Я беспомощно оглянулся по сторонам… Никого! Пора прыгать за Кондратом! Я приготовился, напрягся…. И вдруг, посередине речки медленно поднимается, как будущий остров, глыба грязи. У этой глыбы в её вершине появляется дырка, а в дырке человечьи зубы и оттуда отборный мат:
-Я тебя и твою черешню….. в гробу видал!- Кондрат продрал глаза руками похожими на пингвиньи верхние конечности, повернулся ко мне спиной и стал пробираться к противоположному берегу на аэродром. Я взмолился:
-Кондрат! Я -то при чём? Ведь всё рассчитали правильно, но не могли предвидеть, что камыш скользнёт! Помойся пока в речке, ведь всё равно потом в душ идти. Пошли за черешней!
-Я тебе сказал! - отвечает Кондрат- Видал я твою черешню и тебя в гробу в белых тапочках…
Нет! В новеньких кроссовочках, что мне маманя прислала! Понял? –  сказал он, вскарабкался на  метровый обрыв и пошёл к аэродрому, и в самом деле,  похожий на большого пингвина странной расцветки. Блестел на солнце подшлемник покрытый грязью, прилип к телу комбинезон, с рук стекала грязь и он ещё пытался этими руками протирать глаза… Он так и не помылся в речке расстроенный случившимся.
Когда я через полтора часа с двумя сумками черешни вернулся в казарму, она ещё качалась от хохота. Ведь курсанты не могли опознать  Кондрата, когда он подходил к казарме, пока он вплотную не подошёл к ним, а когда опознали… продолжение я застал.
Еле уговорил я Кондрата взять сумку с черешней, которую мне помогали собирать сторожа чеченцы, когда я им рассказал, что мой друг чуть не утонул в Нефтянке. Даже попутно подвезли к аэродрому на своей машине.

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.

14.

"Я СТОПИИСЯТ ПЯТЫЯ!" или "КТО ТАМ ЗА КРОКАМИ СКАЧЕТ?"
  (Для справки "кроки" - границы аэродрома)

    Мы летали в г.Грозный в ГУАЦ –Грозненском Учебно-авиационном центре ДОСААФ(Добровольного Общества Содействия Армии, Авиации и Флоту) на реактивных боевых истребителях МИГ-17, у которых были  «под носом», т.е. в передней части фюзеляжа внизу три пушки скорострельностью 200 и 400 выстрелов в минуту М-38 и НР-23, а на боку, т.е. на борту метровая надпись «ДОСААФ». Не знаю я сколько было в СССР таких УАЦ, но я знаю только в европейской части СССР таких штук пять и каждый выпускал в год около ста лётчиков, но без высшего образования и с одной звёздочкой. Юра Гагарин тоже был из наших.Наш командир первого звена второй эскадрильи летал с Юрой.Возглавлял в то время наш ДОСААФ СССР трижды Герой Советского Союза Покрышкин, который в первом своём воздушном бою сбил советский бомбардировщик.Это говорит о том, что ошибки всё же полезно прощать.
    Вечером перед ужином у нас было личное время. За казармой в сторону аэродрома была курилка и было видно весь аэродром и начало стоянки наших  зачехлённых «мигарей» готовых ко сну. Чуть в сторонке стояла наша автомашина в шахматную клеточку с антенной  похожей на телевизионную над застеклённой будкой. Это наш командный пункт полётов. Ребята в курилке курили, рядом кто-то «издевался» над шестидесятикилограммовой штангой, кто-то показывал высший класс на перекладине… Вдруг мимо нас прошли трое: замкомэска, водитель и радист. Водитель завёл двигатель, запустил генератор, радист полез в радиостанцию, замкомэска наверх в застеклённую будку Руководителя полётов. Антенна медленно завращалась, послышались сквозь помехи эфира переговоры. Мы поняли, что принимаем «гостей». Слышим приближение звука моторной авиации и уже видим наши родные «яшки», которые для нас уже как прошлый век, потому что мы на них летали …. Аж в позапрошлом году, а после них у нас уже были реактивные чехословацкие Л-29, а теперь…!!! С нами не шути.
«Яшек»  было пять штук.Как выяснилось после: спортсмены зачем-то перегоняли самолёты Саратов-Астрахань-Кизляр-Грозный-Беслан. Прошли они по кругу, заходят на посадку с востока на запад от гражданского аэропорта, отделённого от нашего аэродрома всего навсего перепаханной полосой, которую условно называли кроками, хотя кроки – это наша территория.
Идут «яшки» на посадку, садятся первый, второй не плохо, потом хуже и последний самолёт, чуть не сел вообще на территории соседнего аэродрома, подтягивал двигателем уже на выравнивании и вдруг падает колёсами в пахоту…Взрыв сухой земли выше самолёта скрывает его на мгновение, но он, слава Богу, не сломав шасси выскакивает на наш аэродром и катится. Мы пережили всё это затаив дыхание, замерев в стойке смирно без команды. Наш РП, видимо придя в себя, изменившимся голосом проорал:
-Какая там …ять скачет за кроками!?
В ответ милый девичий голосок  с саратовским  говорком  обиженным тоном выражающим: «А что, собственно, случилось? Почему так грубо?»
-Я стопиисят пятыя-а-а!
Ребята в курилке от хохота полчаса ползали на четвереньках.

Л.КРУПАТИН,ГРОЗНЫЙ 1969 г., МОСКВА 2009 г

15.
ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.stihi.ru/2015/05/22/1294

СБОРНИК "ЛЁТНЫЕ ВОЕННЫЕ!" рец.0, фото Яндекс

КОНДРАТ В БАНЕ!..

     Наша служба в Советской Армии была особой – мы летали на истребителях по системе ДОСААФ (Добровольное Общество Содействия Армии, Авиации и Флоту), вернее, учились. Сначала на винтовых ЯК-18У и чехословацких реактивных Л-29, типа «Дельфин»  в Волгограде на аэродроме Волгоградского Учебно-авиационного Центра (ВУАЦ) в  р.п. Средняя Ахтуба, а потом нас отправили в Грозный, учиться на боевых МИГ-17 в ГУАЦ на аэродроме Катаяма, находящемся фактически в пределах города в Старопромысловском районе. Однажды перед банным днём старшина мне говорит: «Завтра ты и Кондратьев идёте перед помывкой в баню, проверите чистоту, промоете сиденья для эскадрильи. Увольнительная будет одна  на двоих выписана». Я удивился: - «Почему?»  Ответ был: - «Чтоб не расходились! Ты будешь старшим! Отвечаешь за качество уборки и за Кондрата!»
   Я сказал об этом Кондрату, как мы между собой называли Кондратьева и он, так же как и я, расстроился, тому, что нас связали одной увольнительной. Я объяснил Кондрату, что хотел параллельно сходить на почту, а он сказал, что хотел параллельно зайти к пивнушке и выпить бокал пива. Кондрат задумался ненадолго и выдал вариант: «Я пойду в спортивной форме сразу в баню, а ты на почту. После бани ты идёшь со строем, а я зайду в пивную и вернусь через забор!»  Я очень засомневался: «Кондрат, ты же не ограничишься кружкой пива и подставишь меня!» «Нет! Я гарантирую, что не подставлю! Я помню, что я твой должник за цирк Кио!»
   Да. Я его недавно в увольнительной взял с собой в цирк Кио вместо моей девушки Аси – чеченки, которую не пустили из дому старшие братья, так как родители были в отъезде, а они, якобы, не уполномочены её куда-то отпускать. Тем более, что два брата её со мной очень прохладны и что они про меня говорят ей на своём языке, я не знаю, а она не признаётся мне. Я спрашивал у неё о том, есть ли у них обида на русских людей? Ведь в том, что сделало наше правительство, выселив их народ с родных мест, это же не воля народа! Зачем же держать обиду на весь народ? Она мне отвечала не искренне, не глядя в глаза, что они к русским ничего плохого в душе не имеют. Просто местные жители недовольны тем, что наши самолёты страшно гудят по утрам во время прогрева и когда у нас начинаются полёты, то у них перестают доиться коровы и нестись куры. Я почти поверил в это, потому что во время утреннего прогрева самолётов у меня у самого(да и у других курсантов) возникало подозрение, что голубое небо над нами от этого страшного рёва, может рассыпаться на кусочки и обрушиться на наши головы.
   Первый раз я Асю увидел на концерте нашей художественной самодеятельности. К нам в клуб разрешили прийти местному населению,  и были развешаны рекламы по  всей Катаяме. Я в группе курсантов  танцевал лизгинку, но мне была отведена особая  солирующая роль  с одним эпизодом  и я,  выдал его на славу. Аплодисменты были от гостей особые и  тут я увидел её сияющие глаза. Она была зажата двумя похожими на неё молодцами, которые тоже мне активно  и откровенно аплодировали. Меня обступили чеченские пацаны подростки, хлопали по плечам и говорили на меня: «Нохч!», то есть настоящий чечен, а я, о чём сожалею, но врать-то нельзя, сказал, что я русский казак. Пацаны огорчённо с недоверием повторили: «Нохч!», но я, улыбаясь,  опять возразил, на что окружающие и  два телохранителя замечательной горянки, резко охладели.  Потом    мы случайно встретились на берегу Грозненского «моря», так назывался пруд Заводского района. Она была с теми же телохранителями, как оказалось,   братьями. У неё была изумительная фигурка, покрытая закрытым купальником. Это всё равно была вольность, потому что другие горянки купались в длинных балахонах, похожих на ночные рубашки.  Она поплыла в красивых солнечных очках, но они у неё соскочили с переносицы и утонули. Она закричала, братья вскочили на ноги, но не бросились за очками, потому что  от берега было метров десять,  и глубина там была приличная. Я запомнил ориентир на том берегу и поплыл. Не доплывая до того места я нырнул и открыв глаза прошёл над самым дном, хотя от давления воды у меня появился писк в голове или в пазухах. Я увидел очки, зажал их в зубы и вынырнул почти у самого берега к изумлению братьев и,  конечно же,  Аси. Но и после этого отношения с ними не улучшились. С разрешения отца и матери её отпускали гулять со мной в центр города, но,  по-моему, братья за нами следили. Поскольку телефонов тогда не было, то я надеялся договориться о следующем моём приходе к ней в увольнение  хотя бы открыткой и поэтому хотел зайти на почту. Это был 1969 год.
   Я согласился с Кондратом, но спросил, как же он пройдёт в баню, поскольку увольнительная будет у меня. Он сказал: «Не волнуйся! Я пройду через палисадник. Там оградка не высокая.» На проходной нас чуть не задержали, так как Кондрат был не по форме. Но дежурный был из нашей эскадрильи и, вздохнув, сказал, что он это допускает под мою ответственность . Там на проходной мы узнали, что в этот же день с нами купается первая эскадрилья, только в женской половине. Оказывается у них сегодня технический день в эскадрилье и они тоже не летают. Раньше мы купались по очереди, потому что летали через день. День - они, день – мы.
   На углу, у киоска «Союз-печать» я пошёл направо, а Кондрат налево. Думаю, что задержался я минут на пятнадцать . Иду, приближаясь к бане и вдруг, из палисадника, через ограду перепрыгивает Кондрат. Увидев меня, он скорчился от хохота и долго пытался мне что-то объяснить, но у него не получалось, так как его прерывал дикий хохот…
    А случилось вот что: Кондрат, подходя к палисаднику бани, собирался перепрыгнуть через ограду, но бдительно оглянулся. Тут он увидел, что из-за угла вывернулись и идут двое курсантов из первой эскадрильи. Они ещё не увидели его, так как заняты были разговором и смотрели под ноги. Кондрат зашёл за куст у ограды и перемахнул в палисадник. Эти двое, проходя мимо него, говорят,  что мол надо устроить какую-нибудь  «хохму» второй эскадрилье, поскольку они не знают, что в женской половине будут купаться они. И дальше они удалились к главному входу в баню чрез вахтёра. Кондрат зашёл в баню, хотел идти к общим купальным отделениям, но задержался в этом отделении с парилками и семейными номерами. Он подумал, что не стоит обнаруживать своё присутствие, а лучше спрятаться и подсмотреть, что они хотят сделать, какую пакость.  Он оглянулся и увидел деревянный шкаф банщиков. За шкафом вроде бы пустое место. Он подбежал, заглянул, а там одиноко стоит швабра с тряпкой к верху. Тряпка сухая. Кондрат  стал в угол, загородившись шваброй  с тряпкой,  и слышит приближение шагов тех курсантов. Слышит разговор с хохлячьим  акцентом: «Я прыдумал! Щас сбацаемо!» У них в эскадрилье был один хохол из Харьковского  ДОСААФ.  И вдруг, Кондрат слышит, что они подходят к этому шкафу, открывают дверцу и роются там в содержимом. Кондрат подумал, что ни могут заглянуть и за шкаф. На всякий случай поднял швабру и загородил тряпкой лицо. Слышит он, что дверца шкафа закрывается и кто-то заглядывает за угол шкафа. Кондрат изобразил страшную рожу, выкатив глаза, скурносив нос, вывернув его ноздрями навстречу,   разинул с оскалом рот, как он сказал – «пасть» и опустил швабру… Дикий рёв раздался под сводами пустой бани: «Э-э-э! Вой-вой-вой-вой лышенько!» - дальше звон чего-то стеклянного,  разбившегося об кафельный пол  и топот сапог, потом удар и опять топот. Слышит Кондрат, что один спрашивает у другого: «Да  что случилось? Ты чуть дверь в обратную сторону не вышиб!» Тот отвечает в истерике: «Да тамо чмо якась-то!» Другой уточняет: «Да что за чмо? Пойдём, разберёмся!» «Ни! Ни! Я чуть с глузду нэ зъихав! Такэ чмо, шо у мэнэ у штанах мокро!»
   Кондрат вышел из-за шкафа и увидел на полу  разбитую  стеклянную банку с  содой или стиральным порошком. Он сообразил, что этот шум был слышен далеко и сейчас сюда придут работники, а он на месте происшествия. Он быстро выскочил в палисадник и прыгнул через ограду на улицу. Тут и встретил меня.
  -Та-ак! Отлично!- сказал я, - Не будем гнать лошадей! Пусть там всё происходит без нас! Молодец, Кондрат! А что же они хотели устроить? Интересно…
   Мы чинно, культурно прошли с Кондратом через вахтёра-кассира, заходим в вестибюль, а там скандалище! Эти курсанты оправдываются, отбрёхиваются:
-Мы мимо проходили, а из-за шкафа какое-то чмо в нас банкой кинуло! Страшное чмо!
-Какое чмо!? Тут швабра стоит! На вас швабра кинулась?
-Да таке чмо, шо мы чуть с глузду нэ зъихалы!
-Да где ж чуть нэ зъихалы? Когда вовсе «зъихалы»! Убирайте здесь немедленно, а командиру всё равно доложим! Вот это летуны над нами летают, что от швабры шарахаются!
-Да як же? Тамо хто-то е! – и хохол на цыпочках подходит и заглядывает за шкаф с ужасом в глазах.
   Мы, смеясь, прошли в своё общее отделение. Во время уборки я сказал Кондрату:
-Я догадываюсь, что они хотели сотворить. У нас же излюбленное место – отверстие просверленное кем-то в женское отделение и ребята подглядывают за бабами, даже в очередь становятся. А под дверью просвет в ладонь и кафельный пол. Вот хохол хотел плеснуть под дверь тазик кипятка с  раствором мыльного порошка. На мыльном кипятке ребята  поскользнулись бы, упали и была бы свалка с дикими воплями. Вот такое удовольствие они хотели получить, я думаю…
-Ты гений, Фантомас! –назвал меня Кондрат волгоградской кличкой, - Скорее всего они это планировали! Затем им нужен был мыльный порошок. Ну, так им и надо! Достанется им не по одному наряду внеочереди! А главное, я наших ребят спас!
-Да нет! Нашим ничего бы не было. Это они думают, что мы не знаем, а мы-то знаем, что там они моются, а не бабы.
  После купания, как договаривались, я пошёл назад со строем, а Кондрат в спортивной форме к пивному ларьку. Через полчаса я стал беспокоиться, так как Кондрата нет, а на одну кружку пива полчаса достаточно. Я одел спортивную форму и,  перепрыгнув через ограду, где мы обычно после отбоя ходили в самоволку, пошёл к киоску «Союз-печать». Из-за него на меня в упор выходит качающийся Кондрат и в руке держит восмисотграммовую бутылку вина «Вермут», как мы называли – «огнетушитель»… Увидев меня, Кондрат расплылся в улыбке: «Фантомас! Я тебе должен! Я тебе принёс флакон!
-Я что тебе плохого сделал? – спросил я, - От чего же люди мрут? От того, что пьют вермут!
-Брехня это всё! Иди сюда!- потащил он меня за киоск. Зубами он сорвал пластмассовую оплётку и зубами открыл пробку, - На! Пей! Мы сегодня заслужили! Наказали первую эскадрилью за подлость.
-Не буду я  эту гадость пить! А подлость была не от эскадрильи, а от одного засранца! – сказал я.
-Ну, и хрен с тобой!- сказал Кондрат и приложился к бутылке, отметив большим пальцем на ней половину объёма. Оторвавшись от бутылки, он посмотрел, убедился, что выпил половину и опять протянул мне, - На!
-Не буду! Брось её! Не допивай!
-Чего-о-о? – пьяно удивился он и приложился к бутылке, всё выше задирая голову. Когда последняя капля скрылась в его глотке, он уронил руку с бутылкой вниз, но стоял в той же позе, задрав голову к небу…
-Ты чего? – спросил я.
-Тихо! – шёпотом сказал Кондрат, - Выливаиса!
-Не выльется! Пошли! – сказал я.
-М-мотри! – сказал Кондрат, наклоняя голову и из его рта, как из чайника полилось вино.
-Ну, и долго мы будем стоять? – спросил я.
-Щас! – прошептал он. Внутри у него что-то забулькало, вино у него сфонтанировало над открытым ртом и провалилось во внутрь с грохотом водопада. Я взял Кондрата под руку и потащил к тому месту у ограды, где мы прыгали в самоволку. Как мешок я его перебросил через забор и тогда только облегчённо вздохнул.
 Л.КРУПАТИН, МОСКВА, май 2015 г.

16.
ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://stihi.ru/2012/05/19/5195

КУРСАНТ КОНДРАТ В МОЛОЧНОЙ ВАННЕ! рисунок автора 1969 г.       
         ГУАЦ-Грозненский  Учебно-авиационный Центр ДОСААФ(кто не знает-Добровольного Общества Содействия Армии, Авиации и Флоту)- середина лета 1969 года. Мы, курсанты, уже летаем самостоятельно наМИГ-17 – боевом истребителе, на котором крупными буквами  написано ДОСААФ, а под «носом»(под передней частью фюзеляжа) этого истребителя три пушки скорострельностью 200 и 400 выстрелов в минуту. Из наших вышел Юра Гагарин.
Мы перешли  к весьма опасному упражнению высшего пилотажа: Стрельба по наземным целям. Опасность в том, что нам в пилотажных зонах запрещено пилотировать ниже 1500 метров, а во время прицеливания, да ещё – неудачного, пилот забывает о высоте,  старясь поймать  в прицел, цель, чтобы она осталась в фотокинопулемёте. Для этого специально из УАЦ рано утром выезжает группа обеспечения стрельб на полигоне во главе с замкомэска  майором Цебоевым  с радиостанцией на базе микроавтобуса(таблетки) УАЗ, под управлением радиста – водителя вольнонаёмного   чеченца  по имени Ваха и с курсантом( по графику).Полигон совмещён, т.е по согласованию на  танкодроме вблизи селения Шали  выложен  на земле силуэт американского В-52. Вот в него и «стреляем» из фотокинопулемёта. Задача  этой группы обеспечения, а именно – майора Цебоева: предупреждать увлекающихся о своевременном выводе из боевого пикирования. Скажу вам: это не для слабонервных! Чего это стоит майору Цебоеву? Не трудно представить, когда самолёт несётся в пике к земле, майор кричит в микрорфон: Вывод! Вывод! Вывод!!!- аж,  приседая, а самолёт мчится вниз… и лишь за каких – нибудь200-150 метров уходит от земли. Пилот  будет наказан, но у  Цебоева нервные клетки не восстановятся…
       Вот пришла очередь ехать на полигон Кондрату. В пути на полигон им не повезло.Ехали рано утром, на рассвете. На дороге на Сунженском хребте лежало облако- явление нередкое в  горной местности в безветренную погоду. Ехать нельзя при отсутствии видимости, но «если очень нужно, то можно»!  Облако уйдёт только когда встанет солнце и нагреет  воздух. А полётов над полигоном  не будет, пока «разведчик» (пилот самолёта-разведчика) не доложит о готовности группы Цебоева обеспечить безопасность стрельб. Кондрата  поставили впереди машины, он положив  одну руку на капот машины, другую вытянув  вперёд, щупает пространство впереди  и так черепашьим шагом двигаются вперёд. Если рука Кондрата натыкается на препятствие, он стучит по капоту, водитель тормозит. И впереди идущая машина поступала так же. Прошли облако за полчаса, проехали метров 500 ещё одно облако. Прошли минут за сорок. Приехали на полигон. Ваха разворачивает радиостанцию, Цебоев проверяет связь с аэродромом  и разведчиком, а задача курсанта сходить на молочнотоварную ферму- попросить у чеченских колхозников ведро молока, в чём никогда не отказывали. По пути с фермы нужно наломать на поле свежей кукурузы, принести воды, развести костёр и сварить эту кукурузу к завтраку. Кондрат ещё в пути пытался договариваться с майором Цебоевым, чтобы после окончания стрельб он остался на ферме, так как его там неплохо принимают чеченские девочки. Цебоев только посмеялся над ним и сказал:
   - У этих девочек есть мальчики, а у них острые ножички! Они из тебя сделают девочку, а с меня за твои я… снимут погоны! Отставить!
  Как только приехали, майор скомандовал:
-Курсант Кондратьев! Быстро на ферму, а то мы задержались в пути. Если сдадут молоко молоковозу под документы, то мы останемся без молока.  Кукурузу на обратном пути…
-Есть!- ответил Кондрат и помчался, так как угроза остаться без молока –существенная.
      Вернулся Кондрат быстро с молоком,  кукурузой  и водой для кукурузы. Оказывается на полигон ещё не заходил разведчик и майор с радистом стояли озираясь по сторонам, не понимая, откуда его ждать. Вдруг слышно по радио:
-Ноль третий- над  полигоном!
Кондрат зачерпнул молоко кружкой из ведра, подал майору.
-Нет, нет! Подожди!- отмахнулся майор. Кондрат довольный отошёл и стал отхлёбывать молоко озираясь по сторонам и прислушиваясь. Звука приближающегося самолёта не было слышно ни вблизи, ни вдали, а, ведь,  слышали по радио, что разведчик над полигоном. И вдруг…слышим в эфире:
-Захожу на цель!
Майор с микрофоном,  как волчок завертелся на месте, озираясь по сторонам. Кондрат с кружкой молока тоже завертелся на месте и вдруг  совершенно случайно  кинул взгляд по горизонту и заорал:
-Вот он!
На высоте метров 50 над землёй бесшумно, потому что звук реактивного отстаёт, стремительно  увеличиваясь в размерах приближался самолёт разведчика и чуть не долетая ,
он резко пошёл в набор, почти вертикально и завертелся в  «восходящей бочке».  Вдруг майор закричал:
-Ложись!- указывая в ту сторону откуда пришёл самолёт. Оттуда стремительно мчался шквал от реактивной струи. Кондрат успел с кружкой молока брякнуться на пузо, заметив, что на него летит ведро с  молоком опрокидываясь в полёте. Потом  он,  захлёбываясь в молоке, ощутил, что потерял власть над телом – оно тряслось и колотилось об землю. Шквал прошёл стремительно, как и начался. Майор и радист Ваха, встав на ноги ощупали дверцу УАЗика,  повисшую после шквала на одной нижней петле. Майор поднял в траве микрофон и, глядя вслед вертящемуся в «бочке» самолёту,  сказал:
-Хорошо стреляете, ноль третий!
-Служу Советскому Союзу!- с юморком и издёвочкой ответил ноль третий- командир первого звена, летавший  не так давно вместе с Юрой  Гагариным.
Наконец они обернулись к кашляющему и плюющемуся Кондрату.
-О-о-о! Это что? Или кто?- спросил майор, глядя на Кондрата.
      -Курсант Кон-др-дратьев!- ответил тот, кашляя и выплёвывая изо рта бурьян,- Только после молочной ванны…-дополнил он,  пытаясь стряхнуть с себя молочно-грязевую консистенцию.
     Майор невесело усмехаясь сказал:
-Курсант Кондратьев! В таком виде я вас, пожалуй, в машину не возьму и отдам чеченским девочкам!
  Кондрат с опаской глядя на майора спросил:
-Товарищ майор! А можно отставить?
 
Л.КРУПАТИН, МОСКВА,2009 г.

17.
 КОНДРАТ И ЗОЯ!

   Когда мы летали в Волгограде, точнее на аэродроме Средняя Ахтуба, то у нас были распространены наказания в виде нарядов вне очереди, то есть, на кухню, чистить  картошку, мыть посуду или мыть полы в туалете на двадцать очков. В Грозненском Учебно-Авиационном Центре уже этого не было. Даже в столовой нас обслуживали две поворотливые официантки: полненькая, кругленькая Таня, лет сорока, семейная, замужняя, не реагирующая на попытки ловеласов заигрывать. А вот Зоя… примерно такого же возраста, но тонкая, стройная, молодящаяся, упивающаяся попытками с нею шутить и заигрывать. Поскольку у нас контингент был по возрасту очень разнообразный, то некоторые старшие с Зоей имели, по слухам, контакт. А слух у меня был от Кондрата, который был старше меня на год и был женатым и даже имел дочь в Волгограде. Тем не менее, Кондрат пытался  «бить клинья» под Зою, но, как он сказал, что к ней уже очередь и не из нашей эскадрильи, а из первой… Тем не менее Зоя знала, что этот шутник-хохмач у неё в «кандидатах» и охотно принимала его сальные шутки.
    Наш учебный корпус находился рядом со столовой. У нас был день теории, так как мы чередовались с первой эскадрильей: они летают, мы учимся, они учатся, мы летаем. В перерыве в туалет иногда бывает очередь, так как «очков» там было всего десять, а нас пятьдесят человек. Кабинок не было, а были перегородки в метр высотой без дверей.
   В один перерыв между занятиями, Кондрат сидит на  «очке» читает клочок газеты в руках. Вдруг в туалет стремительно влетает Зоя, с надеждой смотрит на занятые «сидячие» места, но их нет, а перед нею Кондрат с куском газеты в руках. Она подскочила к нему, схватила за шиворот, вышвырнула его с  «очка», сама на его место присела и… явно что со стулом у неё был непорядок…
    Кондрат заорал что-то нечленораздельное, но явно нецензурное, растерянно использовал приготовленную газету, потом, не надевая штаны, он, стоя перед Зоей возмущённо спросил:
- Зоя! А у тебя вот это есть? – показывая ей свой предмет, сам нагнулся, заглянул под Зою и сам ответил: - Ага! Нету! А чё ты тут тогда делаешь?
- Сгинь, зараза! – сказала Зоя, - Чтоб тебя в полёте так прихватило!
- Да я же тогда катапультируюсь! Так с вашей кормёжки вся эскадрилья может катапультироваться! Это же по заказу врага! Что бы ты  сейчас же пошла и доложила начмеду, после какого блюда у тебя такой эффект произошёл, чтобы этого не случилось с нами. А почему ты в наш туалет прискакала?
- На ремонте! Пошёл вон дурак! –  сказала Зоя  облегчённо, почти ласково… - Одень штаны! Спрячь своего красавца!
 - Ну, Зоя! Спасибо за комплимент! Приходи ещё! Буду ждать!
Кондрат сказал мне позже, что он дождался своей очереди к Зое и доволен.   

18.
КОНДРАТ – МИЛИЦИОНЕР!(рассказ С постскриптум.)

       Далёкий 1969 г.прошлого века.   Мы летаем на боевых и учебных самолётах МИГ-17, УТИ МИГ-15  в г.Грозный в Учебном Авиационном Центре ДОСААФ(кто не знает Добровольного Общества Содействия Армии Авиации и Флоту). Интересное сочетание: на самолётах метровыми буквами написано ДОСААФ, а под носом у самолётов  три пушки калибром 38 и 23 мм. Скорострельностью  200 и 400 выстрелов в минуту. Только наш ГУАЦ в год выпускал почти 100 готовых лётчиков в  Советскую Армию. И Юра Гагарин был из наших рядов.
        Было лето. Уже почти все вылетели самостоятельно на боевых самолётах. Программа была напряжённая. Не летали только в воскресенье и давали увольнение в город. Надёжным давали с обеда до вечера, а недисциплинированным только с утра до обеда.  Курсант Кондратьев, которого все сокращённо звали "Кондрат", не был в числе благонадёжных,  но попал как-то в увольнение во вторую смену и встретились мы с ним в центре города случайно возле цирка. Про Кондрата немного поясню для тех,  кто не читал у меня в о нём в «Прозе-РУ»: он в Волгоградском Учебно-авиационном Центре на ЯК-18-У летал года на два раньше меня и получив ВУС – «пилот» звание сержант – запаса, пошёл сначала на «гражданку», потом в милицию и имея звание сержанта, быстро там получил звание «младшего лейтенанта». Узнав, что на наш аэродром пригнали реактивные Л-29 типа «Дельфин», он бросил милицию и попросился опять летать.
 Так вот – у  меня были два билета в цирк на программу Кио, но мою подругу-чеченку не пустили со мной братья, якобы потому,  что родителей дома нет, а они без родителей не имеют права её отпускать гулять. Якобы так у них положено с испокон веков. Может быть правда, а может быть и врут, потому что они относились ко мне откровенно неприязненно, несмотря на то, что отец и мать относились не плохо, но тоже как-то осторожно смотрели на меня, а я тоже из-за этого, как-то напряжённо себя вёл в отношениях с ними, хотя и был тогда совершенным интернационалистом советского воспитания.
        До представления ещё час, у меня лишний билет,  на билеты спрос большой, но не продавать же мне курсанту билет перед цирком, пусть лучше пропадёт…Стоп! Мелькнула в стороне форма курсантская с золотыми погонами. Вот, ничего себе! Кондрат! То есть – курсант Кондратьев. Подхожу. Он тоже обрадовался, увидев меня, а узнав, что у меня лишний билет, тут вообще восторг выразил. Побежал два мороженых купил, не спросив меня. Я выразил недовольство:
-Ну, ты ерундой занимаешься! Что же мы в форме будем с мороженым как дети! Давай хоть в сторону отойдём от людей.
-Мы, что водку что ли из горла пьём? Чего нам прятаться? - не понял Кондрат, но я не отступил:
-Или в урну выброси, или пошли куда-нибудь отсюда.
        Мы пошли по аллее, подальше от людей, но  у Кондрата настроение не испортилось и он прикусывая мороженое успевал ещё и языком молотить:
-Эх, сейчас бы в Волгоград! Какое у нас мороженое! Это все приезжие признают! А я ещё и на халяву уплетал! Я же участковым в милиции был! Сколько киосков на участке и каждая «продавщица» готова меня угостить! И не только мороженым!
-Так в твою задачу входила  только дегустация мороженого?- пошутил я.
-Ага! Мороженого! У меня в Заканальи участок был! Это знаешь, что такое?
-Нет не знаю! Не бывал в самом южном районе города! Издалека видел Монумент – Ленин над Волгой стоит, а сам туда не доехал.
-Ну, вот и хорошо! Поэтому ты здесь и летаешь! Там знаешь кто живёт? Те кто канал Волго-Дон строили  в полосатых пижамах – «комсомольцы- добровольцы» и их потомки!
-А почему «комсомольцы-добровольцы»? - спросил я.
-Так стройку называли «комсомольской», а строили «зэки».
-А я слышал, что с этой стороны канал строили пленные немцы. Вот с той стороны канала на Цимлянской ГЭС, там действительно были «комсомольцы-добровольцы» в полосатых пижамах, я это своими глазами видел и даже играл среди них, сало, картошку им таскал! - выдал я своё мнение.
-Да, нет, Фантомас!  Хотя и немцы были, но в основном на русских горбах эта стройка была и в основном на «зэках». И ещё и вербованные были. Это тоже братва ещё та! Люди, которые искали, где в этой жизни можно урвать. И вот с этим  народом мне приходилось работать!-пустился Кондрат в воспоминания. Я заметил, что он любит употреблять некоторые словечки не к месту, не зная их значения .Говорит:
-Одного привезли на опорный пункт, но он оказался такой щепетильный – пришлось связать!
       Я хохотал и пытался объяснить, он соглашался и тут же выдавал новое:
-Одного задержали, везём его в райотдел, а он кичится и кичится! Я говорю- не кичись, а он кичится. Я дал ему в лобешник, а он сознанку потерял! Ну, что делать? Я говорю водителю-останови возле аптеки, пойду нашатырный спирт куплю, чтобы его в сознанку привести…
      Опять я останавливаю Кондрата, выясняю чем же «кичился» тот несчастный и объясняю ему, что тот его просто не понял, а получил в «лобешник».
       Вдруг Кондрат замер в «стойке» как пёс, увидевший добычу…
-Смотри, Фантомас! Какая баба вакантная!
-Которая? - не понял я.
- Ну, вон! Смотри! Такая…- и он показал руками её пышные формы.
-А-а.. А почему ты решил, что она вакантная? Может у неё и муж есть и три любовника?
-Да нет! Я имею в виду формы её такие вот, вакантные! - возмутился он моей бестолковости.
- Да нет! Кондрат! Ты же опять неправильно выражаешься! Вакантная – это значит свободная, не занятая в настоящий момент…- стал я ему объяснять. Мы как раз шли уже уничтожив мороженое, но он резко остановился и посмотрел на меня как-то странно, будто что-то вспоминая.
-Это ты точно знаешь? -спросил он.
-Ну, если я не знаю, то рот не раскрываю! -ответил я.
-Ну, да… сказал он и опустив голову тяжко вздохнул.
Ты чего? - спросил я.
-Да, чего! Я теперь понял, почему у меня однажды мадам на моём участке сознанку потеряла в своей квартире, хотя я ничего с нею не делал и не  кричал даже. Понимаешь? Поступила одна жалоба, вторая жалоба от жильцов с участка, третья- о том, что их квартиру соседка постоянно топит. Прихожу я к этой соседке, она открывает. Пожилая, в приличном халате , захожу. Прохожу в квартиру, объясняя причину прихода, она начинает оправдываться. Я осматриваю её квартиру: мебель приличная, ковры, теле-радио. Ну, я говорю:
-Да-а! Вакантная квартирка! Ну,  я имел в виду в смысле -  хорошая, богатая, а она брык… с копыт – сознанку потеряла! Знаешь,  я как испугался! Скорую вызвал, её увезли! Как я боялся, что жалобу на меня напишет! Но ничего! Пронесло, а главное – перестала она топить соседей!
Вышли мы с Кондратом из цирка после представления Кио очень довольные. Я конечно был расстроен, что попал в цирк не с девушкой.
      Кондрат ещё на автобусной остановке начал мне рассказывать ещё один случай из его милицейской практики.
-У меня тоже один  «фокусник» «фокус» показал на участке. Звонит мне из магазина продавец из пивного киоска, кричит скорее приезжайте – у меня на  пивной бочке мужик без штанов сидит!
Я вспомнил, что где-то читал в литературе про казаков, что один казак пропил всё, кроме шашки и сидел на винной бочке голяком. В таком виде его царь узрел и поставил в пример, что всё пропил, но не шашку. И вроде бы печать такая была казачья. Ну, я спрашиваю у неё: «Мужик на бочке с шашкой?» А она кричит: «С какой там шашкой? С голой задницей! Скорей, а то толпа собралась, все  хохочут, ну и дети же смотрят!» Выскакиваю я на улицу, поймал какого-то мотоциклиста и скачу прямо к этому киоску. Подъезжаю, а толпа-а! Мне, аж,  страшно стало! Все ржут и друг на друга лезут. Я кричу – разойдись, а на меня ноль внимания. Достаю свой наган, как бабахнул вверх! А он стрелял не то,  что ПМ! Толпа разошлась с одной стороны, меня пропустили, а сами не расходятся. Вижу я: сидит на бочке из под пива мужичок на морду знакомый, но нагнулся, от стыдобы лицо красное, потому что сидит он в спортивном трико, но спущено у него это трико почти до колен, то есть с голой задницей. Я спрашиваю у него:
-Это что за фокус? Можешь объяснить? Забастовка в знак протеста против недолива пива?
Он мотает головой, не поднимая лица: Нет!
-А почему сидишь с голым задом?- говорю я.
-Встать не могу…- отвечает он.
-Почему? -спрашиваю я опять, а он отвечает:
-Я…а не пускают! Они в бочке!
-Не понял! -говорю я. – Объясни, как они туда попали?
-Я сам засунул! -отвечает он и объясняет,  – Парень один говорит, что спорим, что никто не сможет засунуть свои я…а в бочку. Кто сможет, тому даю 10 рублей. Ну, я подумал, а чего не попробовать. Бочка  пивная деревянная двухсотлитровая за киоском, никто не видит, а если получится, так 10 рублей это же деньги, если кружка пива стоит 24 копейки.  Заголил я задницу, сел на бочку к отверстию и по одному свои драгоценные туда –бульк-бульк! Туда-то по одному, а там они расположились рядышком и назад –никак! Когда у меня от испуга глаза на лоб полезли,  парень честно отдал 10 рублей и смотался. Так это не я фокусник, а он…
           Пришлось мне оцепление вызвать и слесаря из торга, чтобы обручи с бочки сбить. За бочку этот мужик  сам заплатил киоскёрше, а я на 10 рублей его оштрафовал, хотя начальство требовало в «уголовку» передать,  мол – хулиганство! Пожалел я его -  итак опозорился на всё «Заканалье».
         Вышли мы с Кондратом из автобуса на Катаяме,  идём к своему аэродрому, а Кондрат продолжает, - Ты мне помог «кровную месть» совершить с «бегемотом» - спасибо! Но я тебе расскажу, как я однажды сам счёты свёл с одним ублюдком –  я не совсем тупой! Я сначала  был не милиционер, работал на заводе, а потом стал милиционером и закончил свою месть.
Жена у меня была беременная, а жили мы в бараке, где раньше жили вербованные на строительство  Волгодонского судоходного канала . Нас очень райисполком торопил переселяться, чтобы дать однокомнатную, но мы упёрлись и ни в какую. Я сказал – голодовку объявлю. Ходил в Партком завода, хоть и не коммунист я. Там звонили разбирались и тоже мне сказали не торопиться переселяться. Короче,  дали двухкомнатную в блочной  «хрущёвке»  на пятом этаже. Еле мы зиму пережили- мёрзли.  Жена болела, дочка болела и решил я за лето нарастить батареи. Рядом   с нашим домом достраивался следующий дом.  Я видел со своего пятого этажа, что во дворе стройки лежат штук двадцать радиаторов по шесть и по восемь секций. Я уверен, что это были сэкономленные на  нашем доме. Штабель радиаторов лежал не близко от сторожки, но рядом с забором. Сторожа были только ночные и заступали они часов в шесть вечера, после окончания работы строителей. Я решил, что это самое удачное время, когда строители ещё не ушли, легче  мне затеряться, а сторожу отвлечься. Прохожу мимо ворот, смотрю, а дед сторож, краснорожий такой рябой, чем-то сильно увлечён, смотрит под строительную бендежку, а там собаки рычат. Рабочие говорят ему:
-Киреевич ! Хватит живодёрством заниматься! Убери собак!
-Да, пусть кошек рвут! Пусть!-отвечает дед, а сам даже на колени встал, заглядывает и челюсть от удовольствия отвисла, аж слюни капают. Ух, сволочь! Я прошёл за его спиной, подошёл к штабелю радиаторов, верхний перекинул на край забора, потом подставил кладку кирпичей к забору и спихнул радиатор за забор. Осмотрелся и сам спрыгнул туда же. Но сразу брать радиатор не стал – вдруг кто-то видел. Часов в 11 вечера я пришёл, поставил радиатор  на пенёк, залез под него, подставив спину, нагнулся буквой «Г» вместе с ним и пошёл глядя себе под ноги, не видя ничего впереди. Я уже подходил к дому, как вдруг слышу сзади: «Стой! Стрелять буду!» Я как рванул трусцой. Влетаю в подъезд. Двери были мною открыты на обе створки заранее. Я на пятый этаж без передышки – сердце у меня стучало по-моему в горле, чуть совсем не выскочило. Поднимаюсь на пятый этаж, ставлю на перила радиатор… смотрю, а я в соседнем подъезде. Промахнулся! Затих. Стою. Какой там – затих! Дыхалка, как паровоз! Стараюсь потише – не получается. Слышу шаги по лестнице – неторопливые. А дышит… как будто мне вторую батарею тащит на горбу. Поднимается с четвёртого этажа на пятый, оглядывается на меня – вижу этот дед, с двустволкой. Увидел меня, оскалился от счастья, мне даже сил стоило, чтобы сдержаться и не сбросить радиатор батареи ему на голову с перил. Он курки взводит, в меня целится и говорит:
-Выворачивай карманы!
        Я выворачиваю: сигареты, спички, ключи от квартиры и пропуск заводской. Он говорит:
-Ключи и пропуск кидай сюда, а сам тащи батарею назад.
Я взмолился:
-Дед, ну давай я куплю у тебя эту батарею! Кто их там считал?
-Я считал! -отвечает дед,- Надо было сразу ко мне подойти и договориться, а не воровать. Ты слишком легко хочешь от меня отделаться.
Я говорю ему:
-Дай хоть отдышаться! Я же весь мокрый, как мышь, аж поджилки трясутся!
-Кидай ключи и пропуск, а потом дыши, но не долго, а то милицию вызову!- говорит он. Я кинул ему, он подобрал и держал меня на мушке спускаясь, пока не скрылся. Вот это я влип! Ну, во-первых, меня успокоило то, что  милицию он вызывать пока не хочет , посмотрю, что он за это  запросит.
       Принёс я батарею назад. Он заставил меня положить её на место, пригласил меня в сторожку и положив мне листок бумаги и, держа при себе внимательно следящую за мной овчарку, заставил писать заявление на имя прораба о том, что я украл радиатор отопления, но задержан сторожем (для ф.и.о. сказал оставить место). Что я признаЮ свою вину и больше не появлюсь на территории стройки.
- А теперь, -говорит он,- иди домой и принеси мне 15 рублей. Потом получишь ключи и пропуск.
-А батарею отдашь? -говорю я
-С чего это вдруг! -смеётся он, -15 рублей стоит батарея, а это 15 рублей за мою работу, что я караулил тебя весь вечер, когда не досчитался батареи, а нашёл её под забором. И за то, что гонял за тобой по этажам. И за то, что ментам тебя не сдам. Понял? Это очень дёшево! А если ты и батарею хочешь, то неси ещё 15 рублей, потому что я ещё с начальством за неё делиться буду. Иди! Я спать не буду.
        Я говорю ему:
-А заявление моё отдашь?
        Он подумал и говорит:
-Отдам!   
        Я принёс ему из дома последние 15 рублей, сказал, что за батареей следующий раз подойду. Отдал он пропуск и ключи от квартиры. Я прошу заявление, а он смеётся:
-Да нет! Я передумал! А вдруг ты мстить вздумаешь! А за батареей приходи  хоть в следующую ночь! Я опять дежурю. -говорит он. – 10 рублей шесть секций, 15 рублей – 8 секций. А эти 15 рублей я честно заработал! Я до пенсии зэков охранял! От меня ни один не ушёл! Меня не проведёшь!
Я говорю:
-Ты наверно и людей травил собаками, как сегодня кошек?
         У него морда рябая покраснела, глаза сделались злыми, как два острых шила и говорит он:
-А ты как думал? Они у меня по струнке ходили! На колени падали от одного взгляда!
- А на фронте ты, наверное, штрафниками командовал? - спрашиваю я.
-Штрафниками командовали штрафники, а я в «заградотряде» с пулемётиком сидел, обеспечивал победу, чтобы эти скоты не побежали!
          Я когда уходил, увидел на крыше его «горбатого «Запорожца» удочки. Спрашиваю у него:
-На рыбалку утром едешь? Хочешь, место хорошее подскажу?
-У меня и так место хорошее на косе  в Сарпе за Чапурниками. Один, никто не мешает, днём комаров нет. И посплю и рыбку половлю. Когда воды мало и лодочка в машине есть, могу на лодке, но только чтобы не заснуть, а то можно во сне вывалиться из лодки, - говорит он смеясь.
         Я запомнил, тем более, что это случилось в ночь с пятницы на субботу – у меня выходной. Утром сажусь на свой «драндулет» - старенький мотороллер «Вятка» и вперёд. Подъезжаю к той самой косе. Вижу издали: стоит на косе, как на полуострове «горбатый Запорожец», удочки заброшены, а дед спит. Я выезжаю на трассу, торможу первый попавшийся КРАЗ из тех, что с карьера возят на Кирпичный завод глину, отдаю шофёру бутылку, которую приготовил для водопроводчиков, чтобы батареи менять и говорю:
-Выгрузи вон там на перешейке в самом узком месте.
Тот разворачивается, задом заезжает, высыпал целую гору материковой глины – ни справа, ни слева даже человек не пройдёт, не то, что машина- и поехали мы в разные стороны очень довольные. Вряд ли у деда в машине есть лопата, да и с лопатой большой самосвал глины для одного здоровяка не под силу.
      Я вечером  с нетерпением наблюдал с балкона моей квартиры, когда же появится на стройке «Запорожец»  деда. Дед появился только к 11 часам вечера, едва держась на ногах. За него дежурил рабочий, а дед уехал домой.
       Через несколько дней встретился мне один знакомый в ментовской форме. Говорит мне, мол тебе не надоело на заводе в грязи и в грохоте копейки получать. В ментуре тоже не густо платят, но и кости от работы не ломит. Среднее образование есть, в  армии сержанта получил, давай к нам в ментуру. Ну, я и пошёл. Сначала в школу милиции направили, а вернулся стал помощником участкового. Закрепили за мной наган здоровенный! Но внушает – чувствуешь в руке вещь!
Вспомнил я как-то про деда сторожа. Не давало мне покоя то, что моё заявление у него осталось. Видел я его изредка со своего балкона. И ещё я видел, что штабель с радиаторами за лето здорово поубавился. Захожу я как-то вечером к деду в сторожку в форме младшего лейтенанта, при пистолете. Фуражку надвинул на самый нос, чтобы он меня не угадал.
-Ну,  как работается?-говорю,- Спокойно ?
-Да всяко бывает! - отвечает, - Дремать не приходится!
-А что такое? Воруют?
-Да! Ворьё кругом!
-Ну, и что? Задерживать приходится?
-Да и такое бывает!
-А что же вы с ними делаете? Отпускаете?
-Да! –говорит,- Если по мелочи, да если покается, да расписку даст, что больше не повторится, то и отпускать приходится. Жалко же человека.
-А есть такие расписки?- спрашиваю я .
-Да вот три штучки у меня имеются! – подаёт мне эти расписки, в том числе и мою.
-Так! Хорошо!- говорю, -  Благодарю за бдительность, а расписочки я возьму нам в работу для контроля за этими лицами. Так, а теперь давайте разберёмся вот с какими фактами, - и достаю я из полевой сумки пачку заявлений и жалоб с участка наших граждан, которые я ещё не успел отработать, - Вот есть заявления граждан, что с территории вашей стройки продают стройматериалы, как свои собственные и указывают на вас лично: по 10 рублей радиаторы на шесть секций, по 15 рублей радиаторы на 8 секций и говорят, что это с ведома руководства, то есть, групповая кража по сговору. И тут не только радиаторы указаны! Как же быть? Лет по десять вам грозит за хищение социалистической собственности!
     Дед на колени упал  и  взмолился:
-Да вы что, гражданин начальник! Мне в тюрьму никак нельзя! Я сам всю жизнь в тюрьме проработал! Меня же там растерзают! Это всё он! Прораб – пьянчуга проклятый! Разве я бы посмел? Да я же майор внутренних войск, раньше в НКВД работал! Я вам всё как на духу расскажу, сколько он пропил, сколько к любовнице утащил, сколько вышестоящему начальству отвёз. У меня всё записано!
      Даю я ему листок бумаги и говорю:
-Пиши всё подробно. Признание смягчает наказание. Если чего-то забудешь и не укажешь из того, что указано в этих заявлениях, то смягчения не будет и точно пойдёшь на старости лет в тюрьму! По тебе давно расследование ведётся! Я всё про тебя знаю! И про тюрьму, как ты над зэками издевался и как ты в «заградотрядах» своих расстреливал! – и так мне хотелось ему сказать, что ты в моего отца стрелял и он без ноги из-за тебя  с фронта пришёл, но сдержался, чтобы «компот» не испортить.- Так что дед в тюрьме тебя не просто убьют, а на старости лет «сукой» тебя сделают и будешь у параши спать! Пиши всю правду, а я подожду!
-Я всё напишу и про линолеум, и про паркет, и про краску! - рыдает дед и пишет дрожащей рукою.
              Смотрю я лежит на столе небольшой висячий замок с ключом, значит от сторожки. Стоит в углу верстак металлический с большими тисками чугунными, рукоятка у тисков выкручивается. Дождался я,  пока  дед закончил писать, забрал заявление, прочитал, положил в карман. Говорю ему:
- Да тут на особо-крупный размер тянет, если не пойдёшь утром с повинной, то никакого смягчения тебе не будет, потому что тогда я от себя всё оформлю на основании заявлений граждан.
          Дед опять запричитал и на колени грохнулся:
-Гражданин начальник, у меня почти пятьдесят тысяч на сберкнижке - я вам заплачу сколько скажете!
Я говорю:
-Ого! Да ты советский миллионер! Где же ты столько наворовал? Да ещё должностное лицо хочешь подкупить!
-Я не воровал! -кричит дед,- Я экономил! Я же  на гособеспечении  жил, ничего не тратил!
-И зэковские харчи жрал! Зэков обворовывал! - подсказываю я ему.
        Спрашиваю его:
-Это замок от сторожки?
-Да-а…
-А второй ключ где?
-Вон, на гвоздике…
-А,-третий?
-У прораба…
-Так! - говорю, - Снимай штаны, дед ,  вешай замок на эти самые и замыкай на два оборота.
-Да вы что! Гражданин начальник!- взмолился дед.
-Снимай! Снимай! Я смотреть не буду! Делай, что я говорю, иначе под фанфары пойдёшь в тюрягу.
Дед вешает замок, говорит:
-Туговато…
-Ничего, зато надёжно! Это лучше чем наручники! -говорю, - А теперь давай сюда оба ключа,  ставь табуретку  к верстаку и залезай. Штаны пока не застёгивай.
-Да я же упаду, гражданин начальник!
-Ну,- говорю, - значит справедливый приговор сам своими руками приведёшь в исполнение.
       Дед залез на верстак.
-Теперь спускай штаны,  вставляй замок в тиски и зажимай!
Как дед заголосил! Как запричитал! Как баба на похоронах:
-Да что же это вы со мной делаете! Да я же заслуженный человек, ветеран войны, награды имею! Я же верой и правдой государству служил!
        Я говорю:
-Если верой и правдой, то смягчение будет!
       Дед зажал замок в тиски, я подкрутил понадёжнее и снимаю со стенки висящую ножовку по металлу…
        Дед ужаснулся:
-Вы что? Пилить будете?
        Я говорю:
-Нет! Сейчас бензином сторожку оболью и подожгу – ты сам отпилишь.
        Рукоятку от тисков я выкрутил, вышел на улицу, а дед голосит в сторожке. Выкинул я  в кусты ключи и рукоятку,  подумал, вернулся, забрал ножовку и тоже выкинул в бурьян под забором.
-Вот что! –говорю деду, - Решил я тебя пощадить! Поджигать я сторожку не буду. Прораб придёт утром на работу, ты ему всё расскажешь,  он тебя из тисков освободит и вы оба пойдёте в милицию сдаваться.
-Да я же и так пойду! Куда же я денусь? А как же я в туалет? -кричит дед, сидя,  как петух на тисках, да ещё и «кукарекая». Я не выдержал, стал хохотать, и говорю ему:
-Не могу я тебе доверять. У тебя денег много, можешь за границу убежать. А если в туалет, то не стесняйся, делай прямо тут на верстаке – прораб уберёт! Ты ему сколько удовольствия доставил, сбывая социалистическую собственность? Если утром не придёте в милицию, то я оформляю  ваше задержание и тогда смягчения не будет вам. Сгниёте в тюрьме оба на пару. Слушай, дед, - спрашиваю я, - Я вижу у тебя на машине удочки привязаны. Так вот люди в заявлениях указывают, что ты закоренелый браконьер, а удочки только для отмазки.
-Да что вы! Да бог с вами! Было у меня место на Сарпе такое укромное, но какая-то сволочь подшутила. Пока я спал – целую гору глины высыпали на перешейке, а я заметил только вечером. Сначала вёслами от резиновой лодки я начал копать, но они переломались. У меня деньги были 15 рублей. Я пошёл в село, троих алкашей  с лопатами нанял и я четвёртый  - и копали до темна, чтобы «Запорожец» прошёл. Сейчас там же рядом ловлю, на косу боюсь заезжать.
       Эх! Как жалко! -подумал я, - Это же он моими 15-ю рублями расплатился, что с меня содрал!
Обидно! Всё равно обидно!
       Утром я  его с «беременным» прорабом видел в милиции, не подходя к ним близко в коридоре уголовного розыска. Дед ходил на полусогнутых трясущихся ногах следом за пузатым  прорабом, и  его красная рябая морда была сильно побита. Видимо прораб выдал ему то, что положено за его утренний «сюрприз». В итоге прораб получил 7 лет лишения свободы, а дед, как участник ВОв и имеющий награды – получил условно. И дедовы накопления на сберкнижке пригодились для возмещения ущерба причинённого «социалистической собственности преступными действиями».
        Мы с Кондратом подходили к своему КПП. Я с интересом заслушался его историей и был согласен  с его действиями.
-Кондрат, - говорю я, - по-моему, ты поступил совершенно справедливо. Ну, ты скажи честно! Не жалеешь, что сменял милицию на авиацию?
        Кондрат вздохнул и сказал:
-Рассудком –да! Жалею! Душою –нет! Авиация – как наркотик! Такая – дурь в руках, аж «крыша едет»!
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.

КОНДРАТ МИЛИЦИОНЕР –ПОСТСКРИПТУМ!
Мой друг Кондратьев, по кличке Кондрат, с которым мы летали на реактивных учебно-тренировочных Л-29, а потом на  боевых реактивных МИГ-17 рассказывал,  как он до этого служил в милиции  со всякими  смешными приключениями, но однажды рассказал случай, только  просил не думать, что это было с ним. Может быть и правда не с ним, однако вот в чём дело:
   Был он однажды помощником дежурного по  Красноармейскому РУВД, самого южного района г. Волгограда. Поздно вечером вваливаются в РУВД две девахи возрастом лет по двадцать: одна русская, беленькая, другая – калмычка. Обе с виду очень симпатичные, ну, прямо «цимус!»- как выразился Кондрат. Однако они довольно подпитые и прёт от них псиной  от сексуальных утех. Ломятся они в окошко дежурного и заявляют, что их ограбили – отняли 900 рублей. Дежурный следователь был на выезде и дежурный поручил Кондрату с ними разобраться и помочь написать заявления. (Напомню от себя, как автора, что это было в глубоко советские времена, когда о проституции говорили,  как о чём-то из ряда вон выходящем).
    Так вот выяснил Кондрат, что эти девушки  были представителями «очень свободной профессии». Образ их существования заключался в путешествии вдоль  междугородных автотрасс и подсаживании на попутные машины для утех водителей. Сегодня к вечеру они доехали до окраины г. Волгограда, где на выезде была бензозаправка. Там стояли  две легковые автомашины,  в которых было по пять человек кавказцев. Они с ними вошли в «контакт» и поняли, что интересы их совпадают. Договорились о цене: пятьдесят рублей обычным способом и двадцать рублей «необычным». Тогда это были не малые деньги, но кавказцы видимо ехали домой с «наваром» и могли себе позволить такой расход. Обслужили они их всех десятерых обычным и необычным способом и получили от них семьсот рублей. Между тем стемнело, уже включили свет в кабинах. Перекусили, выпили и кавказцы предлагают им повторить ещё по кругу необычным способом и,  мол, получите ещё двести рублей. Они согласились, честно отработали, но у них отобрали заработанные деньги, вышвырнули из машин и уехали, не включая свет, чтоб не запомнили номера. Девахи эти не могли назвать не только номера машин, но и марку и цвет.
Я им, -говорит Кондрат, -  посочувствовал, тем более, что девочки были очень симпатичные,  Я давал им закурить в кабинете следователя, расспрашивал подробности, сам сексуально  распаляясь и раскаляясь, тем более, что жена была в отъезде, потому что «челночила» и под моим прикрытием торговала  на рынке, то есть  «спекулировала», что было в то время уголовным преступлением.
      Дело в том, что у этих девах не было никаких документов, а мы были обязаны у таких брать кровь на анализ и не отпускать пока не придёт ответ из лаборатории. Пришлось мне пока девчат посадить в «обезъянник», объяснив, что это только до утра. Мысли у меня завертелись грешные: Что если взять их к себе домой, отмыть с моющими средствами, да поразвлекаться – душу отвести.
      Ещё не закончилась смена дежурства, а нам позвонили из лаборатории, что у русской девахи первичный сифилис, а у калмычки – вторичный! Я, говорит Кондрат, побелел, ручку, которой они писали выбросил, кинулся в туалет руки мыть… А вообще-то это не со мной было! – опомнился он, - У меня на эти дела индульгенция есть! То есть, эта... как её? А-а-а! Интуиция!!
     Да чуть не залетел наш молодой милиционер (не Кондрат, конечно)! А кавказцы повезли подарок на родину – десять человек сразу! Ну, что ж! Аллах не фрайер! Знает кого наказывать!
   Л.КРУПАТИН, МОСКВА. 2010 г.


19.
ДЕМОКРАТИЯ И ДЕДОВЩИНА!

Мне лично не пришлось на себе испытать  такое мерзкое явление как «дедовщина», потому что в нашей лётной системе мы все были в одинаковых званиях и с равными сроками службы. Тем не менее, я приведу такой пример. В нашей – второй эскадрильи командир был душевный человек – еврей, полковник, Ефим Моисеевич Высокий. Фамилия его была, как в насмешку, потому что он был ростом вместе с фуражкой – мне до плеча. Он всегда старался обращаться к нашему сознанию. Даже говорил так:
- Не считайте, что вы меня можете обмануть. Вы для меня совершенно прозрачны и я вижу у кого в какую сторону в настоящий момент в голове шестерёнки крутятся. Неужели вы думаете, что я не знаю, что после отбоя вы надеваете спортивную форму и прыгаете через  «дежурный» пролом в заборе? Я прошу одного, чтобы вы были максимально осторожны, не ходили по одному, а тот кто остался из вашего экипажа в казарме, должен знать в какую сторону вы пошли. Не забывайте, где мы находимся и помните, что многие местные жители неоднозначно относятся к военной форме, а то, что солдат это «ночной спортсмен» - это и моя кошка Мурка знает.»
    И в нашей эскадрильи никогда не было серьёзных ЧП ни в воздухе, ни на земле. Если не считать ЧП со мною в День Победы в поезде…
   Другое дело – наши соседи – Первая эскадрилья. У них командир эскадрильи был звероватый мужик. Гонял курсантов, как скотов, даже после отбоя в порядке наказания строевым маршем по нашей единственной через весь аэродром дороге, мимо нашей казармы, мешая нам спать. У них всю спортивную форму отобрали и выдавали только на день, а перед отбоем забирали. У них были постоянно ЧП на земле и в воздухе, а между собою они издевались друг над другом – сильные над слабыми. Люди везде в общем своём составе одинаковые, а вот руководители разные. На каких струнах человеческой души ты заиграешь, и как заиграешь, вот такую музыку и получишь. Этот вывод я сделал ещё в «общаге» проживая с моими ЗК.

ДЕДОВЩИНЫ В ЧЁМ ПРИЧИНЫ?

Меня вызвали повесткой…
Прихожу в военкомат
И от самого порога
Я там слышу только мат!

Начиная с военкома
До прапАрщика-засранца-
Все они, как только могут,
Унижают новобранца!

Прапор выдрал из медкарты
Заключение врача,
На печать дыхнул сивухой,
Издевательски ворча:

Кто сказал, что ты не годен?
Годен! Слышишь, мать твою…
Плоскостопья, псориазы
Позабудешь ты в бою!

Я скажу тебе, салага,
Коль чечен возьмёт на мушку,
Чтоб живым домой вернуться
Сам в ответ зарядишь пушку!

Так стреляя друг по другу
Ты отслужишь свою службу
И вот так примерно будешь
Укреплять народов дружбу!

Прямо от военкомата
В душу лезет дедовщина!
В унижении! Вам ясно?
Дедовщины в чём причина?

Только силы наберусь я
И наверно, братцы, тоже
Отквитаю униженье
Если выжить даст мне Боже!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА,2010 г.


20.
ПОСЛЕДНИЙ МУЖСКОЙ РАЗГОВОР!
     Итого в камере подследственных я отсидел трое суток. Руки мои были порезаны видимо очень сильно, потому что при опускании их ниже пояса, ощущалась сильная боль от прилива крови. Смогу ли теперь летать? Допустит ли начмед? Не пошлёт ли на медкомиссию?
Я прибыл в Грозный и меня известили, что меня отстранили от полётов и исключили из КПСС. Через два дня пришла телеграмма: «Курсант Крупатин Л.В. участвовал в задержании особоопасного преступника. Достоин поощрения.» В КПСС меня восстановили, а вот насчёт полётов… Через неделю с меня сняли гипс и я начал разрабатывать пальцы. Мизинец левой руки не гнулся, а средний палец не выпрямлялся. Ещё неделя ушла на разработку и меня допустили к контрольным полётам, то есть в сопровождении инструктора. СПАСИБО ДОКТОРУ.
    Но доктор, то есть наш Начмед, меня убеждал, что несмотря на его уступки, я в дальнейшем серьёзную лётную медкомиссию не пройду. К этому же меня склонял и командир эскадрильи, но он меня склонял ещё и к тому, чтобы я остался лётчиком инструктором в Грозненском Центре и здесь с медкомиссией они могут смягчить требования, так как это дозвуковая авиация. Я вынужден был признаться командиру в том, что у меня и с сердцем проблемы и я шёл в авиацию, убеждённый, что моё сердце более приспособлено к перегрузкам  и кислородному голоданию, так как сам себя испытывал в Волгоградском учебном центре на высотах до семи тысяч в разгерметизированной кабине и не ощутил кислородного голодания. Показал я комэске и Начмеду свою настоящую кардиограмму, так как  на медкомиссии за меня её проходил мой друг. Начмед сказал, что в армии никто за меня ответственность не возьмёт и я останусь с одной звёздочкой гонять солдат, если не переучусь на техника по самолётам. Я сказал, что я вообще в армию шёл только ради космоса, а быть возле самолётов и не летать – это пытка. И она чревата, потому что небо – это наркотик и можно когда-то сорваться и полететь… Куда? Вам объяснять не надо…
 Командир сказал:
- Если я тебя завтра не увижу в строю, буду тебя считать мужчиной! Если будешь продолжать летать… Будем считать, что я ничего не знаю про твоё здоровье, но и тебя, как мужика, больше не знаю!
    Ночь для меня была ужасной!.. Утром я вышел на ступеньки казармы… Старшина увидел меня и закричал:
- Крупатин! В чём дело? Ты в первой шеренге, а идёшь последний! (В первой шеренге стояли запевалы и я тоже запевала… был!)
  Командир повернулся и смотрел мне в глаза! Я тоже посмотрел ему в глаза и он, едва заметно качнул головой отрицательно… У меня слёзы навернулись на глаза, я повернулся и шагнул в казарму… Слышу голос командира:
- Старшина! Отправляй эскадрилью!
   Я сел на кровать и смотрел перед собой, как будто хотел увидеть, что ждёт меня впереди… И ни за что бы я не догадался при любой фантазии о том, что уготовила мне судьба и некоторые подлые командиры. Был такой зам у нашего начальника ГУАЦ с которым мы почему-то не встречались, а тут мне пришлось встретиться… Он чётко поставил вопрос: Или я соглашаюсь переучиваться на воентехника по самолётам, или меня отправляют в армию дослуживать семь месяцев, якобы, не хватающих до двух лет срочной службы!!!
   Я удивился тому,  как он считает. Ведь я четвёртый год летаю!..
- Нет! У нас в ДОСААФ считается только время, когда ты непосредственно находишься на сборах в лагерях, а то, что вы находились на учёбе – это не полёты! Придётся дослужить в армии семь месяцев, если не хочешь быть авиационным техником – офицером! Если решишь дослуживать в армии срочную, я постараюсь сделать так, чтобы служба тебе не показалась раем! – с хищным оскалом сказал он и при этом посмотрел на моего комэска, надеясь увидеть в нём поддержку. Комэска густо покраснел и опустил свой взгляд в пол. Он такой подлости тоже не ожидал, возражать вышестоящему по должности он не мог. Меня бросило в жар, и я спросил с дрожью в голосе:

- Это поощрение о котором писал в телеграмме маршал Покрышкин? 
 
- Вот пусть Покрышкин тебя и поощряет! -проржал по-идиотски этот полковник.

- Не Покрышкин, а маршал Покрышкин, трижды Герой Советского Союза! – заорал я. -  И я сообщу ему как вы учитываете лётное время курсантов. И как поощряете, учитывая его указание.

- Сообщай! Пусть он отменит Приказ ЦК ДОСААФ, если это в его силах. И пусть он оценит то, что для тебя звание офицера ничего не стоит. На твою подготовку средства затрачены. Он это оценит! А будешь орать, я тебя на губу на 15 суток отправлю, пока будем выбирать для тебя место повкуснее для дальнейшей службы. Когда там  попробуешь, может быть,  передумаешь, обращайся! Адрес ты  знаешь! 

21.
ПРОЩАЙ ГРОЗНЫЙ И САМОЛЁТЫ!

ПАМЯТЬ О ГРОЗНОМ! рисунок автора 1969 г

Нам познакомиться с городом Грозным
Не снилось нигде, никому, никогда!
Мы убедились, что очень он грозный!
Грозный и будет он Грозным всегда!

На Мигах взмывали, а наши ракетчики
Нас провожали, как явную цель!
Не до заданья, когда ты на мушке...
Как таракану забиться бы в щель!

Разве забудем, как небо буравили,
Как мы учились лезгинку плясать?
Как из ТТ мы стреляли без промаха,
Как мы учились штык-ножик бросать?

Алые зарева газовых факелов,
Сад за Нефтянкой и Терский хребет...
Разве мы это забудем когда-нибудь?
Братцы! Забудем? Конечно же нет!

Л. Крупатин г. Грозный 1969 г.


ОБЛАКА ПЛЫВУТ! ОБЛАКА...

Облака плывут! Облака...
Смотрят на меня свысока!
А ведь было же время, времечко-
Облакам плевал я на темечко!

Облака плывут! Облака...
И плывут-бегут все века!
Протыкал я их самолётиком,
Словно воин-скиф тыкву дротиком!

Облака плывут! Облака!
Как же неба синь глубока!
Облака плывут словно рифма в стих!
Я искал средь них место для двоих!

Облака плывут! Облака!
Служба  и у них не легка!
Я летал, порхал,  о земле забыв!
Поворот в судьбе прозвучал, как взрыв!

Облака плывут! Облака...
Мне кричат беззвучно: "Пока!
Мы вернёмся вновь, подожди нас тут,
Когда вновь сады буйно расцветут!"

Облака плывут! Облака...
Путь - дорожка их далека!
Путь-дорожка их далека, длинна
Я отстал от них-не моя вина...
 
Облака плывут! Облака...
Облака плывут! Облака...

Л.КРУПАТИН г. Москва 2008 г



ГЛАВА 2   ТАНКИ ВЪЕХАЛИ НА ПЛЕЧИ!

СОДЕРЖАНИЕ:
1.Здравствуй Кущёвка!                52 стр.
2.Жёсткая притирка!                74
3.Комендант!                81               
4.Капитан Сморгульский.                84
5.Зам. Командира.                89               
6.Первый стэнд.                91
7.Ростов.                92
8.Друг мой Петька.                93
9.Новости в части.                96
10.В кино с Людмилой.                97
11.Триллер.                99
12.Дембель и пополнение.                101   
13.Новый год. Облава.                103
14.Тёмные силы!                105
15.Крутой поворот.                107
16.Дембель не без ЧП.                108               
17.Цимлянск.                109
18.Людмила в Волгограде.                109
19.Я женат!                110





1.
ЗДРАВСТВУЙ, КУЩЁВКА!

Из г. Грозный меня отправили с документами в Краснодарский край на станцию Кущёвская, в станицу Кущёвскую, Кущёвского района  Краснодарского края. Выписывая документы мне в штабе не сказали, что это за часть № 52205, потому что сами не знали. Вечером мы с ребятами на прощание выпили винца. Крепко выпили – три раза посылали за вином нашего дорогого «Божьего одуванчика» - бабушку уборщицу и кочегарку нашей казармы. Эта старая терская казачка нам сразу по прибытии в Грозный сказала, чтобы мы сломали  в ограде нашего ГУАЦ свежую кладку кирпича, расположенную в кустах сирени, чтобы она беспрепятственно носила нам вино при необходимости. Мы хвалили её вино, а она сказала: «Эх, ребяты! Попробовали бы вы моё первое вино! А это ведь шастоя!» Когда она узнала, что я прощаюсь навсегда, она прихватила бутылку вина из своего «НЗ» и мы по-про-бо-ва-ли!!! Никакие фирмы не могли тягаться с этим домашним вином! С этой бабулькой я много о чём переговорил. Рассказывала она о непростом житье казаков в Чечне до войны, во время войны, после войны и после прихода придурка Хрущёва… Но я об этом рассказывать не могу. Почти все мои деньги мы пропили и рано утром я тронулся на вокзал, попрощавшись с командиром эскадрильи и его замом по строевой подготовке. Они просили написать, как я устроюсь и что это за часть.
  На другой день утром я уже был в месте назначения. На станции я спросил, где мне найти часть и назвал номер. Мне, посмотрев на мою лётную форму, сразу сказали, что автобусы туда не ходят, только вечером бывает автобус из части, который забирает жителей лётного городка, работающих в станице. Я приехал ещё до обеда и ждать до вечера мне совершенно не подходило. У меня осталось 50 копеек денег и у меня был выбор купить булочку, или выпить кружку пива, какого-то тёмного и дорогого. Я решил выпить кружку пива, так как до автобуса ещё далеко. Стоя в тени, недалеко от буфета с пивом, привлекал своей формой взгляды прохожих и алкашей у буфета. Один подошёл ко мне с кружкой и поинтересовался:
- Закончил учёбу? Будешь сам летать?
   Мне не хотелось ему говорить правду, но и врать не хотелось ещё больше и я ответил:
- Нет списали меня на землю. Отлетался.
 Что меня дёрнуло, чтобы спросить у этого алкаша, что в лётном городке одна часть или несколько. Меня, мол, интересует № 52 205. А тот, отстранив от себя кружку, удивлённо посмотрел на меня и спросил:
-Ты не ошибаешься? Точно назвал часть?
  Я достал документ, посмотрел и повторил номер. Мужик покачал головой и сказал:
 -  Вот это тебя приземлили, летун! Это танковые склады. Тебе 500 метров идти вдоль железной дороги и упрёшься в ихнюю разгрузочную рампу, а чуть левее эта часть.
    Я вытаращил глаза на этого мужика и думал, пьяный он или нет? Вроде нет, хотя я с этого пива, да на голодный желудок захмелел здорово. Я показал документ мужику, он посмотрел и кивнул головой, потом оглянулся, позвал ещё одного знакомого и спросил:
- Скажи! 52205 где часть находится?
- Да вот! – ткнул он пальцем вдоль железной дороги, - А на кой хрен она летуну?
- Всё! Иди! Это секрет! – сказал мой алкаш тому алкашу   и оттолкнул его прочь.
- Ну спасибо! – сказал я, - Мне обещали сделать, чтобы служба раем не показалась…
-  Да! Танки на плечах таскать будешь! Шучу! Техники у них до хрена, но … кнопку нажал, а спина мокрая! С чем и поздравляю!
  Я не стал допивать полкружки пива, поставил на стойку.
- Не будешь? – живо спросил алкаш.
- Нет! Спасибо за информацию. – сказал я и пошёл вдоль железной дороги. 
  Дойдя до рампы, я обследовал её и остался доволен. Оказывается моя вагонная эпопея находит своё продолжение… Я посмотрел в сторону части. Она была метрах в 100 от рампы. Я от пива был слегка пьян. Но… была не была! Я достал из чемодана сапожную щётку, почистил сапоги, хотя на вокзале тоже чистил, и пошёл.

   На калитке была кнопка. Я позвонил. Железную сплошную калитку открыл старый дед. Вид у него был неопрятный, одежда была видом, чуть ли не старше деда. Сам он был сутоловатый  и с недельной седой щетиной, с палкой вместо костыля. Увидев меня на секунду застыл и тут же… палку левой рукой взял на плечо, как шашку на параде, а правой отдал мне честь, приложиы руку к серой помятой фуражке с поломанным козырьком, дурашливо выпучив глаза.
- Здрассте! – говорю я, - Это 52 205 ?
- Ну,  да-а-а! – отвечает дед, - Тока у нас тута летать неначем! Рази что на метле…
- Значит, будем ползать! – сказал я. – К начальству надо пройти!
- Погодь! Пойду позвоню! А зачем табе к нам?
- На службу направили к вам!
- Да-а-а… А чё без самолёта?
- Тут у вас заработаю и куплю! - ответил я.
- А-а-а! У нас заработаешь чё нибудь…- сказал он и закрыл калитку.
   Минут пять его не было, потом он открыл калитку и указал на белое одноэтажное  здание метрах в двадцати.
- Вали! Ждут в штабе!
   Я зашёл в небольшой коридор. Прямо на двери табличка: «Командир части». Слева на двери табличка:  «Заместитель командира части», ещё левее -  «Бухгалтерия». Справа на двери табличка: «Казарма». В торце коридора на двери табличка: «Раздевалка». Правее, напротив казармы на двери табличка: «Партбюро». Между раздевалкой и партбюро была дверь с надписью: «Красный уголок». Слева  от меня было окошечко и над ним надпись: «Дежурный», но в окне никого не было видно. Я подошёл к окошку дежурного, на полочку перед окошком поставил свой маленький чемодан, раскрыл, достал пакет с моими документами и подошёл к двери командира. Я постучал в дверь  и услышал слово: «Войдите!» В левой руке у меня был  чемодан, правой рукой я открыл дверь и зашёл. В небольшом кабинете т-образно были составлены два полированных стола, вокруг стола, расположенного в длину,  стояли два майора, два капитана, старшина и сержант-сверхсрочник с повязкой дежурного. Все они были примерно возрастом около сорока лет.
- Здравия желаю!- сказал я, отдав честь, - Курсант… извиняюсь, сержант Крупатин прибыл в вашу часть для продолжения дальнейшей службы. Поставил чемодан, протянул пакет с документами перед собой, не зная, кому их подать. Два майора переглянулись и майор, который был покрупнее, сказал худощавому майору:
- Всё! Теперь вы приступайте!
Я обратил внимание на размазанные следы влаги на полированной поверхности стола и понял, что здесь выпивали и убрали всё со стола к моему приходу. Запаха я не чувствовал, потому что сам выпил пиво. «Удачно попал!» - подумал я. Два стула с одной стороны стола и два стула с другой стороны были задвинуты под стол. Стульев явно на всех не хватало, поэтому они все стояли.
  Худой майор взял конверт моих документов, надел очки, распечатал и стал читать, а стоявшие в комнате направили свои взгляды на меня и мою форму. Крупный майор увидел значок парашютиста и спросил:
- Сколько прыжков с парашютом?
- Официально девять. Но есть ещё один прыжок в пятнадцать лет, когда я не мечтал летать. Хотел посмотреть, как прыгают, а пришлось прыгнуть за отсутствующего, чтобы команда района не «прогорела»…
- Ну и как? Удачно? – с улыбкой спросил майор.
- Не совсем. Я через высоковольтную линию перелетел, так как вес был маленький, а ветер сильный. Только ангелы, видимо,  спасли не иначе.
- Так после этого вас и под пистолетом бы не заставили прыгать? – спросил майор, похохатывая.
- Получилось иначе. Я сам не ожидал, потому что не надеялся на здоровье, но прошёл лётную комиссию, потому что кардиограмму сердца не требовали на винтомоторные, а потом, воздух попробовал и отказаться было трудно, тем более, что пригнали к нам такие чудесные реактивные самолёты, чехословацкие типа «Дельфин», ЭЛ – 29 …
- Знаем, знаем ! – сказал майор, - Над нами иногда они летают, хотя в основном «балалайки» летают, МИГ -21. А почему комсомольского значка у вас нет? Нарушение формы!
- Нет, товарищ майор. Я коммунист.
- О! – воскликнули одновременно майор и старшина, переглянувшись.
- Тогда ко мне зайдёте! Я секретарь партбюро! – сказал старшина лет сорока на вид.
- Слушаюсь! – ответил я,  а худой майор, оторвавшись от документов, так глупо и испуганно вытаращил на меня глаза, что очки с него сползли и едва задержались на кончике длинного носа.
- Там у вас все коммунисты были что ли? – спросил худой майор, поправляя очки, при этом он шевельнул ногами и под столом упала и покатилась пустая бутылка.
- Нет, товарищ майор. Я один был коммунистом. Я ещё до авиации вступил в партию, потому что был на заводе начальником штаба «Комсомольского прожектора». Писал, рисовал, организовывал по цехам такие штабы «Комсомольского прожектора» и даже в общежитии.
- Так вы рисуете? – спросил парторг, - Это здорово! А то я тут мучаюсь с наглядной агитацией сам, как могу… - он поднял бутылку и поставил её к стенке.
- А кем вы по профессии были на заводе? – спросил крупный майор.
- Электромонтёр четвёртого разряда  по монтажу и эксплуатации промышленного электрооборудования. – ответил я.
- Как вам повезло, Сергей Филиппович, такому легче будет познакомиться  с вашей электропогрузочной техникой! – сказал крупный майор худому майору. Тот кивнул, а я сказал:
- Я знаком с этой техникой и ремонтировал её,  и право вождения имею…
- О -о-о-о ! - заголосили все разом – Да вас бог послал! – и захохотали, - Бог послал коммуниста!
- Так! – сказал крупный майор, - Есть предложение! Пойдёмте, пройдём по ближайшим складам, представим нового командира части, чтобы специально не собирать коллектив, а начнём с электрохозяйства и сержанту покажем его главное место приложения усилий.
- Да! Да! – заголосили все и повернулись к выходу. Я стоял ближний к двери, взял свой чемодан и вышел. Старшина вышел за мной и сказал:
- Товарищ сержант! Давайте сразу представим вас солдатам в казарме! – и открыл дверь казармы. Старшина зашёл, пригласил рукой меня. Три человека были в казарме и нехотя поднялись с коек.
- Ну, что гвардейцы! Дождались настоящего сержанта! Вот уж погоняет он вас!
- Товарищ старшина! Я не умею гонять солдат! Я умею гонять самолёт! А нет самолёта буду гонять электрокары, погрузчики. Я пилот-истребитель и отвечаю только за себя.
- Нет, товарищ сержант! Здесь у вас обязанности будут пошире! Ну-ка, наведите порядок в казарме! Что это за объедки на тумбочке? – сказал он солдатам.
- Я обедал! – ответил покрасневший солдат маленького роста, - Я же в столовую не езжу, потому что при машине командира нахожусь. А мне привозят ребята поесть. Сейчас выброшу…
- Не выбрасывай, друг! – сказал я, глядя на остатки гарнира из гречки и кусок хлеба на тарелке, - А то у меня разрыв сердца будет! У меня сегодня ни крошки во рту не было! Через полчаса вернусь и доем. Хорошо?
   Произошло какое-то замешательство на несколько секунд и солдат ответил:
- Хорошо, товарищ сержант! У меня ещё пряники есть в загашнике. Чай кипятильником сделаем.
- Ну, спасибо, друг! – ответил я с облегчением.
- Остальные где? – спросил старшина.
- Иванов в зарядной, Петросян и Воробай в гараже, Иваненко на почту отпросился.
- Вы представьтесь сержанту! – скомандовал старшина.
- Рядовой Вальков! Водитель автомашины командира части.
- Рядовой Королёв! Грузчик такелажник, водитель погрузочных кар.
- Рядовой Дзержинский! Грузчик такелажник, водитель погрузочных кар.
  Я немного растерялся, услышав фамилию последнего, посмотрел на него. Но юмора не заметил и сам представился, отдав честь:
- Сержант Леонид Крупатин! Грузчик такелажник, водитель погрузочной электротехники.
- Хорошо! – сказал старшина, - Оставляйте вещи, пойдёмте познакомим вас с нашей частью.
  Мы вышли на ступеньки штаба и … Над нами с грохотом промчался взлетающий МИГ-21! Я опешил, проводил его взглядом…
- Ваша техника? – спросил старшина.
- Нет! Я на МИГ-17 летал, а на этом летал бы на будущий год.
  Большой майор тоже, оглянувшись на меня, спросил с сочувствием, указав себе на грудь:
- Дёргает за душу?
- Да, уж! – ответил я, - Мои начальники дошли до уровня садизма, чтобы я ползал, а надо мной летали…
- Видно вы им здорово насолили? – спросил майор.
- Не согласился переучиваться на авиационного техника. Они готового офицера потеряли. А я готов был служить в армии только ради космоса. А раз мне это не светит, то и армия мне ни к чему.
- А что со здоровьем? – уточнил майор.
- Ну, сначала то, что я скрыл сердечную недостаточность, уверенный в том, что больше подхожу в космос, чем нормальные люди, а второе… мне в начале мая один бандит порезал пальцы на левой руке. – я мельком показал кисть левой руки, - И в части меня бы забраковали на медкомиссии и я бы остался каким-нибудь замкомроты, гонять солдат.
-  А того задержали? – спросил майор. Мы в это время проходили мимо гаражей и подходили к зарядной мастерской электропогрузчиков и кар.
- Да! Задержали, оказался особоопасным, в розыске, и в связи с этим Председатель ЦК ДОСААФ  Покрышкин дал заключение, что я «Достоин поощрения». Вот меня и поощрили. Вспомнили, что у нас теоретические занятия не входят в срок службы, а только нахождение в лагерях на полётах. И решили, что я семь месяцев не дослужил до двух лет. Сказали, что если мне у вас не понравится, то я могу изменить своё решение и согласиться на авиатехника.
- Вот как? Но семь месяцев, это, где-то февраль, а приказ бывает в апреле, а его исполняют в мае. – сказал майор, заглядывая мне в лицо.
   Меня его слова шокировали… и он это заметил. Я горько усмехнулся и покачал головой.
- Ну, что ж… Христос терпел и нам велел! – горько проговорил я.
- Это слова коммуниста? – с иронией спросил майор.
- А я считаю, что путь к коммунизму это продолжение православия. Меня крестила бабушка в шесть лет тайком от матери, потому что она бы не позволила. «Заслуженный учитель школы РСФСР» - ей бы это не простили. Бабушка увозила меня в другую станицу. Меня много раз спасали ангелы хранители. Настолько много раз и в таких ситуациях, что случайностей таких не бывает. Я стараюсь их не обижать, хотя не всегда получается…
- Мне кажется, что вы достойны своих ангелов! Но не афишируйте своё отношение к Богу. Не все могут правильно понять. Согласны?
- Да! Конечно! Спасибо! А вы куда-то переводитесь?
- Да! Переводят! На повышение… В Округ.
- Поздравляю вас! Хотя жаль, конечно.
- Почему? – спросил майор.
- Да я как-то душу вашу почувствовал на расстоянии. Я редко в людях ошибаюсь.
- Ну. Я буду иногда заезжать по службе, и буду интересоваться вашим внедрением в коллектив. Вагоны, это не самолёты. Нелегко придётся.
- С вагонами я знаком с пятнадцати лет.
- Да? А сейчас сколько лет сейчас?
- На Рождество будет двадцать три.
- А родом откуда?
- Можно сказать из Цимлянска Ростовской области, хотя фактически родина на дне Цимлянского моря.
- Так вы земляк почти что! От нашей Кущёвки до Ростова восемьдесят километров и до Цимлянска – двести. Да-а! Я считаю, что командиру Сычёву повезло с вами. В добрый путь, Леонид! Я Лысенко Николай Иванович.  – сказал он и протянул руку. Я пожал ему руку, а он, не отпуская, прижал её крепче, а я в ответ, тоже прижал.
- А почему же с пятнадцати лет начал вагоны разгружать? – заинтересовался майор.
- Я закончил восемь классов и у меня отец утонул в Цимлянском море. У матери, кроме меня была сестрёнка годовалая и бабушка моя без пенсии. Я пошёл на свои хлебА. Учился в Волгограде в ПТУ на электрика, подрабатывали на вагонах. После окончания ПТУ работал на Волгоградском тракторном заводе, тоже не гнушался вагонов. Даже, когда летал, приходилось цемент и щебёнку разгружать, и строить площадки под реактивные самолёты. К серьёзной нагрузке я отношусь серьёзно и с уважением.
- Молодец! – сказал майор, - Так держать! Ну,  вот ваша зарядная мастерская и она же - гараж  электропогрузчиков и электрокар.
  Майор Сычёв, с приоткрытым ртом, хлопая маленькими глазками, слушал, глядя то на Лысенко, то на меня.
  Я увидел тесное одноэтажное строение с широким проёмом, а  вместо двери на проволоке висела подвижная дерматиновая  штора. Внутри стояли электропогрузчики трёх видов по грузоподъёмности. И электрокара. Над ними, переключая зарядные концы, копался солдат в куртке из кожзаменителя,  в резиновых перчатках на руках. Увидев нашу группу, он вышел в развалочку  и глупо смотрел на подошедших, не сняв перчатку, не пытаясь представиться. Майор Лысенко обратился к нему:
- Иванов! Тебя так ничему и не научили здесь? Ни честь отдать, ни доложить, как положено… Ну вот теперь у вас будет и новый командир части и сержант новый. Он вас научит строевым приёмам. Иванов, ничего не понимая, водил глазами с одного на другого, но больше смотрел на меня и мои золотые погоны курсанта и офицерскую фуражку с лётной кокардой, как меня снарядили на прощанье мои друзья – курсанты. Лысенко развернулся и пошёл в сторону под 90 градусов.
- Пойдёмте к складу номер один, там сегодня основной контингент работает! – сказал он всем, махнув рукой. Наша группа, точнее назвать – толпа пошли вслед за ним. Я спросил у Лысенко:
- Товарищ майор, вы не скажете, к кому мне обратиться насчёт довольствия, а то я сегодня ещё не ел и видимо в столовой мне ничего не светит… Майор резко остановился и подозвал старшину – парторга, что-то сказал ему и тот вернулся в штаб, так как дежурный- сержант сверхсрочник, а точнее – «кусок», как все их называли в те времена, остался в дежурной части.
    Мы подошли к небольшому, но трёхэтажному зданию. Вход был один и возле него стоял грузовик с откинутым задним бортом. Мужчина  в кузове волоком подтаскивал в краю борта небольшие кубические деревянные ящики. Женщины в серых спецовочных халатах и брезентовых фартуках, брали эти ящики и уносили в здание. Чувствовалось, что ящики очень тяжёлые.
- Девчата! Там наверху скажите всем пусть спустятся сюда и завскладом, тоже. – сказал майор Лысенко.
  Через пару минут послышались множественные шаги и вышли к нам шесть женщин в  рабочей спецовке,   капитан возрастом около пятидесяти лет, с синими прожилками на красном носу, и девушка в простеньком коротеньком платье.
- Так, мои дорогие! – начал майор Лысенко, - Я должен вам представить нового командира части и нового сержанта срочной службы. Вот майор Сычёв Сергей Филиппович будет вашим командиром, а я с вами прощаюсь в связи с переводом на другую службу…
- О-о-о-й… - заныли женщины, - Николай Иванович, что же вы бросаете нас! Мы же так привыкли к вам!
- На службе не выбирают! – с улыбкой ответил Лысенко, - Приказ!
- А вы куда, Николай Иванович? – спросила кто-то из женщин.
- В Ростов! – с удовольствием ответил Лысенко, - Так что я буду к вам забегать!
- Ну, с повышением вас, Николай Иванович! – заголосили женщины.
- Спасибо! А это вам новый сержант срочной службы! Будет командовать нашими грузчиками срочной службы и   отвечать за электропогрузочную технику. Представьтесь!
- Сержант Крупатин Леонид Васильевич! До весны к вам! - сказал я в адрес капитана, отдавая честь. Тот тоже отдал честь и в адрес майора Сычёва представился:
- Капитан Квасов, заведующий складом номер один.
  Сычёв кивнул и даже руку не подал капитану, а одна из женщин-грузчиков, пожилая и маленького роста, глядя на меня, спросила у Лысенко:
- А сержант чё? Так и будет  в золоте красоваться?
  Все засмеялись, а Лысенко со смехом ответил:
- Нет! Переобмундируем! Он только прибыл к нам.
Все с интересом рассматривали меня.  Вышедшая из здания последней, была девушка, крепкого телосложения, черноглазая, симпатичная, но с грубоватыми чертами лица. Она, кажется, остекленела, глядя на меня. Одна женщина была с виду не старая, тоже, как и пожилая, маленького роста,  с лицом закрытым платком, так, что видно было только глаза, взглядом просто прожигала меня. Две женщины, рослые и крепкие, посматривали на меня с прохладным интересом. Ещё была молодая женщина, белолицая с милым лицом, голубыми глазами. Она с пытливым  интересом и даже с восторгом рассматривала меня, а бабка опять подала голос:
- Вот, мамулька, прибыло твоего полку! Ещё тебе прибавился сынулька! – адресуя слова этой белолицей, а та ответила, улыбаясь, так же оценивающе глядя на меня:
- Что-то он взросленький для сынульки…
- Ну, значит будет папулька! – сказала бабка и все захохотали. Я тоже посмеялся, не понимая в чём дело.
- Ладно! Не будем отвлекать от работы, да и лётчик у нас ещё голодный! – сказал Лысенко и пошёл к штабу. Нас встретил старшина-парторг, что- то на ходу стал объяснять Лысенко. Лысенко возмутился:
- Значит надо найти Галушко и пусть на командирской машине летит в лётную часть и делает заявку на новую штатную единицу, иначе и завтра сержант будет голодный! Да! Стоп! Я же уже передал полномочия! Товарищ майор! Сергей Филиппович! Вот ситуация! Надо найти старшину Галушко и срочно отправить в лётную часть, в столовую и подать заявку на новую штатную единицу. Иначе новый сержант завтра будет голодный.
- Ну, да! Конечно, давайте. – кивнул Сычёв.
  Лысенко с иронией глянул на него и ответил:
- Это уж вы теперь давайте! Я здесь никто…
Сычёв обратился к старшине-парторгу:
- Товарищ старшина, ну найдите этого Галушку, пошлите его… Вы же знаете куда! Я тут пока не ориентируюсь…
- Сейчас всё сделаем, товарищ майор! – ответил парторг, - Только машину вашу можно использовать за Галушко и в лётную часть?
- Да, но надо же вот Николая Ивановича отвезти домой… - засомневался Сычёв.
- Да пусть найдут  Галушко, а он меня по пути домой забросит!  - ответил Лысенко.
  Мы пришли в штаб, старшина-парторг сказал мне, чтобы я зашёл в бухгалтерию в Светлане  кастелянше-каптенармусу. Я зашёл и увидел в тесном кабинете два письменных стола с кипами папок по углам и на полках. За столами были две женщины: одна пожилая, в цветастом платье, другая моложе, но в сером халате, как и женщины рабочие склада. Я её сразу «окрестил» - «серая мышка»…
- Здравствуйте! Сержант Крупатин Леонид Васильевич, прибыл на службу к вам до весны. Мне сказали обратиться к Светлане по поводу  формы и постельного белья.
-  Вот это да! Это ко мне! – сказала женщина в халате, - Присаживайтесь, я вас оформлю и пойдем на склад.
- Какой красавец! – сказала пожилая женщина, глядя на меня с восхищением, как на картину, - Потом ко мне подойдёте я тоже вас оформлю. Я бухгалтер, меня звать Наталья Петровна! Через час рабочий день заканчивается. Я схожу домой и вернусь. Принесу вам что-нибудь покушать, а то я слышала, что вы сегодня без ужина остаётесь.
 Я страшно засмущался даже от первого её возгласа, а уж насчёт ужина, я совсем был сражён.
- Да что вы! Спасибо! Не надо! Там ребята мне немного оставили и пряники к чаю у них есть! – возразил я.
- Ничего! Оформляйтесь, получайте всё, а потом ко мне. Можно и завтра оформить, если вагонов не будет .
   Пошли на склад, а мне так хотелось зайти в казарму и доесть тот гарнир с куском хлеба…
На складе  получил форму, спецовку, сапоги рабочие, строевые, фуражку и даже погоны сержанта она мне нашла. Они были чёрными и на них были эмблемы танков … Не думал я и не гадал оказаться танкистом-грузчиком! Я попросил разрешение оставить свою форму на складе и Света согласилась. Пятидесятый размер формы был на мне в плечах, как раз по размеру, потому что я был накачан штангой и турником-перекладиной. Только я зашёл в казарму, ребята восхитились:
- Да вам и эта форма  – ничтяк! Как влитая!
- Но танки на мои плечи заехали неожиданно! – сказал  я, с горькой  усмешкой, - Мне даже, однажды,  полтора месяца пришлось пограничником быть! Но танкистом – не ожидал! Дед у меня был на фронте танкистом! Под Будапештом погиб… А где… Вальков, по-моему, его фамилия? – указал я на пустую койку, где был шофёр командира во время знакомства. – Там была тарелка с гарниром. Я такой голодный, что могу несъедобные предметы глотать…
- Вальков уехал искать старшину Галушко, а тарелка у него в тумбочке и пряники. Сейчас я достану! – сказал рядовой Королёв и вынул из тумбочки тарелку и пряники, - Сейчас чай поставим в банке.
- Спасибо! Какая койка свободна?
- Вот в середине и у входа, где вы стоите.
- Отлично! – бросил я вещи на койку у входа и пошёл взял тарелку. Гарнир был сухой, но у меня так на него выделялась слюна, что я его съел с куском хлеба как конфетку. Ел я стоя, разглядывая в окно территорию, а ребята, затаив дыхание рассматривали меня.
- Можно уточнить, товарищ сержант, вы нами командовать будете или всей частью. Вова Иванов говорит, что майор Лысенко вас представил как нового командира части и мы ничего не поймём… - кивнул он на Иванова, который уже пришёл из зарядной.
    Я засмеялся и чуть не поперхнулся.
- Давайте без вы. Я не намного старше вас. Мне в январе будет 23 года. Меня звать Леонид по отчеству Васильевич, по фамилии Кру-па-тин. Командир части у вас… то есть, у нас будет Сычёв Сергей Филиппович. Командовать мне как-то не с руки. Я истребитель, а пилот истребитель -  командир сам себе. А Иванов не заметил нового командира. Он только на меня смотрел.
- А вы правда на самолёте летали? Или вы их обслуживали? – робко спросил Королёв.
- Я пилот-истребитель. В этом году у меня уже был третий тип самолёта, боевой МиГ-17 и спарка УТИ МиГ-15. На МИГ – 17 три боевые пушки стоят: две – 23-го калибра и одна – 38-го калибра. Скорострельность и боекомплект – это я вам потом рапсскажу. До этого был тоже реактивный, но учебный ЭЛ-29 Чехословацкий, красавец, но слабоватый движок, а до этого был винтовой ЯК-18. Последний самолёт в этом году был в Грозном, а два предыдущих в Волгограде. Я сам из Волгограда. А к вам попал, потому что не согласился обслуживать самолёты, на которых летал. Меня списали с лётной службы по здоровью, а быть возле самолётов и не летать – это пытка, которую не всякий и не всегда может выдержать.
- Ну тогда я буду называть тебя, товарищ сержант, просто – Васильич, а я Иван из Донбасса! Служу второй месяц. – сказал Королёв и подошёл, протянув руку. Я поставил тарелку с вилкой на тумбочку, крепко пожал Королёву слабоватую его ладонь.
- Отлично! А где мне помыть посуду? – спросил я.
- Давай, Васильич, посуду. Меня звать Вова, я с Дальнего Востока. – сказал, подойдя ко мне,  Иванов. – У нас мыть посуду негде. Умываемся мы в бане, которая через дорогу от штаба в одном корпусе с гаражом. Горячая вода бывает только в банный день, когда кочегарим бойлер. Бывает банный день и после тяжёлой разгрузки.
   Мы пожали друг другу руки, открылась дверь и зашли двое солдат:
- О! У нас что? Пополнение? Да ещё сержант…! И какой год службы? – спросил высокий светловолосый с матом после слова «сержант».
- Во первых, давай познакомимся. Меня звать Леонид, ребята решили меня звать по отчеству: Васильич. А служу четвёртый год.
- Кусок что ли? То есть… Сверхсрочник?
- Сам ты кусок! Разговор не получился. Проходи, не загромождай проход. Я здесь расположился.
- Я тебе не кусок! Я дед! Понял, сержант! И мне пОхрену в каком ты звании! Я дембельский чемодан готовлю!
- Если тебя не научили Уставу, то ты его на губе будешь зубрить! Но сначала я твои горбом поломаю пару коек, а потом отправлю на губу! Понял?
  Я схватил его правой рукой за ремень вместе с брючным, присел, заваливая его себе на плечо, приподнял и кинул через свою койку на соседнюю, задницей. Сетка прогнулась до пола, а передняя рейка сетки осталась изогнутой, не достав до пола. Я подошёл к лежачему «деду». Он удивлённо смотрел на меня. Низкорослый солдат, похожий на кавказца, испуганно глядя на происшедшее, прошёл и сел на свою койку.
- Ну что дед? Помолодел или процесс омоложения продолжить? Давай руку! – протянул я к нему свою правую.
- Не надо! Ты меня унизил перед салобонами и за это ответишь… - прошипел он.
Я опять схватил его за ремень, вырвал с продавленной койки, поставил на ноги и сказал:
- Запомни! Здесь нет салобонов и дедов или ты остаток службы проведёшь на губе! – треснул ему кулаком поддых и он согнулся.
  В дверь постучали и открыли снаружи. Заглянула улыбающаяся Наталья Петровна:
- Извините, ребятки! Пока начальства нету, я тут кое чего принесла Леониду Васильевичу, обмыть вступление в нашу часть! Кушайте, а то Леонид Васильевич сегодня без довольствия. А графин мне завтра отдадите. Винцо хорошее, домашнее! А ты, Сашок, что с желудком? Болит?
- Да что-то чуток прихватило… - простонал мой противник и сел на поломанную койку.
- Наталья    Петровна! – смущённо залепетал я, -  Спасибо! Но мне не удобно! Вы домой ходили! Извините!
-  Да ничего! Мы кубанские гостеприимные! До свидания. – и ушла.
-  Ну, что, братцы? Где и во сколько вы ужинаете?
- Через час едем на машине ЗИЛ-157 в столовую в лётную часть. С нами старшина Галушко, за рулём Саша Воробай, - указал Иванов на согнувшегоя светловолосого.
  В казарму зашли двое: водитель командира Вальков и старшина сверхсрочник.
- Ну, что? Нашего полку прибыло? – широко улыбаясь спросил старшина и протягивая мне руку. Я крепко пожал ему руку…
- Ой! Тише! У меня руки болят! Вчера до темна картошку копал. Руки болят с непривычки. Григорий меня звать без начальства, а фамилия ГалушкО, а не Галушка, как эти засранцы меня кличут, а тебя как? – спросил он,  присаживаясь на мою койку. Я тоже сел и вкратце рассказал о себе. Ребята слушали, затаив дыхание. Показал травмированные пальцы на левой руке.
- Вот это поощрили они тебя за твой подвиг. Ты будешь на вагонах вкалывать, а над тобой твои самолёты будут шуршать?
- Было бы хуже, если бы я их обслуживал, а летал другой и ещё я бы за его жизнь был в ответе. Лучше за свою отвечать.
- Это точно! Выбрал ты верно! А к вагонам привыкнешь.
- Я от них не отвыкал с пятнадцати лет. Даже летая, разгружали вагоны в свободное время и сами бетонировали площадки под новые самолёты. И электропогрузчики я ремонтировал, работая на заводе до авиации.
- О-о-о! Вот почему тебя к нам кинули! За… шибись! А это что такое? – кивнул он на сумку, которую я  не успел спрятать.
- Наталья Петровна узнала, что я сегодня целый день не ел и принесла харчишки.
  Старшина достал из сумки графин, посмотрел,  поставил назад и вздохнув сказал:
- На восемь рыл – это дразнилка! Только рот пополоскать! Ладно! Из столовой будем ехать, что-нибудь прихватим по пути! Ты не поедешь с нами? Ты же без довольствия. Поехали, чего-нибудь выпросим.
- Поехали, но я чего-нибудь всё-таки съем сейчас, а то в обморок упаду.
- А это что? – обернувшись посмотрел старшина на прогнутую койку.
- Да вот мы знакомились и Саша неаккуратно на койку сел… - ответил я.
- Не-е! Так не пойдёт! Надо как-то исправить… - протянул старшина.
- Ну вот! Вы езжайте, а я исправлю! – сказал я.
  Я заглянул в сумку. Кусок сала, гусиная ножка горячего копчения, помидоры, огурцы, лук хлеб – полсайки, банка консервированных помидоров с огурцами.
- Братцы! Хлеба мало! Захватите из столовой.
- Хорошо! – ответили мне.
- Воробай! Заводи машину! Поехали! Мы до столовой заедем кой куда! А ты, Васильич, пока перекуси, да и вмазать можешь. Мы ещё привезём…
  Дверь открылась, зашёл солдат, младший сержант:
- Иваненко! – воскликнул старшина Галушко, - Ты чего полдня гуляешь по почтам? Едем в столовую!
- Еду! Я готов! – ответил Иваненко. Он мельком глянул на меня, не поздоровался и вышел вместе со всеми.
- Ты взял? – спросил у него старшина.
- Взял. – ответил Иваненко.
- А где груз?
- В раздевалке…
- Ясно! Пошли.
  Все активно собрались и уехали. Я вынул нож из сапога, отрезал и  съел кусочек очень вкусного сала с хлебом и помидором, вышел на ступеньки штаба. Я хотел присмотреть какое-нибудь удобное место, чтобы засунуть конец согнутой койки и  рывком выпрямить своей массой. На глаза мне попалась спортплощадка и я с горечью увидел заржавевшую перекладину турника и засиженные птицами реи брусьев. Я подошёл к брусьям, посмотрел и убедился, что они не прикреплены к земле. Я завинтил намертво барашки, закрепив стойки, присел, упёрся в реи брусьев и с трудом оторвав вросшее в землю основание, поднял свой край брусьев. Возникла мысль: если под основание брусьев положить согнутую сетку кровати и бросить на неё брусья… сетка точно выпрямится. А как это сделать, если я один. Я посмотрел на сторожку. Дед сторож из окна с любопытством смотрел на меня. Я пошёл в казарму, взял сетку кровати, принёс, положил на землю возле брусьев и пошёл к деду. Только я открыл дверь в сторожку, как услышал голос:
- Таких богатырей у нас ещё не было! Ты чё придумал? Летать на брусьях?
- Да! Дорогой верный страж! Как тебя звать , величать?
- Пантелеич, меня звать! Чё те надо?
- На минутку, не больше можно тебя попросить подойти к брусьям.
- Не больше! – сказал он и вышел, оставив открытой дверь, - Если зазвонит, ты будешь бежать! Я не успею!
 Я объяснил, что он должен подложить сетку под брусья, когда я подниму.
- Это кто же так согнул? Ни хрена себе! И кости целые?
- А то! Давай! – сказал я подняв брусья. Дед засунул сетку и я бросил. Сетка крякнула и впечаталась в землю. Я опять поднял, дед вытащил…
- Хе-хе! Как тут и была! Молоток! Мозгой шевелишь и дури до хрена. Пошёл я…
- Спасибо, Пантелеич!
- Давай! Хе-хе! – ответил дед,  шаркая в сторожку.
    Я отнёс сетку, поставил на место и заправил постель. Подумал… и отпил из графина вина пару глотков, довольный удачей с сеткой. Вино было изумительным! Я открыл чемодан, достал подготовленные заранее белые подворотнички, примерил к новой гимнастёрке. Пришил подвортничок, надел. Над тумбочкой справа от двери была розетка и зеркало. Я подошёл, посмотрел с грустью на чёрные погоны с эмблемами танков. Да-а-а.. Вот это да!
   Ребята со старшиной приехали часа через полтора. Старшина сказал:
- Всем в баню! – потом глянул на заправленную койку Воробая (а эта была его) и удивился – А как ты это сделал?
- Да вот так! Через хрен! – показал я с юмором руками, как бы через «пятую точку».
- Да-а-а! – удивился старшина, - Ну и хрен у тебя… - и мы пошли в баню, не взяв с собой полотенца, но, прихватив сумку Натальи Петровны.
   Оказывается,  общий стол у них, то есть - у нас, был в раздевалке бани, которая находилась через главную въездную дорогу – от ворот проходной до дверей первого склада. А за первым складом я видел ещё какие-то ворота. Мне объяснили, что это ворота в соседнюю танковую часть БТРМ – бронетанковые ремонтные мастерские, для которых в основном и существует наша складская часть и там находится настоящая охрана с ротой охраны, с которой соединены сигнализацией все пункты охраны наших складов. В случае сигнала, через 30 секунд  ворота открываются и тревожная машина с вооружённой охраной влетает к нам на склады. Самый опасный склад номер один, находится прямо возле ворот. Точнее – ворота возле склада. Почему опасный? Потому что оружейный, вплоть до реактивных установок и всё на наших плечах и даже лифта на второй этаж там нет.
   В раздевалке бани было уютно, но тесно: старый письменный  стол с тумбой и две скамьи, на стенах примитивные вешалки. В тумбе стола была примитивная посуда. Я заглянул в баню: четыре душа и  под потолком громадный железный куб литров на шестьсот.
- И за сколько времени он нагревается? – спросил я у ребят.
- За четыре часа! Но он с сюрпризом! В этом баке сатана живёт. Когда вода начинает нагреваться и начинает циркуляция от змеевика в топке, до этой ёмкости, то в ней происходит какая-то реакция, похожая на попытку сатаны с рогами и копытами, вырваться наружу. Бешеные удары идут буквально во все стенки. Петросян даже не заходит в баню, пока сатана не успокоится и моется он уже тёплой водой. Я усомнился и усмехнулся, глянув на Петросяна, а он без усмешки стрельнул в нас испуганным взглядом.
   Занялись сервировкой стола: порезали сало, гусиный окорок и две буханки хлеба. Сделали по два бутерброда на всех. Помидоров было как раз на всех по одному, как верно рассчитала Наталья Петровна, предусмотрев даже на долю старшины. Оказывается, эта душевная женщина, ко всем государственным праздниками приносит солдатам пироги и винцо.
- Ну, давайте за именинника! – сказал старшина, - Сколько тебе стукнуло, Иваненко? Признавайся.
- Двадцать… - с гордостью сказал он.
- Ну, удачи тебе в боевой и политической подготовке! И здоровья, чтоб на вагонах за двоих работал! - старшина выпил и сморщился, натужно сделал последний глоток и возмутился, - И вот это говно ты пол дня ходил искал?  Ты хохол жадный искал подешевле!
- Да я всю Кущёвку обошёл! Старое вино кончилось, а новое ещё не созрело!
- Брешешь, жадный хохол! Всю Кущёвку обойти невозможно! Кущёвка это вторая Москва! Ты искал, где дешевле, хохол!
- Хохол, хохол! А сами вы кто?
- Я кубанский казак! И ты меня с сбой не равняй! Вот попробуй вино, которое я привёз, -  старшина налил и поднял, - За нашего лётчика-грузчика! Не обижайся! Я шучу!.
- А что мне обижаться? – сказал я усмехнувшись, - Я думаю вам за всю жизнь столько вагонов не разгрузить, сколько я разгрузил.
- Это когда ты успел? Самолётом что ли разгружал?
- У меня трудовой стаж с пятнадцати лет. Даже когда на заводе работал, прихватывал вагоны в выходные дни. Даже однажды, с дуру,  взялись разгружать крытый вагон цемента не фасованного и угробили свою спецовку. Пришлось новую покупать.
- Да-а! А я думал ты голубых кровей! Думал тебя в рабочий класс ещё посвящать придётся.
- Не придётся! Я как раз рабочий класс и есть…
- Ну, давайте выпьем за наше пополнение рабочим классом и расскажи нам откуда ты родом и из кого ты происходишь.
  Стукнулись, выпили. Я чуть закусил, стараясь больше употреблять хлеба, потому что видно было, что ребята даже после ужина с аппетитом в ладах.
  Рассказал я о том, что родина моя на дне Цимлянского моря, что помню свою станицу с двух с половиною лет, а в три с половиною -  нас выселяли на баржах вниз по Дону.
  Тут некоторые за столом запротестовали, против того, что я помню с двух с половиною лет. Что это не возможно, что это неправда.
- Ну вот скажите, за каким хреном мне надо вам брехать, или я чем-то похож на какое-то брехло? Если вы не помните, значит в вашей жизни не произошло чего-то чрезвычайного. А у меня была болячка: встречать и провожать пароходы ещё на лопастном ходу, сидя на высоком яру. А под яром крутилось громадное наклонное к Дону колесо: чигирь. Крутил его верблюд. Нижний край колеса зачерпывал воду висящими на нём вёдрами, а верхний край колеса цеплялся вёдрами за край жёлоба и вода по жёлобу шла на плантации. Если бы вы это увидели, то точно, запомнили бы на всю жизнь. А если бы вы с мамой шли с вещами и вам бы сказала мама, что мы домой никогда не вернёмся…  А вы рыдаете и просите вернуться… А вдоль дороги стоят солдаты азиатской наружности с винтовками и собаками… Вы бы это запомнили! И если бы ваш кот напуганный собаками прыгнул с баржи в Дон и вы бы видели и плакали… вы бы это запомнили на всю жизнь! А когда в конце лета вы бы с бабушкой копали в лесу картошку, а к вам бы прибежал ваш кот-бродяга, пробежавший 60 километров и сумевший каким-то образом переправиться на другой берег Дона… вы бы это запомнили. А если бы вам взрослые пацаны, пережившие войну, давали на игрушки запчасти от немецких танков, стоящих в хуторе… вы бы это запомнили. А спустя полтора года, когда мне уже исполнилось 5 лет, я жил на берегу Цимлянского моря, поглотившего нашу и многие другие цветущие, обжитые казачьи станицы. А рядом была ГЭС, ради которой всё это было задумано. Под ГЭС на нижнем бьефе, где бешено крутится вода, рыбаки ловили щук невероятных размеров на острые якорьки, называемые «бура» на миллиметровую леску, сучёную через кипяток вдвое. Щуки были размером от трёх до пяти метров. С одной щуки рыбак брал до двух вёдер икры. Я этого не видел, но год спустя я видел скелеты этих щук на берегу и черепа, как у крокодилов. Потому что их бросали на берегу воронам. Мясо их было несъедобным, оно как дерево. Потому что этим щукам, как  говорили мужики – по двести, триста лет, обросшие водорослями и ракушками, как подводные лодки. Видел сапог отца, у которого щука чуть не оторвала носок, когда он на берегу хотел её тронуть сапогом. Первый год, после перекрытия Дона плотиной,  щук и осетров было много. На второй год меньше, а на третий ещё меньше, потому что им перекрыли  жизненноважный цикл: ходить на нерест в верховья Дона. Мы, пацаны, делали шашки и мечи из обручей с бочек и точили их на обрывистом берегу моря о скальные глыбы, которые вываливались из подмытого берега. Все мы бегали с шашками, пока одному не выбили шашкой глаз… и нас всех обезоружили. После шестого, седьмого и восьмого класса я летом работал по собственной инициативе в топографической экспедиции – бегал с рейкой под взглядами оптических топографических приборов. Мне платили: первый год – 60 рублей в месяц, второй год- 70 рублей, третий год – 80 рублей, но в девятый класс я не пошёл, так как у меня в море утонул отец и я начал свою трудовую деятельность в Волгограде, который во время войны защищал отец несовершеннолетним добровольцем и в январе 1943 года ему исполнилось 18 лет и его зачислили в РККА – Рабоче-крестьянскую Армию. А через две недели завершили окружение армии Паулюса – фашистского фельдмаршала. Я с 1962 года пошёл в самостоятельную жизнь. И начиналась она со страшных приключений. В октябре я прыгнул с парашютом, впервые увидев его вблизи. Я поехал с другом посмотреть на областные итоговые прыжки, а в виду неявки одного парашютиста, мог быть незачёт районной команде и меня попросили прыгнуть. Я прыгнул, но в виду того, что у меня был маленький вес, а к середине дня поднялся ветер, я чуть не сел на высоковольтную линию, но перелетел через неё. На другой год в начале лета я решил познакомиться с рекой Волгой, прыгнул в воду между плотами, которых там было множество возле лесозавода, а меня затащило под плоты. Меня спасли часы моего отца. С берега один мужик заметил, что чайка что-то хочет сныть с ветки, торчащей на плоту, а рядом одежда. Он подошёл, увидел, что чайка хочет снять с ветки часы с браслетом и чудом увидел меня, застрявшего на стыке плотов, где пролезла только моя голова. Он спас меня и ушёл. Я даже не поблагодарил его, потому что лежал на плоту чуть живой… В это же лето ко мне приехал в гости мой друг одноклассник, мы гуляли в центре  города, потом решили ехать на электричке в свой район. Я сел в электричку и увидел, что друг не успел сесть. Я спрыгнул, кувыркнулся по платформе и скрылся под электричкой… Друг потом признался: я не за тебя испугался, а подумал, что я твоей матери скажу… Я оказался целым. А колесо электрички мне даже рукав сорочки отжевало, а могло бы и меня пожевать… В 1962 году, работая на Волгоградском Тракторном заводе электромонтёром в декабре во второй смене в шесть часов вечера я сделал по неосторожности мощное короткое замыкание. Ожоги были всех степеней: лица и обеих рук  Глаза чудом уцелели… Часы «Победа» - наследство от утонувшего отца – у них стекло сплавилось со стрелками. Отремонтировал и … вот они! До сих пор идут. Наверное, они мой талисман или оберег. Полтора месяца был в больнице. Звали меня Поль Робсон. Помните, после войны был американский певец-негр с большим, круглым чёрным лицом и толстыми губами? Вот и я был такой. Чуть меня не отстранили от учёбы на пилота. Мы по вечерам учились, но догнал я теорию и сдал экзамены. Ну, на полётах много чего было! Поэтому я и не согласился остаться инструктором-лётчиком в Грозном в учебном центре. Отвечать за таких, как я и хуже… Это не всякому дано. Инфаркт наживёшь. Меня ещё в 1967 году занесло в Алма-Ату в Пограничное училище КГБ,  когда я на реактивные учебные самолёты не прошёл электрокардиограмму. Военкомат предложил мне поехать на экзамены в Пограничное училище. Я сразу сказал, что по математике экзамены не сдам, потому что заканчивал школу в «вечорке» параллельно с учёбой в ПТУ на электромонтёра. Но я чаще ходил на разгрузку вагонов, чем на занятия в школу, лишь бы получить аттестат. Но мне сказали: не сдашь, ничего не потеряешь, зато  «на халяву» весь Советский Союз посмотришь! Четверо суток на поезде в одну сторону. Поехал и полтора месяца бегал по утрам два километра на гору Кок-Тобе строем и пел песню: А нам чекистам привольно под небом чистым! С одним местным ходили в самоволку, он меня познакомил с одной чудесной «разведёнкой». Я, просто влюбился в неё, но она имела ребёнка и бывший муж её держал дистанционно на поводке. Я экзамен по математике сдал на двойку, но меня , оставляли кандидатом до декабря месяца чтобы подготовился к пересдаче математики,    в виду того, что сочинение написал на четвёрку, немецкий сдал на пятёрку, имел лётную подготовку, характеристика с завода была такая, что хоть награждай, и коммунист я с 1967 года…
- Ни хрена себе! – прозвучали возгласы ребят и старшины, чуть ли ни хором.
- Да! Я жил в общежитии с УДО – условно досрочно освобождёнными на стройки народного хозяйства. И даже, когда был комсомольцем, у меня была кликуха, то есть «погоняло» - «коммунист». Меня зэка уважали и доверяли, потому что я прошёл у них проверку: сам водил их на «гоп-стоп»!
- Ни хрена себе! – прозвучало опять хором.
- Да! Но грабили мы грабителей! Один наш «сокамерник» как мы называли друг друга, подслушал, что «блатота» из соседней комнаты собирается идти на «гоп-стоп» под день получки работников Алюминиевого завода. Получают они очень хорошо, так как вредное производство, а некоторые идут с работы в наш район, хорошо отметив день получки. А дорога в одном месте безлюдная… Мне сообщили об этом, чтобы проверить меня, побегу ли я сообщать об этом в ментовку. Но я предложил проучить «блатоту» по-своему и самим на этом «навариться». Я хорошо знал место их засады и сумел по уму всё организовать. Всё прошло здорово, но один из наших по пьянке проболтался, чья это была идея. Меня чуть не повесили, но спас меня тот, кто проболтался и он их «вожачка» «посадил на пику»…
- Ни хрена себе! – опять прозвучало со вздохом, - Давайте выпьем за то, что хорошо кончается!
Налили, выпили…
- Так что с Алма-Атой? Почему не остался?
- Ну, во-первых, я мог там остаться надолго и за решёткой. Драка получилась из-за дорогой вещи моей красавицы, и я оказался в ментовке,  в окровавленной рубашке. Спасло меня землетрясение. Оно было всего два с половиной балла, но я воспользовался паникой и сбежал. Здесь не один этот  фактор на меня подействовал. Я прикинул… Ведь меня считают пригодным для заброски в загранку. И тут вопрос – а способен ли я бросить родных и родину на много, много лет, а скорее всего навсегда? А что будет с моими родными у которых душа будет кровью истекать? У моей матери на руках - бабка, которая из-за меня осталась без пенсии, потому что бросила работать в колхозе в 54 года, не достигнув пенсионного возраста 55 лет. Её  забирали в «принудиловку», при мне разбив ей лицо  тяжёлым наганом, а меня забросив сапогом в кусты… Почему из-за меня? Потому что отец с матерью пошли работать на стройку Волгодона, а меня оставить не с кем. Ну и скотина всякая дома была, которую кормить и выгуливать надо. Это местных властителей не касалось. Диктатуру пролетариата каждый на местах понимал по-своему! Сестрёнка у меня возраста 7 лет, которой я вместо отца. А мать моя – учительница не блещет здоровьем. Материально они не будут обижены, это ясно… Но в случае чего… ни в болезни я не помогу, ни перед смертью попрощаться… Я же себе этого не прощу! Ещё фактор есть! Вот мне кажется, что мой недостаток в здоровье – сердечная недостаточность- может быть как раз и предусмотрена природой для обитания вне земли. Так я думал и решил попробовать полетать на реактивных после Алма-Аты. Друг за меня прошёл кардиограмму, а я признался инструктору о своей «недостаточности» и мы испытывали мой организм на высоте семь тысяч метров в разгерметизированной кабине! Ведь я не ощутил симптомов кислородного голодания, как должно было быть с нормальным организмом, согласно толстого учебника «Авиационная медицина», который я проштудировал, и мы с инструктором убедились, что мой организм пригоден для полётов более чем у курсантов без отклонений в сердце. Но мои начмед и командир эскадрильи меня убедили в Грозном, что ни один врач не возьмёт на себя ответственность за моё здоровье и я останусь в армии с одной звёздочкой гонять солдат в должности какого-то замкомвзвода.
Я решил ехать домой. Чтобы заработать на пропитание в дорогу до дому, мне пришлось на товарной станции Алма-Ата-2 целый день,  на голодный желудок,  вагон боржоми разгружать. Я такой загрузки никогда не видел. Бутылки без тары, переложены древесной стружкой и уложены под потолок. Бой стекла в стружках, руки порезаны. Если бы я не предложил свой метод разгрузки, то мы бы ещё и ночью разгружали, питаясь только боржоми. Нас было… ну в общем семь человек, один сбежал. За работу получил  пять рублей поздно вечером и с голодухи не придумал ничего лучше, как купить на вокзале в буфете варёную утку. А мог бы на рубль купить четыре бараньих шашлыка. Но я уже от голода не мог соображать трезво и искать шашлык поздно вечером я уже не мог. Съел я одну ножку утки, остальное хотел доесть дорогой, но утку кто-то ночью украл. Я же спал в кустах, как мёртвый…
- Ни хрена себе! – опять прозвучало шёпотом.
Есть у меня ещё один изъян в здоровьи, который я приобрёл буквально в этом году в День Победы.
         Нас отпустили в отпуск на майские праздники с выездом по домам. Наши командиры  очень переживали за нас и строго – настрого наказывали нам не вмешиваться ни в какие дрязги, ничего не нарушать, не попадать в поле зрения милиции,   военной комендатуры и вернуться  во время  в наш Центр, готовыми к продолжению полётов. Все вернулись… кроме меня!
         Очнулся я от того, что дико замёрз. Меня колотило от холода. Находился я в каком-то тёмном помещении, лежал в одежде и в сапогах на чём-то деревянном, ничем не застеленном , так сказать, ложе… Я вдруг с ужасом ощутил, что руки у меня забинтованы и шевелить ими больно. Боль, но не сильная была и во всём теле. Страшная волна ужаса во мне нарастала. Я ощутил, что рукава моей гимнастёрки по локоть, словно кожаные и я стал догадываться, что они пропитаны кровью. Ужас! Я вижу в темноте светящуюся точку. Поднимаюсь со своего жуткого ложа, становлюсь сапогами на пол и понимаю, что пол бетонный. Подхожу к светящейся точке… Соображаю и на ощупь понимаю, что это глазок в двери, а дверь железная…И ещё я понял, что я с глубочайшего похмелья и очень хочу пить! Холод был в этом помещении просто невероятный  - как зимой на улице и я от холода  стучал зубами.
       Нащупав своё деревянное ложе, я присел и стал вспоминать… Волгоградский вокзал. Меня провожают на поезд друзья и подруги.  С матерью, бабушкой и сестрёнкой попрощались дома.   «На посошок» распили на перроне бутылку водки. В  тамбуре поезда  познакомился с курившими там «срочниками» рядовым   автобата и младшим сержантом- артиллеристом. Кто-то предложил сходить в буфет вагона-ресторана. Буфетчица сказала, что дешёвого вина нет, но для нас найдёт. Взяли бутылку портвейна «Хирса», выпили с конфетками и с разговорами. Взяли вторую, не успели «расчехлить», как я по-лётному выражался, как зашёл мужчина, коренастый  в светлом костюме, лет под пятьдесят, круглое лицо, красноватое с прожилками, короткая седая стрижка. Увидев у нас в руках «Хирсу», он  грубо сказал буфетчице, указав пальцем:
-Дай вина! Говорила нету, а щенкам есть?
-Нету!- резко сказала буфетчица,- И меня нету!-добавила на опуская решётку на стойку.
    Мы развернулись к этому мужчине и я сказал:
-Мы уважаем седину, если она нас уважает! Подбирай выражения, пожалуйста!
-А ты, кадет, заглохни! Я не с тобой разговариваю! – он  презрительно глянул на мои золотые погоны и лётную офицерскую фуражку  и повернулся, уходя. Меня захлестнуло внутренним взрывом,  и я рванулся за ним, но меня с двух сторон схватили мои … собутыльники. Нас попросили удалиться и мы, быстро  выпив бутылку, пошли в свой вагон с душой, кипящей от происшедшего. Вагоны нашего поезда были с сиденьями, как в самолёте. Мы шли сквозь чужой вагон, подходили к  почти до пола  застеклённой двери. Она открылась и навстречу мне двигался «этот самый» засунув руки в карманы брюк. Он шёл,  не собираясь уступать мне дорогу, во всю ширину прохода. Я шёл так же, внутренне напрягаясь. Наши плечи коснулись, но масса наша разнилась чуть ли не вдвое. Он меня отшвырнул почти на колени, рядом сидящих,  проходя развернулся и из-за собственного корпуса молниеносно крюком влепил мне в  левую щеку. От неожиданного удара я прошёл сквозь стекло двери в  тамбур, как снаряд. Быстро вскочил, вернулся в вагон сквозь проём и увидел падающего на колени пассажирам артиллериста и убегающего по вагону автобатовца. Мужик встретил меня удивлённым взглядом и щёлкнул перед носом мощным выкидным ножом , рассчитывая, что меня это остановит, но я уже набрал скорость и был в полёте…Успев схватить его руку с ножом, ударил его лбом в лицо. Но он,   устоял. Я схватил  и левую его руку наперекрест, а он попытался ударить меня между ног. Не получилось и он, изгибая свою руку с ножом в кисти, втыкает мне лезвие на глазах в запястье…Фонтан крови! Я мужика  бросаю, опираюсь на спинки сидений и бью двумя ногами его в грудь. Он улетел с ножом, а я тоже упал, оскользнувшись кровавой рукой. Помню последнее: он на четвереньках поднимает нож, а я бью ногой в хромовом сапоге его в лицо и начинаю «месить» его с остервенением…Крики женщин, детей… Удар сзади… Я на полу на животе…. Мне одевают наручники, я вижу рядом с моим лицом хромовый сапог и рву его зубами. Мне связывают ноги ремнём, тащат меня волоком  по вагону на улицу, а вместо меня  в вагон спешно полезли люди в белых халатах…
           Я с ужасом осознал весь ужас происшедшего. Это не только конец моей «авиации» - это дисбат! Вот это пропасть! Мама! Что с тобой будет, когда ты узнаешь? А бабушка, а сестрёнка семи лет… А там в УАЦ? Какую «свинью» я подложил всем! А главное командиру…А он у нас мужик путёвый! Вот это удар!.. Я даже дрожать перестал. Мне стало жарко!
          На плохо слушающихся ногах я подошёл к двери и постучал  в неё негромко. Снаружи щёлкул выключатель, в моей камере зажёгся свет, дверь открылась.
     - Ты живой? - спросил  младший  сержант с кобурой на боку, открывший дверь. За его спиной стоял солдат с «калашом» на груди. Взгляд у них был на меня насторожённый.
     -Живой.-ответил я, - Можно узнать, где я?
     -Капъяр. Комендатура. Камера подследственных. Ты хоть помнишь, что ты мужика вчера грохнул?
    - Грохнул? - с горькой усмешкой переспросил я и отвернувшись от них пошёл к противоположной стене с окном под потолком, потому что у меня покатились слёзы. Я хорошо сделал, что пошёл туда, потому что в этом окне не было стекла, а только решётки и оттуда водопадом валил холод и даже висели…. Сосульки! Это что? Я быстро вытер слёзы и спросил:
-Так это камера или холодильник? Почему сосульки на окне в мае месяце?
-Ну, мы не ожидали вас в гости, товарищ курсант. У нас давно не было подследственных, да  и заморозки мы тоже не ожидали. Утром вставят  стекло. Вам в туалет?
-Да! И попить, пожалуйста! Значит я у вас надолго?
-Вами, товарищ курсант,  ментура  заниматься  будет! Вам повезло – в Капъяре военизированная милиция, закрытый  секретный городок. А сапоги вам, товарищ курсант. наверное лучше помыть.
      Я глянул на сапоги и мне опять стало плохо- они были в крови.
     Утром меня два автоматчика повели в милицию прямо по улице. Редкие  прохожие с любопытством смотрели  на  меня, окровавленного, скрестившего забинтованные руки на груди. Конвой, после долгих препирательств,  разрешил мне в порядке исключения держать руки не за спиной и без наручников. Предупредили, что шаг в сторону: огонь на поражение, без предупредительного.
     В прокуренной комнате ОУР (отдела уголовного розыска) были человек пять в форме и в «гражданке» разных офицерских званий до майора  и  периодически заходил послушать подполковник, сверля меня  враждебным взглядом. Собственно «сверлили» меня такими взглядами  все и даже злобными … Меня грубо, по-хамски допрашивали все сразу. Наверное,  это был «перекрёстный» допрос, но построенный по-дурацки. Каждый считал своим долгом задать вопрос, хоть и глупый. Как я понял, что их совсем не волнует само происшествие.
С меня требовали признание в том, что, якобы, мы с тем мужиком(потерпевшим) были знакомы, где-то встречались и нас ранее связывали какие-то дела. Так как я это отрицал, то мне хамили, орали, угрожали и говорили, если признаюсь, то мягче будет наказание. Спрашивали в каких городах мне приходилось бывать. Я перечислил: Волгоград, Цимлянск, Ростов, Сочи, Очимчиры, Москва, Ленинград, Алма-Ата, Баку, Минводы и все районные города Волгоградской области в связи с работой. Очень их насторожило то, что моя Родина – станица Нижне-Курмоярская  оказалась на дне Цимлянского моря! Они аж привстали все и переглянулись, а кто-то сказал:
-Всё ясно! Концы в воду!  Вот это законспирировался!
     А кто-то добавил:
-Интересно, а неспроста он учится на самолётах летать, да ещё на разных типах – и моторных и реактивных. А права водительские у тебя есть?
-"А", "В" и "С".- ответил я.
         При этом  на меня посмотрели все – испепеляющее! А кто-то глухо промолвил:
-Прессануть надо бы, но он и так еле стоит…
      У меня от этих слов ноги стали подгибаться, хотя слабость от потери крови и от голода и так была во всём теле и хотелось спать, как только я попал в тепло… Мне подали табуретку, но я отказался:
-Если я сяду, то усну и упаду с табуретки. Я почти не спал. В камере стёкол нет в окне и сосульки за окном .   
        Присутствующие на это только ухмыльнулись. Эта психическая пытка длилась часа полтора. Менты в комнате менялись, иногда заходил подполковник, ему докладывали, он записывал и уходил. Потом приходил и что-то уточнял. Наконец меня опять отправили под автоматами своим ходом в комендатуру. К моему удивлению в камере не оказалось того самого моего  деревянного логова на котором я проснулся. Я спросил в чём дело? Мне ответили, что днём спать не положено.
       Как только задвинули снаружи дверной засов, я лёг на бок на пол – плечом и бедром на бетонный пол, подложив под голову забинтованную руку. Я соображал, если лечь спиной на бетон, то воспаление лёгких обеспечено. Сколько проспал не знаю. Проснулся я от звука отпираемого засова. Я понял, что уже вечер, когда автоматчики вывели меня опять на улицу и повели в милицию. Редкие прохожие опять с любопытством смотрели на меня: форма с иголочки, золотые курсантские погоны с золотыми лычками, без головного убора, завёрнутые рукава окровавлены, сквозь бинты на руках проступила кровь, на брюках тоже потёки крови,  хромовые сапоги в  крови. Забинтованными руками я мыть сапоги не мог. При этом я не завтракал, не обедал и продуктами в комендатуре не пахло. Да я настолько был убит, что есть не хотел и не вспоминал об этом. Я не понимал – откуда у меня остальные порезы, так как помнил один эпизод с вонзающимся в моё запястье ножом… Может быть об стёкла или я что- то забыл впопыхах и по-пьяни и память мне сохранила, только самое яркое.
       В милиции опять меня пытали: где родился, почему переселяли, где был уже при самостоятельной жизни, зачем ездил, а главное – что меня связывает с тем мужиком, которого они называли «бандитом» и несколькими фамилиями и кличками, на что я удивлённо таращил глаза, вызывая бешенство у допрашивающих. Один даже замахивался на меня, на что я вскочил с места и с забинтованными руками принял стойку, похожую на боксёрскую, хотя я боксом специально не занимался. Этим я опять вызвал вопросы: каким видом спорта занимался, какими видами борьбы владею, потому что «такого  волк А завалить не просто». Пытали вопросами: почему у меня вызвало бешенство, когда этого «бандита» проносили мимо меня на носилках, так как я вырывался у «ментов» и хотел его загрызть зубами, употребляя выражения уголовного, блатного жаргона. Я пытался объяснить, что он меня – коммуниста назвал «кадетом» и оскорбил всех нас – солдат, назвав щенками, а выражения у меня вырвались потому что я в общежитии живу с УДО – условно досрочно освобождёнными, в порядке надзора и воспитания. Эти мои доводы вызвали «зубоскальное» выражение на рожах допрашивающих и дурной хохот.
- Гы-гы ! Вот это коммунист! Волчару завалил! Гы-гы! Сказки расскажи своей бабушке! Воспитатель «зэков»! Гы-гы!
-Я вам сказал то, что есть! Больше сказать просто нечего!-ответил я. –Когда он меня сквозь стекло запулил, там оставались двое, которых я бросить не мог. И что было бы…- Меня перебил один из «оперов»:
-Если бы у моей бабушки был бы хрен, то она бы была бы дедушкой! Гы-гы-гы! - и все поддержали его своей «ржачкой».
              Однако подполковник, хоть и улыбался, но записал всё, что я рассказал на уточняющие вопросы и даже записал фамилии моих «сожителей» -УДО. Я подчеркнул, что из нашей комнаты никто не вернулся в тюрьму за нарушения, а соседняя комната -«возврат» с новыми сроками. И сказал даже, что сам к этому имею отношение, но не «стучал» , а принимал со своими «сожителями» свои меры, чем способствовал «возврату». Но это отдельный разговор.  Я не знал этого «бандита», я не знал, что он бандит – просто он оскорбил всех нас и меня в отдельности.
           Подполковник сказал:
-Ну, смотри, если он сдохнет, то все его заслуги на тебя лягут. А с другой стороны – тебе за него и воры и блатные голову снимут. Лучше смягчай свою участь, если есть что рассказать.
        О-о-о! Я понял, что бандит жив! Значит ещё не всё потеряно.
-Ну, вот! Дай Бог! Очнётся сами спросите. - сказал я с облегчением. И ещё я спросил:
-Товарищ подполковник, а его нож милиционеры забрали?
-По ножу его и определили, потому что этот нож у бандита по наследству от другого бандита. Он не мог с ним расстаться. А ты этот нож откуда знаешь?
-Перед глазами видел! - горько усмехнулся я, слегка приподняв  в кровавых бинтах руки.
-Не знаю я его! Я видел, что большой и лезвие выбрасывается со щелчком.-при этом я вдруг вспомнил…. У меня же в сапоге тоже должен быть мой охотничий нож. Неужели забрали? Так уже бы спросили…
       Оказавшись в камере и услышав лязг засова, я схватился за сапог…Нож был на месте! И хорошо и плохо. Я знал, что такой нож носить нельзя. И на нём выгравировано: «1966 год-от Волгоград-ЯК-18;  1967 год-Волгоград-Л-29;  1968 г.-Грозный-МИГ-17;Леонид Крупатин»
       Ночь была ужасной!  Правда стёкла вставили, но всё равно было очень холодно, хотя у меня под гимнастёркой был свитер. Видимо эта камера всю зиму была без стекла в окне и нахолодала. Напомнил о себе желудок. Я почти не спал. Думал вот о чём: о моём задержании уже сообщено через штаб Северо-Кавказского Военного Округа в Грозный в ГУАЦ. Штаб ГУАЦ обязан  доложить в Центральный Комитет ДОСААФ СССР. Штаб ДОСААФ СССР обязан срочно в централизованном порядке разослать сообщения в такие же УАЦ по всему СССР для проработки в целях профилактики . Это ужасно! Это конец всей моей жизни, а главное моей семье: матери, бабке, сестрёнке и я стонал на деревянном логове, крутясь,  как волчок. Утром с лязгом засова ко мне зашёл новый младший сержант. Сообщил, что он начальник нового заступившего караула. Узнав, что я из Грозного, чуть не кинулся  ко мне на шею, но подал руку, назвал земляком. Оказывается он чеченец и тоже из Грозного, звать его по-русски Али. Знает Катаяму, знает наш аэродром. Я вкратце рассказал ситуацию. Мы сидели на моих «нарах», курили. У меня голова закружилась от курева, потому что уже вторые сутки не курил и не ел. Я помотав головой  с усмешкой сообщил своему собеседнику об ощущениях. Он немедленно вскочил на ноги, достал пачку сигарет, положил одну сигарету себе за ухо, остальные со спичками отдал мне. Сказал, что из столовой что-нибудь принесёт. Минут через сорок он  пришёл и принёс мне  два кусочка хлеба с двумя кусочками масла по 20 граммов. Едва поблагодарив его,  я с остервенением, дрожащими руками стал есть. Хотелось упрекнуть его, что мало  принёс хлеба, но было некогда. Он посмотрел на меня, остановил взгляд на сапогах.
-Надо помыть.-сказал он.
     Я махнул рукой и продолжая жевать сказал, что бинты нельзя мочить. Он сказал, чтобы я снял, а он прикажет «салабонам» помыть мои сапоги.
-Ты  - сержант!-сказал он.- Лётчик!
  Я махнул рукой дожёвывая:
-Бывший лётчик!
-Неужели так строго?
-Да! Во-первых, дисбат! А это судимость.
-Всё равно снимай сапоги! Я прикажу помыть!
-Нет! – сказал  я, понимая, что не могу снимать при нём, так как в сапоге охотничий нож.
-Ты меня уважаешь?- спросил он. –Снимай!
    Мне ничего не оставалось делать. Я  стал снимать нога об ногу, так как руками помочь не мог. Он присел передо мной, взял за правый сапог, потащил его снимая,  а нож на ремешке упал на пол. Он , поднял его встал, с любопытством рассмотрел, открыл лезвие, потрогал с удовольствием цокнул языком.
-Опасный! Нельзя – беда будет, если найдут.- Пока пусть побудет у меня, ладно?
    Я кивнул. Сняли второй сапог. И он ушёл клацнув задвижкой. Через двадцать минут он принёс мне сапоги начищенными. Их покрыли ваксой поверх крови и было почти незаметно. За мной опять пришли автоматчики и так же повели в милицию, как и вчера. Меня опять допрашивали, но теперь не так грубо и не так активно. В основном уточнял сам подполковник. Пришлось ему рассказать и про семью и что мать «Заслуженный учитель школы РСФСР» и про наше переселение в виду затопления моей родной станицы, как и многих других Цимлянским морем и о том, что отец утонул в этом море, прожив после войны 17 лет. Старики – земляки на похоронах сказали: «Васька домой пошёл!», то есть в нашу затопленную станицу. В связи с его смертью и мне пришлось уйти из дома «на свои хлебА», потому что бабка получала 8 рублей пенсии, мать-учитель начальных классов 100 руб. зарплаты и отец оставил ей мою родную годовалую сестрёнку. В 9-м классе своей школы мне учиться было не суждено – уехал в Волгоград получать профессию и доучивался в вечерней школе. Это было моё мужское решение. И вот надежда нашей маленькой семьи рухнула – впереди тюрьма. Подполковник уточнил, как получается, что я с 1966 года летаю, а в КПСС вступал: в кандидаты в 1966 году на Тракторном заводе, а члены КПСС тоже на заводе в 1967 году. Я объяснил, что на ЯК-18 и на Л-29 мы теорию проходили зимой без отрыва от производства, обучаясь по вечерам, а на полёты нас брали как на сборы. А на МИГ-17 в Грозный нас уже взяли с полным увольнением. И что в КПСС я вступал по убеждению, хотя и был крещённым  бабушкой в тайне от матери. И в партию вступал, потому что Моральный Кодекс Строителя Коммунизма не расходится с идеями православия. На это он очень внимательно на меня посмотрел и вроде бы в знак согласия покачал головой, но ничего не сказал. Я рассказал, что я возглавлял на заводе Штаб Комсомольского Прожектора. Что  этот Прожектор оказывал большую помощь в работе завода, помогая устранять недостатки. Что я участвовал в Народном Драматическом театре Тракторного завода, что мои «зэка» по УДО, с которыми я проживал очень меня уважали и  кличка у меня была «коммунист» даже когда я был ещё кандидатом в члены КПСС. Я рассказал, что очень хотел летать и отказался от предложения начальника пограничного училища КГБ поступать в его училище, потому что «мои кости были ими промыты» и я им подходил: сознательный, партийный, уже был пилотом и с иностранным у меня было отлично. Но я хотел летать… Рассказал, как меня провожали друзья из Волгограда, как выпивал с солдатами в поезде, как меня, коммуниста оскорбил «щенком»  и  «кадетом» этот с виду приличный седой мужик .
        К вечеру меня уже после ужина, когда я съел ещё два кусочка хлеба с маслом опять повели в милицию, но с автоматчиками был капитан- зам начальника  военной комендатуры. В милиции мы долго сидели почему-то возле кабинета начальника милиции. Вышел подполковник и пригласил в кабинет меня и капитана, автоматчиков попросил подождать возле двери.
      Начальник милиции был очень в возрасте, седой, косматый, похожий на Карла Маркса в звании полковник. Он сидел,  сложив как школьник руки на столе. Я, вытянув руки по швам, имитируя стойку смирно сказал:
-Здравия желаю, товарищ полковник! – и морщась от загудевшей в руках  пульсирующей боли, опять поднял руки на грудь.
Полковник кивнул мне и опустил взгляд  в задумчивости в стол. Полковник поднял взгляд на капитана, сопровождавшего меня,  пригласил сеть. Потом перевёл взгляд на меня. Долго смотрел на меня изучающее, потом спросил:
-Ты понял, почему это случилось?
-Так точно! - ответил я- Был бы трезвый ничего бы не было. А теперь всему конец…
-Конец говоришь? Вывод ты правильный сделал. А кто тебя так водку жрать научил? Твои друзья УДО? - спросил он грозно.
-Да нет.- ответил я,- И раньше «учителя» были… я с 15 лет в «общаге» и всегда был самый молодой. Вагоны разгружали по ночам, а потом, как водится с устатку… Но это не оправдание. Я просто объясняю. По  УДО ребята были нормальные – пили в меру. Ну,  иногда с перебором… Но не так как в других комнатах. Из нашей комнаты никто не ушёл «по возврату»…
-Да знаю я!- перебил меня полковник.- Всё что ты говорил мы проверили. Всё правда. А где ты таких жаргонов нахватался, как мне рассказывали? Ты же полтора года прожил с УДО?
    Я тяжело вздохнул и выдал:
-А раньше я на какой планете жил? «Комсомольцы» в полосатых пижамах с самого раннего детства-на «комсомольской  стройке» Цимлянской ГЭС. Мать, отец на работе, бабка хозяйством занимается – куры, утки , гуси, свиньи! А я «помогаю» строителям с утра до вечера и потом, среди кого мы жили? Чужие люди – вербованные со всей страны и освобождённые «зэки». А в училище в Волгограде я жил тоже в общаге с детьми строителей послевоенного Сталинграда. Это дети людей обожжённых войной… Потом опять общага на Тракторном, а потом в эту общагу ещё и УДО! Наши руководители придумали по коммунисту в каждую комнату для надзора и воспитания. Это не значит, что я постоянно употреблял такие выражения. Это было по пьянке и в особой ситуации. Я был артистом народного театра. Я был комсомольцем…
- Остальное я знаю. Летать хочешь? - вдруг  перебив, спросил полковник.
      Для меня этот вопрос был настолько неожиданным, что я чуть не захлебнулся и, судорожно вздохнув,  выдохнул с горькой, горькой усмешкой:
-Всё, товарищ полковник! Отлетался! -  на глазах у меня навернулись слёзы и я упёрся взглядом в пол.
-Ну, я так не думаю,- сказал полковник,- Ты нам большую помощь оказал. Так сказать – нам тебя пьяного бог послал. Иначе бы бандит проехал мимо нашей станции беспрепятственно. Но и тебе это хорошая наука. Мы тебе дадим в часть телеграмму, что ты участвовал в задержании особо опасного преступника. Не думаю, что  твоя задержка  повлияет на твои полёты. Как твои руки? Без сопровождающего доедешь до части или что там у вас? Аэродром?
       Я не верил своим ушам. Я смотрел на полковника распахнутыми глазами, наверное,  с отвисшей челюстью. Я сказал:
-Товарищ полковник! Я пешком дойду! Спасибо!
-Ага! -усмехнулся полковник и повернулся к капитану комендатуры. –Вы билетами его обеспечите или наша помощь нужна?
     Капитан вскочил:
-Завтра утром отправим!
- Ну, всё! До свидания!
  Капитан,  почему-то радостно улыбаясь,  развернул меня остолбеневшего руками и вытолкнул за дверь. В ОУР мне выдали мои вещи: офицерский ремень, пятьдесят рублей, негодный билет, удостоверение курсанта,  военный билет, окровавленные  часы отца «Победа», которые тонули вместе с отцом, которые горели вместе со мной на Тракторном заводе, которые в поезде были залиты моей кровью и даже стрелок было не видно. С этими часами я первый раз прыгал в 15 лет. С этими часами я первый раз вылетел самостоятельно на ЯК-18, Л-29, МИГ-17. С этими часами я избежал неминуемой тюрьмы. ОУРовцы ухмыляясь сказали, что с меня причитается. Я посмотрел по очереди всем в глаза, и они глаза опускали. У меня не было к ним чувства благодарности, за то, что они меня не стали «прессовать» окровавленного, голодного, раздавленного случившимся…
       В комендатуру мы с капитаном пришли ещё засветло. Я дорогой спросил у капитана, можно ли где-то купить поесть и мы зашли в продмаг. Капитан намекнул, что можно даже не только поесть купить , но и обмыть. Я спросил, а можно ли  пригласить младшего сержанта Али пригласить выпить. Он сказал, что  можно. Сели в кабинете капитана, открыли консервы. Капитан достал три стакана. Я сказал категорически, что не буду пить. После того что случилось – это кощунство, если я выпью. Али сказал, что после того, что я пережил и наш Бог и его Аллах разрешают выпить и положил передо мной мой нож. Я взял нож, встал подержал в руках, как бы взвешивая и прощаясь и протянул его Али:
-Возьми на память! Али – он твой!
     У Али загорелись глаза! Он взял, подержал в руках, вздохнул и вернул назад:
-Спасибо! Если встретимся на гражданке, можешь подарить! Здесь нельзя! Это особо секретный объект! Я вообще тут не должен был быть, но дядя у меня большой милиционер там  в Чечне и полковник – начальник нашей милиции договорился, чтобы меня  взяли  меня по-знакомству в Капьяр. Он мой земляк! Терский казак!
     Али  сказал, что полковник Жулёв здоровается с ним за руку при встрече. Али сказал, что полковник  может забыть дать команду о телеграмме или могут забыть её исполнить. Поэтому он проконтролирует после моего отъезда, чтобы обещание полковника было выполнено. Мы так хорошо разговорились, что пришлось Али посылать ещё за бутылкой водки. Утром меня капитан и Али проводили и посадили на поезд. Ехал я с большими приключениями, но это отдельная тема, потому что в Астрахани у меня была пересадка. До Кизляра доехал на одном поезде. От Кизляра до Гудермеса в кабине тепловоза, до Грозного на электричке… а на вокзале меня встретил мой друг чеченец радист нашей эскадрильи Ваха. Оказывается он меня встречал уже третий день  с разрешения комэска.
     Встреча с комэска была тягостной. Он спросил:
-Всё что изложено в ориентировке СКВО(Северокавказского военного округа) – правда?
-Да! – ответил я,  не поднимая глаза.
-От полётов отстранён! Думаю навсегда. В субботу после полётов партсобрание с одним вопросом – об исключении тебя из Партии. О дальнейшей службе вопрос решает  штаб. Всё – лечись!
      Курсанты на меня смотрели как на какую-то мумию. Никто не подходил. Лишь Витя Шейкин спросил:
-Дома знают?
-Нет !- ответил я.
- Как жалко, что мы с тобой не договорились вместе ехать.- вздохнув сказал Витя.
-А может к лучшему? Ситуация была такая, что и ты бы поступил, как я…
Мимо прошёл Женя Зайцев, которого я незадолго до этого разделал в  стихах  в «Боевом листке» за его трусость и зазнайство, когда он заблудился над нашим аэродромом, закрыв его крылом своего самолёта на высоте 7000 метров. Усмехаясь с большим удовольствием тоненьким голоском кастрата он проблеял:
-Ну, что? Отлетался? В горную артиллерию пойдёшь?
   Я отвернулся, а Витя Шейкин схватил сапог за голенище и заорал:
-Уйди  дешёвка! Зашибу!
-И правильно сделаешь! Не стоит того! Не пачкайся, Витя!- загомонили ребята с разных сторон.
   На другой день мне принесли телеграмму за подписью Али: «Была телеграмма от полковника? Ответь срочно!»
        Я отпросился на телеграф и дал телеграмму: «Телеграммы не было. Леонид»
   На другой день меня вызвали в Штаб Центра к Начальнику ГУАЦ – полковнику Громову.
       У него в приёмной стоял мой комэска – подполковник Высокий с непривычно красным, возбуждённым лицом. Он подошёл ко мне. Я ожидал всё самое худшее, хотя казалось – хуже не бывает. Подполковник, глядя мне в глаза, протянул мне дрожащей рукой телеграмму и спросил шипя:
-Скажи, пожалуйста! На хрен мне нужна вот такая твоя скромность?
  Продолжая стоять по стойке смирно я всё-таки взял одной рукой телеграмму и прочитал: «Курсант Крупатин остановка в пути  уважительная причина участие задержание  особоопасного преступника достоин поощрения полковник Жулёв». Я отдал телеграмму и отвернулся в угол. Слёзы душили, а командир тащил в кабинет начальника ГУАЦ….
ПОСТСКРИПТУМ: В то время ДОСААФ уже возглавлял Ас Покрышкин,(Трижды Герой Советского Союза),который сам нечаянно в первом своём боевом вылете сбил советский бомбардировщик... Начальник ГУАЦ полковник Громов отправил копию телеграммы в ЦК ДОСААФ на имя Маршала Покрышкина. Ответ пришёл быстро и он был кратким: "Достоин поощрения!"
. Руки мои были порезаны видимо очень сильно, потому что при опускании их ниже пояса, ощущалась сильная боль от прилива крови. Смогу ли теперь летать? Допустит ли начмед? Не пошлёт ли на медкомиссию?
Я прибыл в Грозный и меня известили, что меня отстранили от полётов и исключили из КПСС. Через два дня пришла телеграмма: «Курсант Крупатин Л.В. участвовал в задержании особоопасного преступника. Достоин поощрения.» В КПСС меня восстановили, а вот насчёт полётов… Через неделю с меня сняли гипс и я начал разрабатывать пальцы. Мизинец левой руки не гнулся, а средний палец не выпрямлялся. Ещё неделя ушла на разработку и меня допустили к контрольным полётам, то есть в сопровождении инструктора. СПАСИБО ДОКТОРУ.
    Но доктор, то есть наш Начмед, меня убеждал, что несмотря на его уступки, я в дальнейшем серьёзную лётную медкомиссию не пройду. К этому же меня склонял и командир эскадрильи, но он меня склонял ещё и к тому, чтобы я остался лётчиком инструктором в Грозненском Центре и здесь с медкомиссией они могут смягчить требования, так как это дозвуковая авиация. Я вынужден был признаться командиру в том, что у меня и с сердцем проблемы и я шёл в авиацию, убеждённый, что моё сердце более приспособлено к перегрузкам  и кислородному голоданию, так как сам себя испытывал в Волгоградском учебном центре на высотах до семи тысяч в разгерметизированной кабине и не ощутил кислородного голодания. Показал я комэске и Начмеду свою настоящую кардиограмму, так как  на медкомиссии за меня её проходил мой друг. Начмед сказал, что в армии никто за меня ответственность не возьмёт и я останусь с одной звёздочкой гонять солдат, если не переучусь на техника по самолётам. Я сказал, что я вообще в армию шёл только ради космоса, а быть возле самолётов и не летать – это пытка. И она чревата, потому что небо – это наркотик и можно когда-то сорваться и полететь… Куда? Вам объяснять не надо…
 Командир сказал:
- Если я тебя завтра не увижу в строю, буду тебя считать мужчиной! Если будешь продолжать летать… Будем считать, что я ничего не знаю про твоё здоровье, но и тебя, как мужика, больше не знаю!
    Ночь для меня была ужасной!.. Утром я вышел на ступеньки казармы… Старшина увидел меня и закричал:
- Крупатин! В чём дело? Ты в первой шеренге, а идёшь последний! (В первой шеренге стояли запевалы и я тоже запевала… был!)
  Командир повернулся и смотрел мне в глаза! Я тоже посмотрел ему в глаза и он, едва заметно качнул головой отрицательно… У меня слёзы навернулись на глаза, я повернулся и шагнул в казарму… Слышу голос командира:
- Старшина! Отправляй эскадрилью!
   Я сел на кровать и смотрел перед собой, как будто хотел увидеть, что ждёт меня впереди… И ни за что бы я не догадался при любой фантазии о том, что уготовила мне судьба и некоторые подлые командиры. Был такой зам у нашего начальника ГУАЦ с которым мы почему-то не встречались, а тут мне пришлось встретиться… Он чётко поставил вопрос: Или я соглашаюсь переучиваться на воентехника по самолётам, или меня отправляют в армию дослуживать семь месяцев, якобы, не хватающих до двух лет срочной службы!!!
   Я удивился тому,  как он считает. Ведь я четвёртый год летаю!..
- Нет! У нас в ДОСААФ считается только время, когда ты непосредственно находишься на сборах в лагерях, а то, что вы находились на учёбе – это не полёты! Придётся дослужить в армии семь месяцев, если не хочешь быть авиационным техником – офицером! Если решишь дослуживать в армии срочную, я постараюсь сделать так, чтобы служба тебе не показалась раем! – с хищным оскалом сказал он и при этом посмотрел на моего комэска, надеясь увидеть в нём поддержку. Комэска густо покраснел и опустил свой взгляд в пол. Он такой подлости тоже не ожидал, возражать вышестоящему по должности он не мог. Меня бросило в жар,  и я спросил с дрожью в голосе:

- Это поощрение о котором писал в телеграмме маршал Покрышкин? 
 
- Вот пусть Покрышкин тебя и поощряет! -проржал по-идиотски этот полковник.

- Не Покрышкин, а маршал Покрышкин, трижды Герой Советского Союза! – заорал я. -  И я сообщу ему как вы учитываете лётное время курсантов. И как поощряете, учитывая его указание.

- Сообщай! Пусть он отменит Приказ ЦК ДОСААФ, если это в его силах. И пусть он оценит то, что для тебя звание офицера ничего не стоит. На твою подготовку средства затрачены. Он это оценит! А будешь орать, я тебя на губу на 15 суток отправлю, пока будем выбирать для тебя место повкуснее для дальнейшей службы. Когда там  попробуешь, может быть,  передумаешь, обращайся! Адрес ты  знаешь! 

Вот так я оказался у вас в танковых войсках! – закончил я свой рассказ.
- Да-а-а, Леонид!» Оказывается ты ЧП ходячее! – глухо сказал старшина, - А теперь на нашу голову тебя прислали… Но ничего! Поживём увидим! Спасибо за  честный рассказ! Давайте ещё выпьем за то, чтобы всё хорошо кончалось!.. Кстати, завтра суббота, а значит баня. Если не будет разгрузки или другой срочной работы, можете после бани винцом побаловаться.
- У меня пока в кармане пусто! - сказал я, внутренне сожалея, что слишком откровенно рассказал о себе,  - Так что я пока  воздержусь от компании…
- Деньги не всегда нужны, если есть друзья! – сказал Коля Дзержинский.
 Я улыбнувшись, кивнул и сказал:
- Кстати, я себе одного друга здесь уже завёл и хочу ему свою долю: бутерброд и стакан вина на проходную отнести.
- Бутерброд – дело твоё, Леонид, а вот вино ему нельзя. Заснёт и телефон не будет слушать, а ещё хуже – утром командир его разбудит.
- Леонид, я свой бутерброд отдам, а ты сегодня и так голодный. И бутерброд отнесёт Миша Петросян и скажет, что это от нового сержанта. Да,  Миша? – сказал старшина.
- Хорошо! Товарищ старшина! – сказал с готовностью Петросян.
- Не хорошо, а ЕСТЬ! Смотри не съешь по дороге бутерброд! Я проверю! – смеясь сказал старшина, - А как вы с Пантелеичем подружились? – обратился он ко мне.
- Мы с ним сетку кровати исправляли. – ответил я, - Я поднял брусья, а Пантелеича попросил сетку кровати подсунуть под брусья. Он подсунул, а я бросил брусья на сетку. Потом поднял брусья, а он вытащил сетку.
- Вот это ни х.. себе ! Ты что, амбал здоровый? – спросил старшина.
- Ну, штангу в восемьдесят килограммов три раза выжимаю и семь раз выбрасываю толчком. Это правой рукой, а левой в два раза меньше. Я боюсь левую нагружать, чтобы не потянуть сердечную мышцу. Однажды такое было, и я дня три ощущал боль. Ещё на перекладине могу показать солнце, но не на руках, а на бицепсах – перекладина за спиной. Тридцать оборотов сделаю. Но я очень расстроен тем, что перекладина у вас заржавела, а брусья засижены птицами…
- Вот навъё… ся на вагонах, потом посмотрим, как ты будешь на перекладине вертеться! – сказал  Воробай со злостью.
- Посмотрим. – ответил я.

 2.

ЖЁСТКАЯ ПРИТИРКА!

   Утром сели в будку машины ЗИЛ-157 (трёхосный вездеход). При чём младший сержант Иваненко и Иванов сели в кабину с водителем Воробаем. Рядовой Вальков поехал за командиром части к нему домой. Мы ехали по станице домой к старшине Галушко. Было семь часов утра. Страшный выстрел грянул наружи. Все вздрогнули и ухмыльнулись. Я так понял, что это выхлопная труба нашего ЗИЛа так стреляет.
- Почему стреляет? – спросил я, - Карбюратор барахлит? Воздух, наверное,  хватает?
   Ребята опять ухмыльнулись и Королёв пояснил:
- Воробай девок пугает! Он газанёт и зажигание выключает! Тут происходит выстрел в выхлопной трубе. Там уже труба расплющилась от выстрелов. Все знают нашу машину и называют «дурмашиной». Пламя с чёрным дымом из трубы полтора метра.
   Возле дома Галушко остановились. Дверь нашей будки открылась и к нам залезли Иванов и Иваненко. Старшина Галушко крикнул:
- Сержант! Леонид! В кабину! И твоё место всегда в кабине! Ты будешь ответственный в моё отсутствие!
- Слушаюсь! – ответил я, переходя в кабину. Воробай при этом недовольно сквасил рожу.
   Только тронулись и поехали я спросил:
- Слушай, Воробай, а что плохого тебе сделали местные девчата, что ты их расстреливаешь из выхлопной?
- Что? Опять? – возмущённо воскликнул старшина, - Тебя что в самом деле на губу отправить, что ли? Ты же обещал, что больше не будешь дурака валять! И так на нашей машине чёрное пятно из-за тебя! Ты же только благодаря Лысенко выкрутился! Тюрягу ты точно заслужил! Тебе не говорили, что у шофёра впереди дорога, а в заднем стекле решётка?
- Десять раз в день я это слышал на допросах! - грубо ответил Воробаев.
- Так ты выводов не сделал за месяц в СИЗО! Хочешь всё-таки вернуться. Ты же уже убийца! Жизнь у человека отнял! И можешь опять отнять! У кого-то сердце от испуга откажет или у бабы выкидыш случится! Ты своей дурной башкой что-то соображаешь?
- Я выводы сделал! Что этот новый сержант у нас стукач!
 Меня как током ударило! Я повернулся к Воробаю и сказал дрогнувшим голосом:
- Как только ты выйдешь из кабины, я тебе в глаз дам! Я таких идиотов в своей жизни ещё не встречал.
- Если ты ему дашь в глаз, то тут и останешься на губе! – сказал старшина. – Мы его по другому перевоспитаем. Я за руль посажу Петросяна, а Воробай будет полы мыть в штабе и в казарме…
- Не буду! Во! – бросив руль Воробай, показал  двумя руками неприличный жест.
- Значит, назад машину поведёт Петросян, а тебя я сейчас сдам в комендатуру. Понял?
- Сдавай, старшина! А этого сержанта я всё-равно убью и сяду в тюрьму! Я видел, как он на мою Таньку глазищи пялил сегодня!
- Какую Таньку? – изумился я.
- Возле первого склада! Не прикидывайся! – орал Воробай, -  Я сидел в кабине и всё видел.
- Слушай! Ты совсем дурак, что ли? Там одни бабки были! А-а-а … точно! За спиной у капитана мелькали какие-то чёрные глаза! Так это она пялила! Я её не видел, дурак! Ты совсем рассудок потерял от ревности!..
Да! С таким дураком спать в одной комнате опасно! – подумал я, а старшине сказал:

-Надо его так отметелить, чтобы дурь из него вышибить! Я это сделаю! Но он же подлец побежит в больницу и в милицию, и к дознавателю военному, потому что он от дури способен на подлость.
- Я думаю он остынет и поймёт, - сказал старшина для меня и для него, - Что он может получить очень большой срок и будет мучиться и думать кто трахает его Таньку и будет дрочить под одеялом лет десять. Ему в СИЗО понравилось.

   Машину остановили подальше от столовой. Вышли и пошли толпой, а не строем и не по улице к столовой, а задами, за домами. Заходили по одному, ныряя из-за угла, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь командиру из этой воинской части. У Дзержинского даже подворотничка не было. У других они были несвежие. Сапоги утром чистил только я.  Я не мог предъявлять претензии, поскольку  с нами был старшина. «Лётчики», то есть солдаты ВВС, подходили к столовой строго в назначенное время, отделениями, взводами, а мы ныряли из-за угла… Мне было стыдно, что я попал в такую «шарашку». Ещё я узнал, что наши соседи – БТРМ кушают у себя в части. Их там много и половина из них специалисты, как рядовые, так и сверхсрочники и вольнонаёмные, а ещё не меньше роты охраны. Им пищу  возят в термосах, потому что у них есть  горячая вода от своей котельной и помещение столовой, где можно помыть руки и посуду. От котельной БТРМ отапливается только наше здание штаба. Склады не отапливаются. Зимой в складах все работают в тёплой одежде.
   Когда ехали назад, я сказал, что буду разговаривать с Татьяной об обоснованности ревности Воробая. Он так взъерепенился, что забыл о том, что он за рулём и сказал, что уж тогда он точно меня убьёт. Я обратился к старшине и сказал:
- Вы слышали, товарищ старшина! Если со мной что-то случится, в моей смерти винить только Воробая.
- Я понял! – сказал старшина, - Так и запишем. А казарму и штаб сегодня будет мыть Воробай. За рулём сегодня на этой машине Петросян.
- Старшина! – заорал Воробай, - Ты меня перед «салобонами» хочешь унизить? Да я тебя… Да я себя… Я повешусь, а мыть полы не буду!
- Тогда тормози и поворачивай назад к комендатуре! Я тебя сдаю на гауптвахту за неподчинение старшим по званию и должности! Другого выбора у тебя нет! За всё надо отвечать! Ты распоясался! Тормози!
  Воробай не тормозил и продолжал ехать.
- Ты что? Оглох? – спросил старшина.
- Товарищ старшина, Гриш… Извини меня… Я буду выполнять твои приказания, только отмени губу и полы…
- А не до х.. ты хочешь?! – спросил старшина, - Если я сейчас тебя прощу, ты это через день забудешь или раньше! Ты должен запомнить, что за всё надо платить и за дурь тоже! Иначе не поумнеешь!
- Не забуду, Гриш… - мямлил Воробай.
- Я тебе не Гриш! И ты сегодня сержанта оскорбил ни за что! А сейчас мямлишь – извини!
- Тоже извиняюсь… - промямлил Воробай.
- Что!!! – заорал я ему в ухо, - Извиняешься? Да ты меня чуть на статью не спровоцировал! Я бы уже арестован сейчас был, если бы не собрал в себе силы чтобы не расквасить тебе рожу, когда выйдем из машины! Я обязан был это сделать за твою подлость! Именно потому, что такое нельзя оставлять безнаказанно! Давай сейчас выедем в безлюдное место и сразимся с тобой один на один. Вот тогда я прощу тебя негодяя! Понял?
- Ну это без меня! – сказал старшина, - Нет! Даже без меня нельзя! Это не вариант… Сейчас приедем, выйдем из машины и он публично извинится передо мной и перед тобой, Леонид. Годится так? Воробай?
- Годится…
- И я всех предупрежу, что больше у нас «дедов» и «салобонов» не будет. Уж кто «дед», так это я! Но я не претендую на это и всем запрещаю «дедовщину»! Понял? Воробай?
- Понял…
- Больше не испытывай мои нервы! Я не хочу в тюрьму! Я домой хочу! А тебе в СИЗО кажется действительно понравилось! Так смотри! Сатана следом ходит!
По возвращении в часть Воробай при всех извинился перед старшиной, передо мной и я его заставил чётко и внятно сказать, что «дедовщины» у нас больше не будет.
 Ещё я сказал, что мне очень стыдно, что мы не похожи на солдат, ходим толпой, внешний вид «затрапезный», даже хуже – неряшливый, что является явным нарушением Устава.
  Это было воспринято даже с возмущением, со ссылкой на то, что здесь особый вид службы, никакого режима, вагоны бывают днём и ночью, а простой допускать нельзя и приходится «пахать до потери пульса», так, что иной раз нету сил помыться, хочется в раздевалке на полу в рабочей форме упасть и не шевелиться. Старшина при этом только сказал:
- Вот когда-нибудь нас поймает возле столовой патруль лётчиков и старшего арестуют и отправят на «губу» за ваш внешний вид. Ни мне,  ни сержанту это не надо! И вы себя не уважаете!
Вагон не заставил себя ждать. Старшину вызвали к командиру и через пять минут он вернулся и приказал всем переодеваться в рабочую форму. Нам на рампу подают вагон с танковыми двигателями ремонтного фонда для БТРМ. Потом мы должны загрузить в вагон ящики с запчастями. У нас с Ивановым была в связи с этим задача обеспечить электропогрузчики. Мы пришли в зарядную мастерскую, короче в «Зарядку», сняли с полуторатонных электропогрузчиков клыки и повесили самодельные «стрелы» сваренные из швеллера шириной 30 сантиметров. Поехали на рампу: Иванов впереди, и я за ним. Только снятые с зарядки погрузчики мчались с ветерком. Сто метров мы пролетели незаметно. Наши ребята вагон уже вскрыли. Двигателей было «подзавязку», то есть под самую дверь. Иванов аккуратно подрулил стрелой электропогрузчика над центром крайнего двигателя. Ребята накинули на гак (то есть,  крюк стрелы) стропы, «застрополили» крайний двигатель, Иванов поднял его стрелой, при этом было видно, что груз предельный и задок электропогрузчика слегка приподнимался под весом двигателя. . Ребята положили специальный  толстый лист железа между вагоном и рампой для въезда электропогрузчика в вагон. Пол вагона был ниже поверхности рампы примерно на десять сантиметров и когда Иванов выезжал электропогрузчиком на рампу, погрузчик приподнял зад, а двигатель сильно ударил в пол вагона, чуть не проломив его.  Я подрулил на своём электропогрузчике. При чём, я делал это очень осторожно, так как транспортировкой грузов электропогрузчиком я на Волгоградском тракторном заводе не занимался. Мы ремонтировали и потом катались, проверяя ход и работу гидронасоса. Получилось осторожно, но нормально. Поднял, осторожно вырулил в вагоне на прямую и сказал Петросяну и Королёву сесть на заднюю часть моего погрузчика. Я тихо выехал с двигателем без удара и поставил двигатель рядом с первым, доставленным Ивановым. Я спросил у Иванова, почему бездействует у нас единственный  электропогрузчик на две с половиной тонны. Он ответил:
- Рыжко сказал, что ему «звездец»! Я не выяснял в чём дело, потому что я не специалист в этом.
- А кто такой Рыжко?
- Главный наш электрик. Родственник нашего старшины Галушко.
- Он главный электрик, а кто младшие электрики?
- А вот мы с тобой… Он должен ремонтировать, заряжать электропогрузчики, а заряжаю я, а теперь будешь ты. Я через два месяца – домой! Да здравствует дембель!
- Ты получаешь за вредность производства молоко или какие-то продукты? – спросил я.
- Да я и не слышал про такое! – усмехнулся Иванов.
- А чем занимается Рыжко, если мы обслуживаем электропогрузчики?
- Лампочки меняет по складам…
- А у нас в зарядной когда он бывает?
- Если я скажу старшине Галушко, он приходит.
  В вагоне у нас возникла проблема. Иванов подрулил к очередному двигателю, но только боком и поднять двигатель из такого положения не получалось. Электропогрузчик своим усилием сам себя разворачивал, задом упираясь в двигатели, стоящие сзади. Я предложил Иванову выровнять погрузчик посередине вагона, зацепить стропами сразу два двигателя справа и слева за крайние ремболты и пытаться поднять их за один край, а ребята будут ломом с «яйцами» поднимать двигатели одновременно с двух сторон. Кстати сказать, я впервые увидел такое приспособление, как лом с «яйцами». Конец мощного лома был слегка изогнут, а под ним были ролики, которых называли «яйца». Иванов стал поднимать два двигателя сразу, а я и Дзержинский сели погрузчику на заднюю часть. Ребята приподняли ломами заднюю часть двигателей и они на «яйцах» медленно съехались на середину вагона. Теперь можно было их брать. Все были довольны!
- Сержант не только летать умеет! -  сказал Иванов.
  А самолёты шуршали над нами на взлёт, как насмехаясь надо мной!..
Дальше всё у нас пошло, как по маслу, но я спросил у Иванова, а почему с нами не работает Воробай?
- Ну он же водитель.
- Так Петросян тоже водитель и я водитель категории «В», а мы работаем на разгрузке!
- Не знаю! Не моего ума дело. – ответил Иванов.
  Я спросил, когда эти двигатели будет забирать БТРМ, а Иванов сказал, что это не наше дело, но когда приедет их автопогрузчик с большим поддоном на два двигателя, то мы должны будем грузить   электропогрузчиками двигатели на их поддон и ждать,  когда он вернётся. Я пошёл к командиру. Постучался в кабинет, услышал ответ, зашёл.
- Товарищ майор, разрешите обратиться!
- Обращайтесь. – сказал майор, копаясь в бумагах, не глядя на меня.
- Товарищ майор, можно уточнить, когда БТРМ будет забирать прибывшие двигатели и когда к нам доставят груз к отправке?
- Вы уже разгрузили?
- Нет. Разгружаем…
- Вот разгружайте. Груз к отправке вам доставит начальник первого склада.
- А в БТРМ нельзя позвонить, уточнить, когда они будут забирать двигатели?
- Вам какое дело? – недовольно повысил голос командир.
- Потому что на их поддоны мы будем грузить их двигатели.
- Будете грузить, когда будет надо!
- Можно узнать, где старшина Галушко?
- Выполняет моё поручение! Что вы мне тут допрос устроили? Идите работайте!
- Кто-то должен организовать последовательность работы, иначе нам ночью придётся грузить двигатели для БТРМ. - ответил я.
- Значит, ночью будете грузить! Завтра у меня будет заместитель, вот с ним будете решать эти вопросы. Идите работайте! - я вышел, пошёл на рампу.
   Вдоль рампы росли громадные тополя, стволы в два обхвата. За них мы в туалет ходили, за неимением лучшего.
 На рампе Иванов с ребятами продолжал разгрузку. Груз поубавился и вагон на рессорах поднялся выше рампы. Выруливая задом из вагона, электропогрузчик сильно ударял в пол двигателем, рискуя проломить его. Я постоял, подумал и сказал:
- Вова! Мы не будем прыгать! Ты выставляешь двигатель из вагона, а я здесь его беру и отвожу от вагона.
- Ой! Как же мы раньше не догадались? Вот лётчик!
- Я уже не лётчик, а грузчик с большим стажем. - ответил я. – Но вот я ничего не выяснил по поводу продолжения наших действий, а командир не в курсе и старшину отправил куда-то с поручением.
- Да у нас всегда так. С нами не считаются. – ответил Иванов.
 Приехал автопогрузчик БТРМ с поддоном на два двигателя. Я ему показал, чтобы он остановился.  Я   сразу взял двигатель с подачи Иванова и поставил на поддон. Пока я вернулся, Иванов выставил следующий двигатель, и я его тоже поставил на поддон. Водитель автопогрузчика с интересом наблюдал за мной в процессе работы и, прежде чем уехать, сказал:
- Я смотрю у вас новый сержант появился?  Так вот сделайте обновление в погрузчиках. Вы же видите, что на полторы тонны погрузчик через силу прёт. У нас такие таскают погрузчики на две с половиной тонны. Ваши к концу разгрузки на копчик сядут.
Он вовремя предупредил. Я понял,  что зарядку погрузчиков надо экономить.
Из ворот нашей части показался автопогрузчик с поддоном, на котором были белые деревянные ящики с запчастями или материалами. Автопогрузчик подъехал, и я увидел за рулём Воробая. Он сказал, чтобы мы разгрузили поддон, так как его ждут у склада под следующую загрузку. Мы прервали свою работу и стали разгружать поддон с ящиками. Я спросил у Иванова, есть ли поддоны для маленьких восьмисоткилограммовых электропогрузчиков. Тот ответил, что есть. Я сказал ему, чтобы шёл за малым погрузчиком и гнал его с поддоном. Иванов предложил применить такую же тактику – работать двумя малыми погрузчиками, чтобы не прыгать через трамплин на стыке вагона и рампы. Я согласился и сказал ему взять кого-то с собой, а я буду пока выгружать двигатели. Он предложил Иваненко идти с ним за малыми погрузчиками и они уехали с Воробаем на поддоне автопогрузчика. Пока я успел выставить из вагона два двигателя, как Иванов и Иваненко вернулись на шустрых маленьких погрузчиках. Приехал опять автопогрузчик БТРМ и Иванов его загрузил выставленными мной двигателями. Половину вагона мы от двигателей освободили и я предложил начать погрузку ящиков на поддоны малых погрузчиков. Однако свободных ребят у нас не было: я и Иванов на больших погрузчиках и Петросян и Королёв нам «стропалили», то есть цепляли двигатели. Один Иваненко сам себе грузил небольшие, но тяжёлые ящики на поддон. Я сказал ему: отставить. Нет необходимости «рвать пупок»!
  Приехал опять Воробай. Мы прервали свою работу и разгрузили ящики с его поддона. Он уехал. Приехал автопогрузчик БТРМ. Иванов загрузил его двигателями, которые я выставил из вагона, он уехал. Мы продолжили выгружать двигатели из второй  половины вагона. Я почувствовал, что моя рабочая куртка на спине взмокла. Приехал Воробай и мы разгружая его поддон попросили его привезти нам флягу воды. Оказалось, что нам свою воду пить нельзя, так как трубы старые и вода ржавая. Воробай должен сходить за водой в БТРМ, а для этого нужно разрешение. Тогда я сказал Воробаю, чтобы он привёз флягу, а мы попросим водителя автопогрузчика БТРМ привезти нам воду. Следующим рейсом Воробай привёз нам флягу, а мы попросили водителя БТРМ привезти нам воду. Водитель привёз нам воду, а я рассказал ребятам, что пить воду не рекомендую. Нужно полоскать рот и один последний глоток можно сделать. Водитель БТРМ услышал это, и мой рассказ, как нас на полётах контролировал фельдшер вплоть до отстранения от полётов за лишний глоток, потому что организм расслабляется, а грузчики в старину даже из артели выгоняли того, кто злоупотребляет водой. Водитель понял, что я бывший лётчик и очень удивился «штрафнику – сержанту», «приземлившемуся»  в  танковых войсках, да ещё и с сохранением звания. Воробай привёз очередной поддон с ящиками и сказал, что нам на помощь отправляют баб-грузчиков. Воробай уехал, а из ворот части вышла группа женщин в спецовочных серых халатах и в брезентовых передниках. Они неспеша приближались, а ребята между собой удивлённо переговаривались:
- Танюха в грузчики подалась! Никогда её не видел в спецовке. Мамулька возглавляет ударную группу!
- А кто там мамулька? – спросил я.
- Ну вот впереди белолицая, улыбается! Это наша «мамулька», она часто подкармливает нас и называет нас сынульками! – объяснил Ваня Королёв. – И бухгалтер наша – Наталья Петровна к праздникам нас угощает.
   Мы с Ивановым вывозили последние двигатели на поддон автопогрузчика БТРМ, но ещё оставались двигатели, которые мы ставили на рампе. Женщины немного подождали и как только мы выгнали большой погрузчик из вагона, Петросян и Иваненко подставили женщинам поддоны малых погрузчиков под ящики. Женщины брали ящики по двое и неспеша грузили. Мы с Ивановым продолжали грузить на поддон автопогрузчика БТРМ двигатели,  стоящие на рампе, но водитель предупредил, что остальное продолжим после обеда.  Автопогрузчик уехал, мы с Ивановым сидя отдыхали. Ко мне смело, с улыбкой подошла Татьяна и спросила:
- Новичок так быстро освоился? Ну и как у нас?
- Нормально! – ответил я с неохотой, - Было бы лучше, если бы вот эти не нарушали тишину, а то больно! Не уши, а вот тут… - я показал на грудь.
- Надо пойти в увольнение, отвлечься! Могу составить компанию! Я Татьяна! А вас, как звать, величать?
- Меня ребята Васильичем зовут по моему отчеству. А звать вообще меня Леонид и давай на «ты», хорошо, Танюша? Но я в увольнение не собираюсь. Компанию, Танюша, лучше составь  своему Воробаю, а то он от ревности уже бесится.
- Ну, если дурак, то пусть бесится! Я ему ничего не обещала, и я ему не принадлежу!
- А мне как с дураком в одном помещении находиться? Однажды можно и не проснуться!
- Да он трус! Он ни на что не способен! Как он тут дристал, когда мужика на смерть сбил! Хорошо Лысенко вступился… Да коль на то пошло… Лысенко сам свою жопу спасал, иначе ему бы повышения не видать, как своих  ушей. И этому мудаку повезло! Вон идёт помогать выгружать! Сроду не выгружал, а тут увидел, что я среди грузчиков. Щас я его на хрен пошлю!
- Танюша! Прошу тебя! Не надо здесь свару устраивать и пищу языкам давать. Ну очень прошу…
  Я мельком стрельнул взглядом и понял, что все, и бабы и ребята – смотрят на нас… А маленькая, как я понял – Ирина, с укутанным лицом, смотрела на нас улыбающимися глазами…
- Ладно! А насчёт увольнения,  надеюсь! – сказала она.
- Танюша, пока не обещаю!
 Воробай уже подходил и смотрел на нас с Татьяной круглыми глазами с  отвисшей челюстью. Татьяна отошла к женщинам, а я тронул погрузчик с места и поднял очередной двигатель для погрузки на поддон БТРМ. Воробай, наконец, опомнился:
- Я пришёл сказать, что подкрался обед,  и машина стоит ждёт вас. Вохер с ружжом идёт сюда, а мы идём туда!
   Мы и группа женщин пошли в часть, а навстречу нам шёл пожилой незнакомый мне вольнонаёмный ВОХР с карабином на плече. Все с ним поздоровались, он приветливо ответил:
- Не обожритесь там, а то мне догружать вагон прикажут! – остановил взгляд на мне, повернул ко мне, протянул руку, - Семёныч меня звать! Пантелеич мне рассказывал, как вы койку ремонтировали! Ха-ха-а! Здоров! Нам такие нужны. Как величать?
- Леонид! По батюшке – Васильич и наши так меня зовут.
- Годится! – жиманул мне крепко руку и пошёл дальше.
  Иванов шёл рядом со мной и сказал:
- Хороший мужик, Суслов его фамилия. Родственник тому, который у нас в правительстве. Ездил к нему в гости, поселили его с женой в домике для гостей. Неделю жили и уехали не увидевшись. Разговаривали только с официантом, а кормили хорошо и уезжать не торопили. Уехали обидевшись. За гостинцы, которыми они чуть пупок не надорвали от своей кубанской души ему и семье привозили, никто и спасибо не сказал…
- В общаге у нас в Волгограде на Тракторном два  месяца жил дед – казак, герой Первой мировой войны, Гражданской и Великой Отечественной. Вот он сказал нам: «И тогда буржуи были и сейчас. Но те умные были, культурные, понятие о чести имели …» Слушай, Вова! – вспомнил я слова водителя с автопогрузчика БТРМ: к концу работы на копчик сядут!.. – давай поставим большие погрузчики на подзарядку, пока будем обедать?
- Точно, Васильич! Ты здорово придумал.
Мы развернулись и почти вприпрыжку помчались назад. У ворот на погрузчиках мы догнали нашу удивлённую толпу, но мы, не объясняя,  поехали в зарядную. Мы шли из зарядной, а нам навстречу шли уже переодетые в форму, с полотенцами в баню наши ребята: Петросян, Королёв, Иваненко. У машины, ЗИЛ-157 стоял Воробай.
- Чего вы тянетесь? Время в обрез! Нас в столовую не пустят! – возмущался он.
- Вова, - спросил я, - А почему так себя ведёт Иваненко младший сержант – тише воды, ниже травы?
- Да его Воробай своей «дедовщиной» замордовал. Он сначала пытался поставить себя, но Воробай со своей наглостью его сломил. А он трусливый хохол…
- Ясно! Ты извини, но в отсутствие Галушко, в кабине со мной будет ездить Иваненко. Будем по Уставу жить, а не по Воробаю.
- Ясно! – ответил Иванов.
 Мы с Ивановым торопливо шли в баню, а оттуда с хохотом вышел маленький, но квадратный,  Коля Дзержинский:
- Петросян стоит трясётся и не заходит в баню. Нам уже баню раскочегарили и в баке сатана копытами и рогами колотится! Иди, познакомься, Васильич, с нашим сатаной!
  Мы зашли, а в раздевалке топтался на месте Петросян с полотенцем и мыльницей. За дверью душевой были слышны страшные звуки. Я зашёл… О! Это было на самом деле ужасно! Я не мог отделаться от мысли и ощущения, что в нагревательном баке на самом деле заперто мощное живое существо с копытами и рогами и оно в ужасе колотится в стенки бака, испытывая муки от горячей воды! Иванов прошёл мимо меня с улыбкой, но тоже опасливо глянув на бак и на моё озадаченное лицо. Я не мог понять, какие физические силы действуют так жёстко на стенки бака, извлекая почти металлические звуки, хотя там только вода… Я вышел в раздевалку, взял Петросяна за руку и повёл в душевую. Он подчинился, но, занеся ногу через порог в душевую… вырвался и выскочил на улицу.  Мне тоже было не по себе, хотя я и не верил в нечистую силу, но объяснить,  на основе каких законов физики это происходит,  я это не мог. Если не получается циркуляция воды, как было задумано, что горячая будет в змеевике котла подниматься вверх и возвращаться в бак, а из бака будет поступать в нижнюю трубу у основания бака, то почему удары идут даже в боковые стенки бака и вниз и вверх: не ритмично, с  периодичностью от секунды до трёх?..


3.

КОМЕНДАНТ.

 Умылись, поехали… В кабине сидели: Воробай, я и Иваненко. Я сидел возле Воробая. Я чувствовал, что он хочет у меня спросить, о чём мы говорили с Татьяной, но не хотел спрашивать при Иваненко. В Лётном городке остановились не далеко от столовой. Я приказал построиться по двое и пошли к столовой, хоть в ногу, но не чётко. Двое были с котелками для первого и второго блюда для нашего Валькова, «привязанного» к машине командира. Два командира: капитан и майор стояли недалеко от входа и обратили на нас внимание.
- Сержант танкистов! Остановите своё стадо и подойдите!
  Я скомандовал: Стой! Чётко подошёл и представился майору, отдав честь.
- В чём дело, товарищ сержант? Вы выглядите вполне сносно, а ведёте какую-то толпу безобразного вида?
- Виноват! Я первый день командую этой бригадой или отделением грузчиков-такелажников в/ч 52205. Займусь устранением недостатков в строевой подготовке и внешнем виде!
- Почему первый день? А,  где раньше служили? – спросил майор, уставившись на мой значок парашютиста.
- Неделю назад я самостоятельно летал на МИГ-17 в Грозненском Учебно-авиационном центре ДОСААФ. И вот приземлился…
- Дисциплинарка? – спросил майор.
- Нет! Не согласился переквалифицироваться на авиатехника в виду травмы.- ответил я и показал пальцы левой руки.
- А почему не демобилизация? – опять спросил майор.
- Товарищ майор! Можно отправлю отделение в столовую и всё объясню?
- Так! Говорю для всех! – громко сказал майор, - Завтра в таком виде танкистов я в столовую не пущу, а вашего сержанта заберу на гауптвахту на трое суток! Я начальник комендатуры! Ясно?
- Ясно! Ясно… - промычали мои коллеги
- Отправляйте! – сказал майор.
- Младший сержант Иваненко, заводите отделение в столовую!
- Слушаюсь! – ответил Иваненко и скомандовал, - Справа по одному, заходите!
- Один из замов нашего начальника УАЦ пошёл на принцип. Не захотел терять подготовленного офицера и поэтому посчитал моё время службы согласно какой-то инструкции ЦК ДОСААФ, где сказано, что у нас засчитывается в срок службы только время пребывания на полётах, так сказать – сборах. А теоретическая подготовка в срок службы в счёт не идёт. И получилось, что у меня до двух лет не хватает семь месяцев, хотя я освоил три типа самолётов: ЯК-18-У, Л-29 и МИГ-17, через УТИ МИГ-15.
- А травма откуда?
- В День Победы в пути подрался в поезде с одним, а он уголовник, в розыске и сильно порезал мне руки.
- Его задержали?
- Да! И отвезли в реанимацию.
- Вас не наказали?
- Маршал Покрышкин дал заключение: Достоин поощрения.
- Поощрили?
- Ну, вот, наверное, это и есть поощрение. Я вагоны разгружаю, а надо мной самолёты летают… 
- Ясно! Ну, и как на новом месте?
- Меня работой не испугать, а вот в организации очень большое различие. Не знаю,  как переживу, но надо пережить до весны.
  Почему у вас комсомольского значка нет?
- Я член КПСС.
- На полётах принимали?
- Нет. Я до полётов работал на Волгоградском Тракторном заводе, возглавлял Штаб «Комсомольского прожектора» и мне порекомендовали вступить в члены КПСС, чтобы на равных разговаривать с некоторыми начальниками, смотрящих на наш орган комсомола свысока. Так вы из Волгограда?
- Да. Но родина на дне Цимлянского моря.
- Вот как? Так мои родители тоже оттуда. Из какой станицы?
- Нижне-Курмоярская. А ваши?
- Малолученская.
- У нас есть родственники в Малолучке – Крупатины.
- Слышал такую фамилию от родителей. Вот так встреча!
- Ну, давайте! Желаю удачи! Свободны! Стоп! А почему ваши с котелками?
- Один из наших – водитель машины командира, а он не всегда отпускает на обед, и мы ему берём с собой.
  Майор недовольно покачал головой и спросил:
- А разогреть ему есть где?
- Нет! Разрешите идти?
- Идите! Организуйте водителю горячую пищу!
- Есть! Придумаю!
  Я развернулся и пошёл в столовую. В столовой всё прошло как обычно. На выходе из столовой Воробай обратился ко мне и спросил о чём мы с Татьяной разговаривали. Я ответил, что она интересовалась, как мне вагоны вместо самолётов, а я сказал, что хотел бы чтобы вагоны были каждый день, чтобы быстрее время прошло. Он спросил, а что она говорила про него, когда увидела, что он подходит. Я хотел послать Воробая подальше, но решил не усугублять и с усмешкой сказал, что она думала, что он идёт ей помогать, а он шёл объявить нам обеденный перерыв.
   На обратном пути в машине я задал вопрос:
-Ну, что, братцы, вы хотите выглядеть не стадом, а солдатами Советской Армии?
- Не хочешь, так заставят! – сказал со злобой Воробай.
- А можно уточнить? – спросил я, - Ты не хочешь быть солдатом или не хочешь быть солдатом Советской Армии?
- Хватит приё… ся к словам! – рявкнул Воробай.
- Нет я  буду приё… ся к словам! – рявкнул я Воробаю прямо в ухо, - Язык не помело и за каждое слово надо отвечать! Срули с дороги в лесопосадку и мы с тобой продолжим разговор один на один! Срули! Я приказываю! Или я ставлю на ручник! – я взялся за рукоятку ручного тормоза.
- Ладно, Васильич… - промямлил Воробай, - Я ляпнул, не подумав…
- Так ты обещаешь, что будешь думать, прежде чем пасть открывать? – так же продолжал орать я, держа рукоятку тормоза в руке.
- Обещаю…
- Повтори внятно! И повторишь это при всех! Иначе я тебе при всех врежу в рожу и пойду на губу! Понял?
- Понял! Обещаю! – сказал он и я отпустил рукоятку ручника.
Правильно сказала Татьяна, что он трус, - подумал я, - Но трусы на любую погань способны, потому что у них ещё и подлость от бессилия. Иваненко молчал.
  В части Воробай остановил машину возле гаража. Все вышли и собирались идти в казарму. Я остановил:
- Внимание! Всем построиться!
  Все остановились в нерешительности и никто не попытался исполнять команду…
- Иванов и Воробай здесь! – указал я пальцем место, - Остальные – вправо от них! Построились! – зычно скомандовал я.
  Иванов и Воробай стали как я указал, остальные – от них вправо.
- Подровнялись! Равняйсь! Смирно! – скомандовал я и продолжил, - Мне поставили условие. Если я из вас не сделаю солдат, то меня заберут на губу. Если это случится, по возвращении с губы, я буду отправлять вас. И начну с Воробая! Мы так с ним договорились! Да? – обратился я к Воробаю.
- Да… - буркнул он.
- Не слышу! Воробай! – заорал я.
- Да! – громко повторил Воробай.
- Дальше будем жить так! В шесть утра подъём, двадцать минут на туалет и умывание, тридцать минут – строевая подготовка, десять минут одевание и приведение формы в порядок. Опоздавшие будут поступать в распоряжение уборщицы помещения штаба, но туалет мыть обязательно, под надзором уборщицы. Не согласные будут делать тоже, но на гауптвахте. На право! Шагом марш! Правое плечо вперёд по направлению к штабу! Раз! Два! Левой!
   Из гаража вышел мужчина высокий, пожилой и восторженно посмотрел на марширующий строй:
- А я думал они вовсе не умеют ходить в строю! Ха! Любо – дорого! Молодцы, ребята!
Позже мы познакомились. Это был вольнонаёмный заведующий нашим гаражом – Карташов и в его обязанность входило топить печь для нашей бани.
 У штаба я скомандовал:
- Отделение! Стой! Раз! Два! Разойдись!
   У проходной Пантелеич стоял, взяв костыль на плечо, отдавая честь к пожёванной фуражке с поломанным козырьком.
  Из штаба вышел старшина Галушко, улыбаясь посмотрел на Пантелеича. Я спросил:
- Гриша, а сложно ли будет организовать деду форменную фуражку и какой-нибудь китель поношенный, вместо его допотопной тужурки и штанов прошлого века?
- Ага! Правильно! Я поговорю со Светланой.
- И ещё… Спроси у Светланы, нет ли у неё на складе электроплитки, чтобы Валькову обед разогревать. Хорошо? Если нет, то будем к командиру обращаться о приобретении.
- Хорошо. – сказал старшина с прохладцей, вроде как я в его полномочия вмешиваюсь.
   Через пятнадцать минут мы с Ивановым были в зарядной и погнали погрузчики на рампу. Женщин ещё  не было, но автопогрузчик БТРМ уже стоял, ожидая загрузку. Воробая с нами не было. Видимо он остался в гараже. Мы загрузили поддон автопогрузчика, и он уехал, а мы продолжили выставлять двигатели из вагона.
   Пришли женщины и стали носить ящики в вагон. При этом они мешали нам, а мы мешали им. Я попросил их подождать полчасика, а потом мы вместе по-ударному загрузим вагон. Приехал Воробай на автопогрузчике и привёз ещё ящики. Петросян и Дзержинский подогнали малые погрузчики с поддонами и женщины стали перекладывать ящики с поддона автопогрузчика на поддоны малых погрузчиков. Воробай высунулся из кабины и объявил:
- Можете в баню не торопиться сегодня. Баню занял новый командир со своим семейством. Воду спустят, а нам вода нагреется после отбоя!
   Это известие вызвало у моих коллег шок, выразившийся в нецензурных выражениях.
- У него дома нет ванны, что ли? – возмущённо сказал Королёв.
- Его поселили в финском домике, там есть ванна! – сказала, так называемая «мамулька». Ребята искоса стали бросать взгляды в мою сторону. Я понял и сказал ребятам:
- Схожу, поговорю с Галушко!
- Он уехал куда-то с Вальковым на командирской машине. Наверно за мылом послал командир, потому что они семейное бельё выгружали из машины в баню.
  Ребята сокрушённо замотали головами, а женщины захихикали. Я был возмущён глубочайшим образом. Я сказал Воробаю:
- Если увидишь, что Галушко вернулся, то скажи мне!
- Лады! – кивнул Воробай. Я хотел потребовать от него отвечать по Уставу, но передумал. Он может это воспринять, как унижение его перед женщинами…
  Когда мы закончили выставлять двигатели из вагона, то стали вместе с женщинами грузить ящики на поддоны. С малыми погрузчиками мы поступили так же. Один был в вагоне, другой подвозил к вагону поддоны с ящиками. Как-то случайно получилось, а может быть и не случайно, но мы взяли ящик с двух сторон с маленькой Ириной с закутанным лицом. Когда брали ящик, она стрельнула в меня глазами, а когда шли в угол вагона, чтобы положить ящик, Ирина глухо сказала:
- Не вздумай, сержант, попасть в число «сынулек». У «мамульки» муж ревнивый и ей нравится, когда он ревнует.
- Спасибо! – ухмыльнулся я, - А кто её муж?
- У нас «кусочничает» - сержант, завскладом, Свинаренко.
- Ясно. – кивнул я.- Спасибо!
 Мы выгружали ящики, а Воробай всё подвозил и подвозил поддоны ещё и ещё. Двигатели с рампы мы все отправили в БТРМ и их автопогрузчик больше не приезжал. Я сказал Иванову:
- Давай отгоним большие погрузчики в Зарядную и поставим их на зарядку. Пусть заряжаются. Мы же не знаем, когда подадут ещё вагон под разгрузку или погрузку?
- Верно. – сказал Иванов и мы погнали погрузчики с рампы.
- Эй! Вы куда? – крикнули наши.
- Сейчас вернёмся! – ответил я. Кстати, мне хотелось узнать, не вернулся ли Галушко.
   Навстречу ехал Воробай с поддоном, полным ящиков. Я притормозил и спросил у него:
-Там ещё много ящиков?
- До хрена и даже ещё больше! – ответил он и поехал дальше.
  Я понял, что нужно поехать с Воробаем и узнать объём груза. Если так как сказал Воробай, то мы должны сейчас грузить иначе, то есть, под самый потолок. Я так понял, что до ужина мы погрузку не закончим. Но, наверное, этот вопрос должен решать не я, а старшина Галушко.  Поставив погрузчики на зарядку, мы шли с Ивановым назад мимо гаража и бани, находящейся в этом же корпусе. Вдруг из двери бани выглянул командир в растёгнутом кителе и с вызовом спросил:
- Вы закончили грузить вагон?
- Нет. Грузим. – ответил я.
- Я вижу вы гуляете, а не грузите!- по бабьи, в скандальной форме сказал командир.
 Меня внутренне взорвало, но я сдержался и сказал:
- Все наши действия направлены на выполнение задания, после чего нам надо помыться, а вы лишили нас такой возможности. Мы будем мыться холодной водой, так как бак греется четыре часа. –  я отвернулся и пошёл, а командир остался с отвисшей челюстью. Мы вышли на дорогу от ворот до первого склада и я увидел автопогрузчик Воробая, двигавшийся нам навстречу.

4.
КАПИТАН СМОРГУЛЬСКИЙ.

 Я сказал Иванову, что хочу посмотреть, сколько всего ящиков и поеду с Воробаем. Я остановил Воробая и сел к нему в кабину. Мы подъехали к очень длинному складу. Я вышел. Погрузкой руководил капитан с каким-то странным орденом на груди. Грузили четыре незнакомые женщины в «спецхалатах», как и те, что были с нами на вагонах. Воробая уже ждал загруженный поддон. Я подошёл, представился по форме и спросил на какой объём груза нам рассчитывать?  Капитан подошёл ко мне испытующе глядя в глаза, протянул руку:
- Это лётчик? – улыбаясь спросил он.
- Бывший! – грустно ответил я .
- Я капитан Сморгульский Николай Сергеевич. Заведую вот этими сокровищами пока…
- Вы уходить собираетесь? – спросил я.
- Да есть такие намётки… Лысенко ушёл и забрал с собой своего заместителя. Мы с Лысенко работали нормально. Возможно, меня поставят заместителем командира.
- Это хорошо! А то пришлют со стороны человека, который не знает объект. И командир новый и заместитель новый. Это лишние сложности будут. – сказал я. – А у меня уже много вопросов, которые не знаю с кем решать.
- Ну, я после работы зайду к вам. Поговорим. Хотя сегодня пятница, надо бы домой. И ещё неизвестно, когда закончим погрузку. – сказал капитан и вдруг, вынул из кармана три рубля протянул мне и сказал:
- Отдай Воробаю. Пусть после погрузки сгоняет за вином, поговорим вечером.
   Я был в растерянности. Кого угодно я бы послал за вином, но не Воробая. И дал бы свои деньги, если бы они были…
 - Бери, бери! Воробай знает, где взять.
  Я взял деньги со вздохом. 
- Спасибо! Я  приехал к вам чтобы  узнать сколько всего груза и как нам его располагать в вагоне. - сказал я, пытаясь рассмотреть орден на его груди, но ничего не понял.
- Думаю, по моему опыту, что будет почти под потолок. Так что начинайте под потолок, а потом пойдёте на снижение.
- Понял. Спасибо.
  Капитан пошёл к автопогрузчику, а я, хотел идти к автопогрузчику, но задержался, обратив внимание на электропроводку и … вместо щитка освещения с автоматом защиты, я увидел обшарпанный рубильник с открытой крышкой, где торчали древние пробки с «жучками». Я возмущённо вздохнул и   сел в кабину.
- Следующим рейсом заруливай в левое крыло! – сказал капитан  Воробаю и мы поехали с гружёным поддоном на рампу. Возле штаба,  увидел машину командира,  приказал Воробаю остановиться. Дал ему три рубля и сказал:
- Капитан дал на вино, вечером зайдёт поговорить. Он сказал, что ты знаешь, где путёвое вино.
  Воробай молча взял деньги, надменно приподняв голову, и я вышел, махнув, чтобы он ехал дальше. В машине командира никого не было.  Я зашёл в штаб, подумал,  где искать Галушко, но вспомнил, что водитель Вальков наверное в казарме. Заглянул и увидел его, хлебающего холодный суп из котелка. Я спросил, где Галушко. Он ответил, что тот понёс командиру стиральный порошок в баню. Я пожелал ему приятного аппетита, он ответил:
- Угу!
- На ужин поедешь с нами? – спросил я.
- Не надеюсь! Закончат стирку, буду отвозить…
- У них что, стиральной машинки нету?
- Поломана…
 Я вышел и встретил Галушко.
- Ну, как вы там? Двигатели выгрузили? – спросил он.
- Выгрузили. БТРМ уже забрал их. Грузим ящики с ЗИПом, а их видимо под крышу.
- Так! Сейчас Вальков отвезёт нас на рампу…
- Гриша! Пусть поест парень. И так без обеда и холодное ест. Пойдём дойдём пешком пятьдесят метров.
- Да тут все сто метров, если от штаба считать! Ладно! Пошли…
  Я рассказал Галушко о встрече с начальником комендатуры, что он обещал меня оформить на «губу», что я предупредил наших солдат о дальнейшей жизни по строгому распорядку со строевой подготовкой, о том, что Валькову надо обеспечить подогрев пищи или договориться с командиром, чтобы он его вовремя обеда отпускал с нами в столовую.
- Насчёт электроплитки для Валькова я поговорю со Светланой, а указывать командиру кого, куда, и когда отпускать я не буду.
- Тогда я буду разговаривать. – сказал я.
-  А командир тебе напомнит о субординации, потому что ты через мою голову хочешь решать вопрос моей компетенции.
- Тогда я должен рапорт подать командиру о том, что ты не решаешь вопрос твоей компетенции. – сказал я.
- Ты хочешь так начинать? Со своим уставом в чужой монастырь? Ну, давай! Посмотрим, что у тебя получится…
- И ещё не всё у меня. Почему Иванов не получает дополнительное питание за работу во вредных условиях? 
- Потому что он электрокарщик-такелажник, а не зарядчик.
- А кто у нас зарядчик?
- Рыжко… - помедлив, ответил Галушко.
- А почему заряжает Иванов, а теперь буду, видимо, я?
- Ты вопросы задаёшь не своей компетенции. Твоя задача выполнять! Понял, сержант?
- Не понял, старшина! Я не отказываюсь выполнять, но каждый должен решать вопросы в сфере его ответственности. Если аккумуляторная банка взорвётся и я потеряю глаза, то пенсию мне платить не будут, так как я занимался не своим делом! Тут шутить мы не будем! Рыжко получает дополнительное питание?
- Получает…
- Значит он должен заряжать наши электрокары и погрузчики, а мы брать готовые к работе и эксплуатировать.
- Но это невозможно! Он же не может здесь жить с вами. У него рабочее время от звонка до звонка.
- Значит этот вопрос надо решить, если он не решён. Обязанности должны быть прописаны и нами подписаны.
- Откуда ты такой умный взялся? Тебя не за это турнули из лётчиков?
- Меня не турнули! А откуда я такой грамотный я тебе объясню. Я работал на очень большом заводе, где всё расписано до мелочей и каждый знает свои обязанности и выполняет их. Если кто-то не выполняет или выполняет плохо, его предупреждают, а если это не помогает, то убирают. Потом я летал, на трёх типах самолётов, где в службе не допустимо никакой неясности  или неточности, потому что от этого зависит жизнь человека. Поэтому я такой грамотный. Ясно? А если ты меня хочешь оскорбить своим «турнули», то мы перейдём с тобой на чисто официальные отношения. Мне лично терять нечего. Я дослужу до весны, выполняя то, что мне положено. А что мне положено, вы, товарищ старшина, мне объясните под расписку. Иначе я буду обращаться выше через вашу голову!
   Мы пришли на рампу. Я подошёл и стал грузить ящики на поддон. Мы погрузили ящики и стояли в ожидании, когда Петросян на малом электропогрузчике подвезёт нам пустой поддон, а этот заберёт. Моя правая рука лежала на ящике на уровне ниже груди. Ко мне подошла Татьяна с улыбкой и положив свой пышный бюст на мою руку, спросила:
- Так как насчёт увольнения?
   Я хотел убрать свою руку из-под её бюста, но подумал, что это будет для неё оскорбительно и в тоже время я увидел, что на нас сразу обратили внимание почти все женщины.
- В ближайший месяц я точно не пойду в увольнение, но ты, Танюша, мне руку поломаешь таким грузом! – с улыбкой ответил я, медленно вынимая руку из под её бюста.
- Ух, какой нежный сержант попался! – с иронией сказала она.
- Ну, да! Знаешь такую байку? «Сержант! Не надо! У тебя руки холодные! Я сама!»
   Татьяна звонко захохотала. Это было очень «показушно», чтобы все видели. Подъехал автопогрузчик Воробая. Я краем глаза видел, как он прожигает нас с Татьяной своим взглядом. «Этого мне точно не надо! Ещё  мне сцен ревности не хватало здесь для полного компота! Так я точно здесь не дослужу…» - подумал я и пошёл в вагон, посмотреть, как там складируют. По пути я отметил, что у белолицей женщины, которую все назвали «мамулькой» щёки зарумянились и губы тронула улыбка. Галушко в вагоне говорил, чтобы не поднимали высоко ящики под потолок. А я сказал:
- Товарищ старшина, можно вам передать слова капитана Сморгульского?
- Да! Слушаю.
- Он сказал, что возможно груза будет под потолок, поэтому начинать грузить до верху, а если будет меньше, то потом понизить.
- Ладно! Делайте, как сказал Сморгульский…
- Ещё можно вопрос?
- У нас на КПП есть медаптечка?
- За каким хреном?
- А вдруг мы травмируемся во время работы? Наша техника – объект повышенной опасности!
- Я прикажу Светлане обеспечить медаптечкой КПП.
- Ещё вопрос можно?
- Да!
- У нас есть перспектива остаться сегодня без горячей воды?
- Главное, что вы без воды не останетесь! Какая будет, такой помоетесь!
- Спасибо, товарищ старшина, но больные грузчики простои вагонов не уменьшают.
Галушко отвернулся и пошёл с рампы в сторону части.
   За полчаса до отъезда на ужин мы пошли в часть, переоделись в форму, даже не помыв руки. Воробай сказал, что в гараже есть раковина с краном холодной воды. Но желающих идти в гараж не нашлось. В общем- то,  руки были не грязными, так как мы работали в брезентовых рукавицах – «верхонках», но перед едой положено руки мыть, а не плохо бы и умыться, потому что в вагоне пыльно от движения наших ног, а работали «в поте лица».
   После ужина мы работали ещё часа два. Когда мы шли к воротам части, автопогрузчик Воробая поехал мимо ворот, а женщины провожали его глазами, пока не зашли в ворота. Я понял, куда он поехал, а машины командира возле штаба не было. Значит, Вальков повёз семью командира домой. Я прошёл в баню, попробовал температуру воды. Она была примерно 37 градусов. Помыться можно, но полноценной бани не будет, а сатана колотился рогами и копытами в баке под потолком. Я подумал: А, детям командира и жене не страшно было купаться при таком жутком явлении? Надо спросить у Валькова.
   Капитан Сморгульский пришёл в нашу раздевалку с авоськой яблок, а из них торчало горлышко трёхлитровой банки, завязанной целлофаном. Я понял, что Воробай вернулся, выполнив задание, и отдал вино капитану.
- Давай, Леонид, доставай стаканы! Попробуем, чем нас Воробай обрадует.
Я достал из стола стаканы, сполоснул под краном, почти тёплой водой, поставил на стол и хотел помыть несколько яблок, но капитан возразил:
- Давай прямо в сетке под кран, стекут, клади на стол!
 Я сполоснул яблоки, а капитан налил вино в два стакана и отхлебнул.
- Ага! Пойдёт! Садись, Леонид, стукнемся за продолжение службы.
  Мы стукнулись, выпили. Вино было не плохое, но, как говорила в Грозненском ГУАЦ наша бабулька «божий одуванчик» - «шастое» на старой барде. Стали закусывать яблоками, и капитан спросил:
- Ну, расскажи, как ты к нам приземлился?
   Я начал рассказывать свою лётную эпопею, а мимо нас,  через раздевалку,  прошёл, не глянув на нас,  Воробай с полотенцем и голым торсом с  кровоподтёком на спине. Капитан окликнул его:
- Сашок! А, ну, сюда!
  Воробай вернулся, подошёл к столу.
- Это ты где так приложился? Что за синяк на горбу?
  Воробай, не хотел говорить правду и не знал, что ответить. Вздохнув, он поднял глаза к потолку, а я ответил за него:
- В вагоне ящик на него сегодня прыгнул неожиданно. Мы даже не видели, как это произошло!
- Вот б… какие ящики! За ними и на затылке глаза надо иметь. Выпьешь? – спросил капитан взявшись за банку.
- Нет! Спасибо! Можно пойду…
- Ну, давай, Сашок! Давай!
  Воробай ушёл, а я продолжил. Ребята проходили мимо, мылись, уходили. Помывшись ушёл и Воробай.
Где-то после третьего стакана, капитан спросил, а какие вопросы у тебя возникли со свежего взгляда?
  Я начал с самого главного, то есть, с моих обязанностей. 
   
- Николай Сергеевич,  Воробай – водитель. Он в погрузке не участвует и привлекать его нельзя, так как это будет не соответствовать его обязанностям. Иванов кто у нас? Аккумуляторщик-зарядчик? Тогда почему он участвует в разгрузочно-погрузочных работах и не получает дополнительное питание за вредность? Когда я прибыл и представился, объяснив, что я электромонтёр по гражданской профессии и даже приходилось ремонтировать электрокары и электропогрузчики и имею право работать на этих погрузчиках. Командиры все обрадовались, но сказали, что и вагоны я буду разгружать. Я не возражаю и не боюсь физических нагрузок, но!.. Круг моих обязанностей должен быть чётко очерчен и помыкать мною я не позволю. Либо я электрокарщик-такелажник, то я прихожу утром, беру заряженный  погрузчик и поехал на рампу. Кто его заряжал? Днём заряжал или ночью? Меня не волнует! Меня волнует, чтобы этот погрузчик был хорошо заряжен и исправно работал. Если я электрослесарь, по ремонту электрокар и электропогрузчиков, то я их ремонтирую, но не заряжаю и не претендую на дополнительное питание и с аккумуляторами дело не имею. Если я обожгусь кислотой или щёлочью, мне пенсию платить не будут, так как я занимался не свойственной работой, не входящей в круг моих обязанностей. Как я выяснил, зарядчиком числится вольнонаёмный Рыжко, или Рыженко – родственник нашего старшины Галушко и он получает зарплату за это и дополнительное питание за вредность, а рядовой Иванов, заряжая электропогрузчики и кары, отравляя организм, лишаясь личного времени, не имеет даже дополнительное питание. Мне сказали, что электрик Рыжко отвечает за освещение наших складов и штаба. Я сегодня глянул на состояние коммутационной аппаратуры в вашем складе и ужаснулся. Допотопный рубильник с открытой крышкой и пробки незапамятных времён с жучками неизвестного сечения. Это я только внешне увидел и удивляюсь, что вы ещё не сгорели. К вам энергонадзор не заходит?
- Нет, конечно! Мы же военная организация! А у Округа на такое количество складов надо целую армию энергонадзора иметь.
-Значит, сложим руки и будем ждать пожара? – спросил я. – Я не собираюсь выяснять за что получает зарплату и за что он отвечает. Меня интересует круг моих обязанностей и солдат срочников, поскольку мне было сказано, что я не отверчусь от командования отделением грузчиков-такелажников. Хотя мне бы очень хотелось отвечать только за себя, как было у меня в течение четырёх лет, пока я был пилотом-истребителем. Я должен знать с кого и что я имею право требовать. Хочу знать точно свои обязанности. Я хочу встретиться с Рыжко и выяснить, что неисправно у электропогрузчика на две с половиной тонны. Потому что полуторатонные на танковые двигатели не рассчитаны.
- Ты первый день сегодня на разгрузке и уже определил,  что, чему соответствует?
- Я не первый год на разгрузке и у меня ещё с Волгоградского тракторного завода смежная профессия электрокарщик-такелажник. Вы знаете, что это такое?
- Догадываюсь, слышал, но не уточнял, так как это меня не касается, - ответил капитан.
- Поясняю. Я не только разгружаю или загружаю, но и отвечаю за правильность погрузки, разгрузки, складирования, крепежа и безопасность работающих. Ну и потом, сегодня нам сделал замечание водитель автопогрузчика БТРМ. Он сказал, что мы насилуем свои полуторатонные погрузчики. Что у них берут с поддона и увозят в мастерские двухсполовиной тонными электропогрузчиками. А у нас стоит в углу погрузчик на две с половиной тонны, похожий на утиль. Рыжко сказал, что ему «звездец» по словам Иванова. Надо его отремонтировать, если это возможно, а если нет, просить новый и не один, а два.
   Банка с вином  наша уже подходила к концу, а в раздевалку зашёл старшина Галушко.
- Сержант, твою мать! Извините, товарищ капитан! Я тебя обыскался. Воробай и Королёв просятся в увольнение на завтра. Ты не против.
- Я не против. И я прошу тебя, Гриша, поговори с Воробаем душевнее и объясни, что он со своей дурацкой ревностью отворачивает девку от себя. Пусть идёт и ублажает её.
- Выпей стаканчик, Гриша, - предложил капитан, - Ты чего задержался?
- Я же вагон отправлял! Вам хорошо – груз сдал, склад закрыл и бухай! А тут, пока паровоз не пришёл… Я б выпил, но жена подумает, что я у б… был. Воздержусь… - и ушёл.
- Ещё, Николай Сергеевич, по поводу того, что у нас горячей воды нет для бани при службе связанной с тяжёлыми и грязными работами. Надо договариваться с БТРМ о проведении трубопровода, или строить котельную. Сатану из нашего бака надо выпустить на волю.
- Какого сатану, из какого бака?
- Ну вы слышите, удары за стеной? Правда они уже потише, потому что перестали подтапливать.
- Я не в курсе!
  Я встал, открыл дверь в душевую, пригласил капитана. Он подошёл, заглянул в дверь и тут последовала целая серия ударов в разные стенки бака.
- Ух! Ни х… Это кто там в баке? – с ужасом спросил капитан.
- Сатану варим в баке в космический век!.. Надо разговаривать с командиром о многом и о том, что его водитель должен питаться в столовой, а не грызть холодные куски, которые мы ему привозим из столовой. Это равносильно, что: Солдат остался голодным! Это ЧП для армии. Я попросил старшину поговорить с командиром, чтобы он обеспечил Валькову возможность ездить на обед с нами. Он отказался. Я попросил обеспечить Валькову электроплитку для подогрева обеда. Он обещал подумать. Я попросил старшину, чтобы он хоть на КПП обеспечил Медаптечку. Ведь мы работаем с техникой повышенной опасности!  А ещё надо туалет сделать на рампе.  С нами женщины работают, а мы за толстое дерево прячемся. Меня пристыдил и грозил отправить на «губу» начальник комендатуры лётной части за внешний вид и строевую подготовку наших солдат. Я предупредил всех, что для меня все равны, «дедов» и «солобонов» у нас быть не должно. Обещал им тоже вплоть до «губы», а более мягкое – мыть полы в штабе и в казарме.
- Я так понял, что с Воробаем ты этот вопрос уже решил?
- Решил! – ответил я уклончиво.
- Да, Леонид! Ты нагородил проблем! – вздохнул капитан, но я должен сказать, что ничего лишнего! Будем делать!
- Ну, не правильно вы сказали. Я что, эти проблемы в чемодане привёз? Это здесь без меня нагородили. Может быть, командира Лысенко за то и оценили, что он не беспокоил высшее начальство. А мы с вами давайте начнём с электропогрузчиков. Кто их должен обслуживать?
И последний вопрос: Что за орден у вас непонятный для меня?
- Орден чехословацкий, равный нашему Героя Советского Союза. Я не так давно, а именно в прошлом году ещё служил в такой же воинской части в Венгрии. Мы частенько мотались через границу в Чехословакию за пивом, да и так просто – погулять. С пограничниками были знакомы и не раз выпивали. Мы чехословакам возили венгерскую виноградную самогонку, а у них брали чешское пиво. Когда была «заваруха» в Чехословакии возникла необходимость срочно и без шума перебросить в Чехословакию из Венгрии колонну наших танков, для устрашения митингующих. Я взялся обеспечить бесшумный проход колонны и пользуясь доверчивостью чехословацких пограничников, с группой спецназ обезоружили их и провели колонну танков, обеспечив прекращение беспорядков. Вот меня удостоили такой награды чехословаки, а наше командование удовлетворило мою просьбу о переводе меня в Советский Союз, да ещё и на Кубань. В общем-то мне намекнули на повышение по службе. Поэтому я думаю, что мы с тобой здесь  «кашу сварим» и может быть ты и останешься здесь на ПМЖ – постоянное место жительства. Кубанские девки горячие. Присмотрись!
- Спасибо, Николай Сергеевич. Но у меня планы на Волгоград. Использую дембельскую льготу для поступления в институт по моей специальности.
- Ну – ну! Поживём – увидим! – сказал капитан. 


5.

ЗАМЕСТИТЕЛЬ КОМАНДИРА.

В понедельник я оформился у бухгалтера Натальи Петровны и получил первую зарплату танкиста, душевно поблагодарил её за угощение. Сразу после этого меня пригласил к себе старшина-парторг для постановки на учёт. Мы долго беседовали, рассказал я ему о себе и о моих первых впечатлениях о порядках в части, взволновавших мою душу. Он очень озаботился, много раз вздыхал, потом сказал:
- Все ваши вопросы не беспочвенны и надо их решать, но командир у нас новый, ему надо войти в курс дела, в нашу обстановку и будем постепенно вопросы решать. Я бы хотел вас попросить подумать по поводу нашей наглядной агитации. Я ведь кроме плакатов на красной материи печатными буквами ничего не могу, а хотелось бы…
- Так! Товарищ старшина, меня звать Леонид и меня можно на «ты». А по поводу наглядной агитации, я сразу засмотрелся на вашу пустую стену между кабинетами командира части и заместителя командира. Если бы мне дали хороший лист фанеры, желательно толщиной десять миллиметров или плиту ДСП, чтобы с одной стороны она была гладкой, то я бы сделал хороший стенд на три колонки: первая - решения съезда и приказы Минобороны, вторая- наши планы и третья колонка – как мы их выполняем.
- Ох, здорово! Леонид Васильевич, что вам надо,  всё достанем!
- Место, где я буду этим заниматься, мы найдём?
- Ну, я думаю, лучше, место,  чем Красный уголок, нам не найти и рядом с казармой.
Вдруг нас прервали и пригласили в кабинет командира. Там уже были в стоячем положении, из-за тесноты, несколько «кусков», капитаны Сморгульский, Квасов и ещё, незнакомый для меня капитан.
- Я хочу всех, хотя здесь,  конечно не все, а кого успели позвать, ближних, познакомить с моим заместителем – капитанов Куприяновым Николаем Васильевичем! – наступила полная тишина. Я скосил глаза на капитана Сморгульского. Он стоял с красным лицом и на лбу выступили капли пота.
- Если у кого есть вопросы, то можете к нему обращаться, а то, что нужно от меня, он доложит мне. – опять пошло молчание и я сказал:
- Прошу прощения, сержант Крупатин Леонид Васильевич, но я бы попросился на беседу первым, так как сокращение простоя вагонов напрямую касается организации работы грузчиков, то есть, солдат электрокарщиков-такелажников.
- Вообще-то у нас проблем с простоями вагонов нет.- сказал командир.
- Если не решим насущные вопросы, то простои будут. – ответил я.
- Я так понял, вы это обещаете? – с издёвочкой спросил командир, и все в кабинете заржали.
- Не я, а ситуация обещает! – парировал я.
- Ну, хорошо… Поговорите. Все свободны!
- Я с полчаса поговорю ещё с командиром, а потом приглашу вас. – сказал мне  капитан Куприянов.
  Я зашёл в казарму, достал из тумбочки свою тетрадь по аэродинамике высоких скоростей, а она была размером А-4, и стал на чистых страницах в конце тетради излагать по пунктам свои соображения по организации работы, распределения обязанностей и определения производственных взаимоотношений. У меня между последним листом и обложкой тетради лежала чёрная копировальная бумага, тоже размером А-4. Я её прежде  подложил, а потом начал писать, потому что понимал, что я это своё творение отдам и оно ко мне не вернётся.  Я писал минут сорок с раздумьями, но меня Куприянов  не пригласил. Я стал думать над будущим стэндом и нарисовал эскиз. Стэнд выглядел как трапеция, но не правильной формы, с восходящей надписью вверху: «НАШ ТРУД ТАНКИСТАМ!» и заканчивалась надпись кистью руки, с раскрытой ладонью к верху, а на ладони стоял танк Т-90 в стремительном движении, как на взлёт. Я подумал и дорисовал под этой кистью руки лавровую ветвь. Посидел, перечитал написанное, подумал о том, что не вижу никого из своих солдат. Я вышел из казармы, подошёл к кабинету заместителя командира, дёрнул ручку – закрыто. Подошёл к кабинету парторга, попробовал ручку – открыто. Заглянул, спросил разрешение, зашёл.
- Товарищ старши…
- Леонид Васильевич! – перебил меня старшина, - Мы не на строевом смотре! Меня звать Павел Петрович! Заходите!
- Понял, спасибо! Я на минутку. Я нарисовал эскиз нашего будущего стэнда, оставлю вам для ваших возражений и соображений, а сам пойду выясню, где мои орлы. Я ждал приглашение майора Куприянова и не дождался, а наших солдат нету. Пойду выясню, где они.
- Не беспокойтесь! Их забрал старшина Галушко на первый склад Квасова. Присаживайтесь!- а сам направил взгляд на мой эскиз. Тут же у него челюсть отвисла, а лицо покраснело, он упал на свой стул, приложив свободную руку к щеке:
- Ба-а-а-а… Это можно сделать? Это вы сами сделаете? Говорите, что вам для этого нужно! Краски, замазки… у нас всё это на складе есть.
- Посмотреть бы фанеру или ДСП. В общем, чем мы располагаем? – попросил я.
- Сейчас пойдём с тобой на склад строительных материалов и всё ты, Леонид, своими глазами увидишь, своими руками пощупаешь. А это что у тебя? – кивнул он на мой исписанный лист А-4.
- Ну, я же жду приглашение нового заместителя командира и всё изложил письменно пока сидел.
- Можно посмотреть? – спросил он и протянул руку. Я отдал, он стоя прочитал и сказал, - Это очень серьёзно и надо по серьёзному оформить. Сейчас ты мне всё это продиктуешь, а я буду печатать. Я хоть двумя пальцами печатаю, но быстро. И себе я экземпляр сделаю. Не возражаешь?
- Нет, конечно!
  Старшина сел за пишущую машинку, очень «допотопного»  вида, с каким-то латинским названием, видимо трофейной, после войны.
Через десять минут у меня был отпечатанный лист с заголовком: «Предложения по улучшению погрузочно-разгрузочных работ». Экземпляр старшина оставил себе. Старшина сказал:
- Я постучусь к командиру и, если будет возможность, спрошу, когда заместитель освободится. – и ушёл.
  Вернулся он с красным лицом и сказал:
- Пошли на склад! Они заняты…



6.
ПЕРВЫЙ СТЭНД.

 Далее  попробую излагать как в дневнике, но без указания дат. Иначе у меня получится роман про Кущёвку, то есть, станицу Кущёвскую,Красноадарского края, которая сыграла в моей судьбе очень значительную роль и позволила мне после моей лётной службы, «приземлиться» в танковых войсках, почти что… мягко!
  Я в Красном уголке оформлял партийно-пропагандистский стэнд. Слева на трапеции стэнда было Боевое Красное Знамя Победы, справа была лавровая ветвь с исходящей из неё человеческой кисти руки с танком Т-90 на ладони. Я внутренне понимал, что кисть руки должна быть изображена на стенде каким-то плакатным способом, но я был оформитель – самоучка и… сделал ладонь живописной, копируя с собственной правой руки. Для этого я постоянно бегал из Красного уголка в казарму к зеркалу и смотрел на свою руку, благо, что двери были почти напротив. Мои солдаты очень интересовались моей работой и Ваня Королёв снял зеркало со стены в казарме и принёс её в Красный уголок:
- Твори, Васильич! Мы побреемся наощупь! – сказал он, и никто не возразил.
А кисть руки у меня почему-то получилась живописной, но всем понравилась вместе с танком на ладони. Солдаты и даже старшина-парторг, чувствовали свою сопричастность к этому агитационному произведению.
  Мы повесили стэнд на стену между кабинетами командира и заместителя, как раз при входе в штаб. Бухгалтер Наталья Петровна была в восторге от этого стэнда. Света кастелянша, молча улыбалась. 
  В процессе создания стэнда, я напоминал парторгу о необходимости определения должностных обязанностей солдат по разгрузке-погрузке и обеспечению этих работ техникой. Он признался, что, когда он зашёл в кабинет командира с листком моих предложений и хотел передать его заместителю, командир потребовал отдать эти предложения ему, с минуту читал их, а потом спросил у парторга:
- Так вам кого назначили командиром части? Меня или этого лётчика-налётчика? Я пришёл в действующую часть, которая обеспечивает бесперебойное обеспечение танковых войск материалами и ЗИП. За это имеются многочисленные поощрения! Кому это не нравится – скатертью дорога! Сержанта ждут назад! Если он не хочет назад, мы найдём ему другое место!
 Он порвал отпечатанный лист и бросил в корзину…
  Именно поэтому я внизу второй колонки прикрепил с согласия парторга мои предложения, а на третьей колонке с просьбой об обеспечении части стационарной горячей водой, я нарисовал сидящих с голыми торсами, с полотенцами на шеях, наших солдат, понуривших головы, перед дверью из которой валит пар, а над нею надпись: «БАНЯ».
    Командир утром остановился перед стэндом, с удовольствием осмотрел всё, но заинтересовался публикациями. Сорвал мои предложения и карикатуру. Открыл дверь к парторгу и приказал ему зайти к нему. Старшина-парторг вышел от командира через десять минут с прилипшей к спине гимнастёркой…
    Стэнд я делал в свободное от погрузки время. Каждое утро полчаса проводил строевую подготовку, а потом ехали на завтрак. Через пару дней наш парторг похвалился нашим стэндом парторгу БТРМ. Тот пришёл, посмотрел и остался в восторге. Спросил, а не могу ли я и им помочь сделать такой стенд. Дадут мне на помощь своего рукодельного солдата, чтобы я им руководил. Я спросил у нашего парторга, не надо ли это согласовывать с нашим командиром, если я в личное время им помогу. Старшина сказал, что личное время командира не касается. Я спросил у парторга БТРМ, а не помогут ли они нам с ремонтом нашего электропогрузчика на две с половиной тонны, если это возможно? Он сказал, что немедленно пришлёт своего электрослесаря посмотреть наш электропогрузчик и тот скажет, можно ли его восстановить. Через три дня у нас появился в работе электропогрузчик на две с половиной тонны, хотя мне при встрече Рыжко сказал, что это металлолом, и если будем сдавать лом, то сразу план по металлолому перевыполним.


7.
ЗДРАВСТВУЙ РОСТОВ!

   Стэнд, который я сделал в БТРМ по сравнению с нашим выглядел просто сказочным, хоть в эрмитаже выставляй. Дело в том, что наш стэнд я обвёл по краям фасонной фрезерованной рейкой и сделал её лимонно-жёлтой, а БТРМ раскошелился и где-то добыл красивый багет под золото. Я этим багетом обвёл края стэнда, отделил верхнюю художественную часть от колонок и между колонок сделал разделительные полосы. Наш парторг «обзавидовался» и даже, кажется, расстроился.
 Через неделю к нам в гости заглянул Лысенко. Ему очень понравился наш стэнд, а парторг сказал, что соседям я вообще сделал сказку-стэнд. Тот пошёл, посмотрел и сказал мне, что забирает меня с собой в Ростов, чтобы я такой стенд сделал у них в отделе СКВО. Я попросил его сделать так, чтобы на меня не обиделся командир.
- Чего-о-о? – с иронией протянул Лысенко, - Собирайся! За неделю управишься у нас?
- Думаю, да! Если у вас все материалы есть.
- Из-под земли достанем! Поехали!
   Собирая свой чемодан в Ростов, я при всех предупредил младшего сержанта Иваненко, что он должен соблюдать установленный режим и следить за внешним видом солдат.
Я был рад счастливому случаю, потому что хотел свои предложения по организации работы наших солдат обсудить с Лысенко и отпечатал на пишущей машинке парторга ещё экземпляр. Когда мы ехали в Ростов, я отдал Лысенко свои предложения, о прочитал и сказал, что предложения очень деловые и на уровне нашего командира их не решить. Он сказал, что если бы это было посильно на его уровне, то он бы сам решил, а теперь у него больше возможностей и он будет это пробивать, потому что для грамотного и справедливого распределения обязанностей в нашей части не хватает примерно минимум четырёх человек солдат. Я сказал, что у нас некуда ставить койки, если нам дадут солдат. Он сказал, что нужно строить казарму со столовой, баней и котельной. А это проблема не одного года, связано с проектом, с утверждением сметы на высоком уровне. Я сказал, что можно проблему упростить, удешевить и выполнение ускорить, если договориться об использовании энергетических ресурсов котельной БТРМ, а казарму с баней и столовой построить на нашей территории, но рядом с их котельной, где наши сверхсрочники незаконно сажают картошку. Лысенко вытаращил на меня глаза и сказал, что я гений!
   Я спросил у Лысенко, почему так поставлено, что зарядкой электропогрузчиков занимается
рядовой Иванов, совмещая эти обязанности с погрузочно-разгрузочными работами, а дополнительное питание за вредность, якобы получает вольнонаёмный Рыжко. Если Иванов числится электрокарщиком-такелажником, а получит ожог кислотой или щёлочью, то он возмещение получать не будет, так как занимался не свойственной работой. Лысенко удивился и сказал, что за пять лет, которые он прослужил командиром части, его этот вопрос не касался. Видимо это как-то регулировал старшина Галушко.
- Ну, это же несправедливо, тем более, что я с первого взгляда заметил в складе Сморгульского ужаснейшее состояние электропроводки и коммутационной аппаратуры за которую получает зарплату Рыжко. Наши склады близки к пожару или к угрозе попадания под напряжение работников. У вас есть энергонадзор в СКВО? Могут выписать чего-нибудь нехорошее, если раньше мы сами не сгорим.
    Лысенко очень сильно покраснел и сказал:
- Слушай, Леонид, скажу тебе, как коммунист, тебя к нам, наверное, Бог послал. Надо принимать срочные меры. По поводу обязанностей Иванова и дополнительного питания я сегодня же позвоню заместителю командира Куприянову. Кстати, ты с ним разговаривал по этому поводу?
- Пытался. Я дал мои предложения парторгу, он зашёл и подал их заместителю командира. Командир потребовал дать ему и он дал ему мои предложения. Он их посмотрел и сказал, что я собираюсь командовать частью и порвал мои предложения. 
- Здорово! – выдохнул Лысенко, - Ладно! Разберёмся!


   В конце моего пребывания в Ростове, Лысенко по секрету мне сообщил, что ему стало известно о том, что у нас в части произошла авария и чудом обошлось без жертв и травм. Командиру Сычёву по железной дороге доставили вагончик-бытовку и когда её снимали автокраном, не подходящим по грузоподъёмности, кран опрокинулся и вышел из строя. Но я об этом не должен знать, так как Лысенко это сообщили неофициально. Он хочет проверить, как ему доложит об этом Сычёв. Или Сычёв скроет этот факт.
   Я попросил ещё решить вопрос с питанием водителя командирской машины Валькова, так как это не нормальное явление, что он питается только тем, что мы ему доставляем в холодном виде и не вовремя. Он обещал с заместителем командира этот вопрос решить.



8.

ДРУГ МОЙ ПЕТЬКА! Пью за отцов, которые бросают своих детей!

   Я ещё с первых дней пребывания в части написал письмо в Цимлянск матери своего друга Петьки, который поступил в Ростове в мединститут и женился на дочери высокого областного начальника. Я хотел поделиться с Петькой своими изменениями в судьбе, а мать Петьки ответила, что у него тоже большие изменения в судьбе, что от жены он ушёл и живёт на квартире в Ростове, хотя надеется на примирение. Мать сообщила мне Петькин адрес и я вечером, одев спортивную форму, поехал к нему в гости. Петька очень обрадовался и мы пошли с ним в кафе «Каскад» на берегу Дона. Там Петька мне рассказал почему у него произошёл разлад с женой, хотя у него уже есть маленькая дочка.
   
   
 Я ПЬЮ ЗА ОТЦОВ, КОТОРЫЕ БРОСАЮТ СВОИХ ДЕТЕЙ!..

Пётр Иванович в нашем небольшом городке был большим человеком. Он заведовал городским коммунальным хозяйством. Доверили ему такой ответственный пост не спроста. Он был заслуженный человек, коммунист с большим стажем,  майор в отставке, прошедший не только Великую Отечественную, но и в гражданской имел большие заслуги. Его бы теперь мы  и рукой не достали бы, если бы в начале Великой Отечественной войны не выяснилось, что жена у него немка из наших, поволжских  и есть сын совместный, уже   подросток… А тут к немцам, хоть они вроде и российские, но высшее руководство проявило большое недоверие, вплоть до высылки в места… отдалённые. Было предложено Петру Ивановичу – развод и отказ от родства с сыном и женой. Или вместе с ними в места ещё более отдалённые!.. Пётр Иванович принял первый вариант. Пётр Иванович успешно отвоевал, демобилизовался, женился, родился сын, которого жена уговорила назвать тоже Петькой, так как очень любила мужа. Жили они в своём собственном доме с усадьбой, в которой было кроме сада, ещё и много виноградника. Пётр Иванович был трудолюбивый мужик. Кроме своего земельного участка, он ещё прихватил и «неудобье» на склоне большой балки. Винограда и вина у него было завались. Любил он выпить, но не злоупотреблял. Жена у него была торговый работник. Имея хороших знакомых в руководстве, он её пристроил на «злачное место». Пивом она торговала и при чём,  одна во всём городке. Было ещё пиво в Чайной и в стационарной пивнушке, которую все звали «Гадюшник». Но на вывоз с бочкой была только Валентина. Всё вокруг было схвачено, жил Пётр Иванович как помещик, хотя всё своим трудом, без эксплуатации чужого. Через несколько лет сын в школу пошёл, учился не плохо и родилась у них ещё маленькая дочка, которую теперь уже по настоянию Петра Ивановича, назвали Валентиной, как маму. И всё бы хорошо, но…  нашёл папу старший сын, о котором Пётр Иванович, как-то вроде бы и подзабыл….
   Нашёл сын Георгий через адресное бюро своего папу или «бывшего папу», так как тот от сына в своё время отказался.  Приехал сын посмотреть на папу, без упрёков, просто узнать, как живёт. Сын сообщил, что жили они с матерью в г. Самарканд в Узбекистане. У матери работы не было, он в его 15 лет подрабатывал, где мог, кормил мать, но мать болела желудком, есть было нечего, она умерла, хотя он даже кошек ловил по ночам, чтобы сварить для матери бульон, выдавая мясо за кроличье. Сам он выжил, отслужил в Советской Армии, получил образование, преподаёт в средне-технических заведениях, имеет семью, живёт в большом городе соседней области. Фамилию он носит отца, а национальность у него в паспорте записана по матери – немец. Он не хочет иметь такую национальность, поэтому просит отца дать нотариально заверенную справку о том, что он является его отцом  и национальность его - русский. Отец дал справку и сын уехал.   С сыном от второго брака, Петром,  они обменялись адресами и время от времени переписывались. В основном ограничивались поздравительными открытками к праздникам, а когда подросла и пошла в школу младшая дочь, Валюша, то она тоже стала писать поздравительные открытки дочкам сводного брата, которые оказались ей ровесниками. Пётр закончил школу, поехал в областной город и поступил в институт. В том институте он познакомился с симпатичной девушкой Илоной, завязались отношения, а потом и любовь. Дело шло к свадьбе, родители познакомились. Родители Илоны были не в восторге от родства с начальником коммунхоза заштатного городишки и торговки пивом, но перечить дочери не стали, хотя папа невесты был очень большим начальником этой области. К свадьбе готовились основательно и не торопливо. Сводного брата на свадьбу приглашать не планировали, но сестрёнка Валюша известила дочек сводного брата Георгия о том, что планируется свадьба. Георгий сам обратился письменно к сводному брату и спросил разрешение прибыть на свадьбу в областной город соседней области. Пётр не смог отказать брату и даже сделал вид, что собирался его пригласить, но тот его опередил с письмом. Свадьба была не шикарная, а шикарнейшая на тысячу человек и надо полагать, что не рядовых, а больших и очень больших областных начальников. Ресторан был расположен на высоком берегу одной знаменитой российской реки и в громадные окна  было видно, как на реке готовятся к свадебному фейерверку корабли и катера речной флотилии.
   После первого поздравительного тоста, родителей невесты, грохнули первые залпы фейерверка! После второго тоста ещё залпы фейерверка! Родители невесты подарили «молодым» квартиру в элитном микрорайоне. Родителям жениха, хоть и понятно было, что квартиру подарили не горбом заработанную, но ударить лицом в грязь не могли и подарили деньги на «Жигули» последней модели. Все тосты сопровождались серьёзными  подарками и фейерверками. И, вдруг, попросил слово для тоста сводный брат Георгий. За длиннющим свадебным столом, поставленным буквой «П», гости зашушукались и чуть не сломали шеи.
 Георгий, изрядно уже выпивший, но, тем не менее, поднявший большой винный фужер с водкой, сказал:
- Не мучайтесь, гости, дорогие! Я старший брат нашего дорогого жениха! Я женат уже давно и у меня есть три дочки. Моя свадьба была, конечно, как небо от земли, по сравнению с этой свадьбой. Да то была и не свадьба, а просто отметили с соседями по семейному общежитию заключение нашего брака. Без подарков разумеется. Я же своему сводному брату должен сделать подарок самый ценный, выстраданный моею жизнью! Подарок завещание! Я поднимаю этот бокал за будущую семейную жизнь моего сводного брата, чтобы он не повторял ошибок своих родителей. На моей свадьбе не было родителей. Мать к тому времени уже умерла от голода, в узбекском городе Самарканде, куда нас сослали, как врагов народа за немецкую национальность. Не помогло ей то, что я ловил по ночам кошек, чтобы сварить матери бульон, выдавая мясо за кролика. Болезнь была запущена, а у нас не было даже хлеба. Нам хотел помочь сосед-булочник, представитель коренной национальности, но он хотел от меня, пятнадцатилетнего, доступ к моему телу. Мать моя, когда догадалась, что ему нужно, выгнала его, хотя была лежачая, и запустила ему вслед вкусные булочки и лаваш. Отец мой родной,   присутствующий здесь этого не знал, потому что официально отказался от нас с матерью, спасая свою жизнь и карьеру. А меня звали «фрицем»,   били, как немца, только за то, что я ходил по улице. Били камнями, палками, ногами. Я был не силён, но зол и порой давал сдачи шпане, но тогда за них заступались взрослые. За меня заступиться было некому…
   Жених Петя сидел, нагнув голову, с красным лицом. Георгий подошёл к нему, положил ему на плечо руку, от чего Петя вздрогнул, почти подпрыгнув…
-Брат мой Петя! – сказал Георгий, - Я пью сейчас за отцов, которые бросают своих детей! Но пью  в надежде, что ты , брат, никогда так не поступишь!
   Он выпил фужер водки и в наступившей тишине,  тихо сказал:
- Салют! – и грохнув фужер об пол, вышел из зала.
     Пётр Иванович, отец жениха, медленно поднялся и сгорбленный тяжёлым страшным грузом тоже вышел из зала, но в другую сторону…
ПОСТСКРИПТУМ: Пётр Петрович, не долго прожил со своей Илоной. Что между ними произошло, я не знаю, но они разошлись, несмотря на то, что у него родилась дочь. Ребёнок, конечно,  не бедствовал при высокопоставленном дедушке…   
ЛЕОНИД КРУПАТИН, МОСКВА, ИЮЛЬ 2020 г.

   Мы сидели с Петькой и пили самое дешёвое вино «Агдам». К нам подошёл Петькин знакомый студент таджик. Он живёт в общежитии и пожаловался как над ним поиздевались друзья-студенты. Этот таджик погулял с грязными девушками и заработал вошь лобковую – как называют студенты – «мандавошек». Он спросил у друзей как от них избавиться, а они сказали, что надо всё между ног побрить, намазать солёной селёдкой, сесть над тазиком с водой. «Мандавошки» после селёдки захотят пить и будут прыгать в тазик с водой. Он по совету всё сделал. Когда он после бритья намазал солёной селёдкой, боль была невозможная, он сидел и плакал над тазиком полчаса, а «мандавошки» не прыгали в воду,  он плакал, а друзья смеялись. Потом в аптеке ему дали мазь и он вывел «мандавошек» и больше с грязными девушками боится дружить. Вино таджик пить отказался, попил кофе и ушёл. Я рассказал Петьке свою эпопею и явился в общежитие-гостиницу для прикомандированных.               Моим стэндом были все очень довольны. Его я тоже сделал с окантовкой богатыми багетами. Лысенко был очень доволен и отправил меня на своей машине в часть с небольшой денежной премией.

9.
НОВОСТИ В ЧАСТИ.

   По прибытии в часть я сразу хотел послать Воробая за вином, но ребята сказали, что у них есть в «загашнике» и вечером мне ребята рассказали, что Коля Дзержинский отбыл трое суток на гауптвахте. Я поинтересовался, где Коля обзавёлся такой шикарной фамилией – Дзержинский. Мне объяснили, что отец Коли в детстве был бездомным и его отправили в детский дом. Так как он свою фамилию не знал, то ему дали фамилию Дзержинский, потому что он поступил в детский дом в день рождения Ф.Э. Дзержинского.  Оказывается на нашу рампу прибыл под разгрузку крытый вагон с бочками вина Портвейн №15. Его сопровождали солдаты роты охраны с автоматами. Сами они были пьяные, а бочки были с просверленными боками и забитыми чопиками. Они не возражали, против того, что наши ребята заполнят себе кое-какую тару, потому что они сдают груз поштучно бочками, а не по весу или объёму. Оказывается, эти бочки пришли на нашу часть для склада №1 завскладом Квасову, у которого хранится ещё и спирт. Я же сразу обратил внимание на его сизый в синих прожилках нос. Получилось так, что Коля Дзержинский шёл с рампы в часть с чайником портвейна, а навстречу ему шёл капитан Квасов. Капитан потребовал показать ему, что у Коли в чайнике, но Коля не остановился. Капитан хотел его схватить, но Коля убежал и спрятал чайник в гараже. Квасов отвёз пьяного Колю на гауптвахту, где очень потешались над тем, что к ним на «губу» попал сам Дзержинский. Начальник комендатуры спросил у капитана, где сержант Крупатин, чем очень удивил капитана. Капитан ответил, что я в командировке в Округе для оформления стенда. Начальник комендатуры уточнил:
- Он что специалист в этом деле?
- Рисует! - ответил капитан.
- Надо бы его к нам на недельку, кое-что оформить… - засмеялся начальник комендатуры.
 Рассказали ребята, как из-за глупости майора Сычёва они чуть не стали жертвами аварии с автокраном. Ведь водитель Карташов возражал поднимать этот вагон-теплушку, а командир настоял.
    Но меня убила не эта новость. Электропогрузчик на две с половиной тонны, восстановленный с моей помощью, был командиром сдан на металлолом.


 Я наутро зашёл к парторгу, задал вопрос, мол, как это понимать? Он пожал плечами и сказал:
- Командиру виднее… И потом, он говорит, что это с ведома Лысенко.
   Мне стало нехорошо. Ведь я хотел сказать Лысенко, что мы восстановили электропогрузчик на две с половиной тонны с помощью соседей – БТРМ по моей просьбе, но из ложной скромности, я промолчал.
- Вы знаете, почему опрокинулся автокран? – спросил я у старшины, - Потому что его использовали под груз, на который он не рассчитан. Вы знаете, как мы выгружаем танковые двигатели из вагонов полуторатонными электропогрузчиками? Грубо нарушая технику безопасности, сажаем для отвеса солдата на задок электропогрузчика. А человек может упасть под колёса. Вы знаете, как я восстановил электропогрузчик на две с половиной тонны, а его сдали в металлолом?
- А вы знаете, Леонид Васильевич, кто даёт оценку моей работе? Командир! Я ведь работаю не парторгом. Это общественное поручение! У меня другие основные обязанности и командир может сказать, что я не справляюсь с работой, если не уйдёте сами, то уволю приказом с мотивировкой, которая вам не понравится. А у меня семья. Это вы там общаетесь  с начальством в Округе, вот и поговорите о том, о чём у вас душа болит.
- Ну, это будет выглядеть как «стукачество», и вместо пользы может быть вред.
- Попробуйте поговорить с новым заместителем по душам, хотя и он в таком же положении – субординация в армии. – сказал старшина-парторг со вздохом.
  Когда я работал в Красном уголке над нашим стэндом, ко мне заходила неоднократно Татьяна и уговаривала меня пойти в увольнение, но я отказывался.


10.
ПОХОД В КИНО. ЛЮДМИЛА.

 Но однажды всё-таки я пошёл в увольнение с Ивановым, Иваненко и Королёвым по просьбе Натальи Петровны. Она сказала, что её муж закончил ремонт двигателя своей машины «Победа» и ему надо помочь поднять и поставить двигатель в моторный отсек машины. Мы с этим справились ударно, а потом нас очень хорошо угостили с домашним вином. Приглашали всегда приходить в увольнение к ним в гости. Между делом Наталья Петровна намекнула, что у них есть дочка девятнадцати лет, а живёт она в Харькове, работает на почте и ходит на подготовительные курсы для поступления в университет. Я понял, что мне тут мечтать не о чем. У девочки свой жизненный путь.
   На праздник Великой Октябрьской Революции мы показали свою строевую подготовку перед офицерами и работниками части. Потом Коля Дзержинский мне сказал: Я не знал, что приятно чувствовать себя солдатом… Настоящим солдатом!
    Я был рад словам Коли Дзержинского, потому что у маленького, кривоногого Коли был совсем не строевой вид, но он старался.
  Однажды поздней осенью нашей части выделили билеты в кино для коллективного похода. В это время уже Воробай демобилизовался и ездил домой под Таганрог. Мы ходили в кино и с нами была дочка Натальи Петровны, которая приехала к родителям в гости. Дочку было звать Людмилой. Она и вправду была милой, но фигуру в каракулевой шубе было не видно. В пути немного шутили, но за мою руку всё время демонстративно цеплялась Татьяна. Наша «мамулька» вроде в шутку сказала во всеуслышание, что она скажет Воробаю, как она цепляется к лётчику. Татьяна во всеуслышание говорила, что «видала она Воробая с его ревностью в одном месте».
  Заходила ко мне в Красный уголок неоднократно, так называемая, «мамулька». Восхищалась моим талантом, приносила кусочки чего-то вкусного. Однажды даже ножку курицы принесла. По-моему она брала её себе на обед, а принесла тайком от мужа – мне. Однажды она сдёрнула со своей головы серый рабочий платок, рассыпав по плечам свои белые с золотым оттенком волосы, и глядя мне в глаза своими, ослепительно голубыми «глазищами», схватила меня в охапку и поцеловала долгим, нежным, с внутренней дрожью поцелуем. Пока она перед зеркалом завязывала свой платок, я стоял и держался за стол, чтобы не упасть. Мозги у меня съехали набекрень, а она выпорхнула за дверь, стрельнув своим сияющим взглядом мне прямо в сердце… нет! В душу!

Однажды мы  разгружали вагон. Нас было пятеро грузчиков и водитель автопогрузчика  Миша Петросян. Воробая куда-то угнали на нашем ЗИЛ – 157. Мы нагрузили ящики на поддон и присели в тень отдохнуть, пока Миша отвезёт поддон на склад. Миша  должен был развернуть автопогрузчик подъёмными клыками к поддону и взять его на клыки. Мы не смотрели на автопогрузчик, так как это уже не первая  ходка, хотя Миша на погрузчике не работал, а у автопогрузчика  заднее управление, то есть, рулевые колёса сзади и они значительно меньше передних, ходовых и несущих основной груз.
   Мы услышали удар и двигатель автопогрузчика заглох. Мы с ужасом увидели, что автопогрузчик съехал большими колёсами в бетонированный кювет-лоток  и лежит почти  на  «пузе». Мы подошли, посмотрели,  и ребята выдали Мише словесно очень не ласковые комплименты. Кто-то сказал, что автопогрузчик  даже машиной не вытащить. Надо трактор.  Я сказал: Он не на пузе. Он почти на пузе, но на своих колёсах и можно попробовать толкнуть. Ребята усмехнулись и пошли в тень. Я подошёл к Мише и сказал: « Можно попробовать, если ты в точности выполнишь, то, что я скажу. Ты будешь плавно давать газ, но ещё плавнее  будешь отпускать муфту сцепления. Так медленно, что примерно за 30 секунд ты отпустишь её полностью. Понятно, что муфта будет гореть, но за 30 секунд не сгорит. А я буду толкать. Главное, чтобы колёса ничуть не проскользили по бетону. Поэтому пусть скользит муфта. Понял?» Миша кивнул, но взгляд его был безнадёжным. Он сел за руль, завёл мотор и смотрел во все глаза на меня. Я перекрестился, упёрся одной ногой в стоящий сзади, за кюветом тополь и кивнул Мише. Наши ребята  сидели в тени и с ухмылкой смотрели на происходящее.
   Плавно нарастал гул двигателя…  Автопогрузчик медленно стал подниматься из кювета и ВЫШЕЛ!!!
  Надо было видеть, как отвисли челюсти моих коллег! Они вскочили и стали обнимать меня. Даже кто-то назвал меня Гераклом. Но я знал, кто помог! Бог!
    Вот так одна моя мизерная сила оказалась недостающей в этом тяжёлом деле. Аналогия вполне сопоставимая.
  Кстати, Вова Иванов мне тут же выразил упрёк: «Ты же коммунист вроде бы, а крестился?» Я ответил: «Вступал я в партию, потому что верил, что путь в коммунизм, это тоже Богом указано нам. Я ведь в шестидесятых годах не знал, что творили большевики и их прихвостни с нашими Святынями! А когда узнал, то узнал и то, что партия – это народ, а зажравшаяся парт-элита – против народа. Это они лишние в моей партии. Они предали Партию и Народ!   А я с партбилетом, но с Богом и с народом! Между прочим, когда я ознакомился с Моральным Кодексом строителя коммунизма, то больше уверился в своей Партии и в Боге.
   Я, всё-таки решил поговорить с новым заместителем командира части. Это было примерно через день после моего прибытия в часть.
- Заходите, присаживайтесь. Я догадываюсь по какому поводу вы ко мне. Мне звонил Николай Иванович. Я вызывал Рыжко и сказал, что с завтрашнего дня в БТРМ за дополнительным питанием будет ходить тот, кто занимается зарядкой аккумуляторов, а состояние электрохозяйства мы проверим через неделю. Даю ему срок для устранения недостатков. Вы будете заниматься зарядкой аккумуляторов только в исключительном случае, если после демобилизации Иванова, нам не дадут готового специалиста. Но вы будете готовить нового специалиста, а сами заниматься зарядкой не будете. Разгрузочными работами вы заниматься не должны. Ваша обязанность организация работы по погрузке, разгрузке, как бы заместитель старшины Галушко. По собственной инициативе можете помогать своим солдатам, но это не ваша обязанность. Я распишу обязанности всех в течение недели и доложу Николаю Ивановичу. То есть, я сначала доложу Сергею Филипповичу – командиру, и если он одобрит, то доложу Николаю Ивановичу.
- Спасибо, - сказал я, - Только жаль, что в моё отсутствие сдали в металлолом электропогрузчик, который нам крайне необходим. Мы работаем с нарушением техники безопасности. И если я буду ответственный, значит при ЧП буду виноват я. Требуйте технику, соответствующую по грузоподъёмности. Этим вы себя оградите от ответственности, а я буду писать рапорты вам, чтобы  оградить себя от ответственности. Я в тюрьму не хочу. Я хочу домой!
- Абсолютно верно, товарищ сержант. Мы сработаемся. Без начальства меня звать Николай Васильевич.
- А меня – Леонид! Коллеги меня зовут – Васильич!
  После этого старшина Галушко стал со мной очень прохладным в отношениях и даже в глаза не смотрел. С Рыжко мы вообще не встречались, но мне передавали, что он хотел увольняться, а ему сказали, что можешь уволиться по-хорошему только после устранения всех недостатков.


11.
ТРИЛЛЕР!

  Перед демобилизацией Воробая у нас произошёл случай потрясший нас всех. Дежурным по части был капитан Квасов. Как только командир уехал домой, капитан начал «квасить», как сказали наши ребята. На ужин старшина Галушко никогда не ездил. Я был за старшего, вернулись нормально и даже Вальков успел с нами в столовую, после того, как отвёз домой командира. Где-то через час после возвращения из столовой, когда у нас личное время, а на улице уже осенняя темень и слякоть, открылась дверь нашей казармы и капитан Квасов с красным лицом сказал:
- Воробай! За руль! – и ушёл.
  Воробай помедлил, повздыхал, встал, оделся и вышел. Я понял, что капитан пьяный, но имеет ли он право командовать водителем в таком состоянии… я не знал. Была мысль – позвонить командиру с КПП… но как это будет расценено, тем более, что капитан пьян, я утверждать не могу. Могу предполагать…
  Вернулся Воробай через час или полтора, но… мы его не узнали! Он был с лицом сине-зелёного цвета и весь трясся, стуча зубами.
- Что случилось? – спросил я.
 Но он молча обошёл мою кровать, сел на свою кровать спиной ко мне и, глядя в пол, сказал:
- Вот теперь точно пи…ц!
  В казарме была полная тишина… Я подумал, сходить к капитану и выяснить, что случилось, но решил не торопить события. Я пришивал свежий подвортничок и продолжил это занятие, тяжело дыша, мучаясь в предположениях. Чуть погодя я спросил у Воробая:
- Сбил что ли кого?
- Сбил, но не я… дерево и с десяток заборов… - прошептал Воробай.
- Машину сильно помяли? – спросил я.
- Да вроде нет…
Вдруг дверь приоткрылась и послышался пьяный голос капитана:
- Сержант! Ко мне!
  Я оглянулся на своих коллег, оборвал нитку, надел гимнастёрку, застегнул ремень, застегнул пуговицы…
- Я тебя долго ждать буду!?  - опять послышалось в дверь.
   Я вышел, капитан зашёл в дежурку, я зашёл за ним. Капитан был в шинели с портупеей и в кобуре торчал пистолет.
- Ну что? Знакомится будем? – с вызовом, нагло спросил капитан.
- Нет. Не будем. – ответил я, - Вы не в том настроении. Знакомство отложим.
- Сядь, я сказал! – заорал капитан и почему-то достал из кобуры пистолет ПМ, снял с предохранителя и загнал патрон в патронник. У меня мурашки пробежали по спине и скрылись ниже пояса…
- Ты знаешь с кем разговариваешь? Я тебе проведу допрос по всем правилам! У меня не такие раскалывались! Вот! – он сунул мне почти в лицо книжечку с надписью «Военный дознаватель». Капитан взял со стола тяжёлую связку ключей, подошёл к двери дежурки, стал одной рукой выбирать нужный ключ, уронил связку, нагнулся…
Я вскочил с табуретки, ударил его ногой в зад, что есть силы… Благо, что он был уже в тёплой шапке ушанке, а то бы его голове… Он упал без сознания. Я поднял пистолет, поставил на предохранитель, спустил затвор. Взял патрон, подумал вставить его в магазин, но передумал и положил его в карман. Я взял связку ключей, подобрал ключ к оружейному сейфу, открыл. Там были пятнадцать пистолетов. Три из них были ТТ, остальные ПМ. Пистолет капитана был шестнадцатым. Я запомнил его номер, нанизал все пистолеты на свои пальцы и понёс в казарму. Я зашёл в казарму… и раздался возглас хором:
- Ни ху… себе!
  Воробай оглянулся и даже на несколько секунд перестал дрожать, а потом отвернулся и застучал зубами.
  Я положил пистолеты на свою кровать, отвернул матрас, уложил все пистолеты под матрас в изголовье и накрыл матрасом. Подумал и связку ключей положил тоже рядом с пистолетами. Сходил в дежурку, проверил, дышит ли капитан, поднял его в сидячее положение и оставил сидеть прислонённым к оружейному сейфу. Самодельную фляжку из нержавейки с остатками спирта я забрал и поставил себе в тумбочку.
  Среди ночи раздался страшный рёв:
- Тревога! Все в ружьё! Нас ограбили! – в казарму ворвался капитан. Я взял брюки, стал надевать их сидя, потом встал и стал их застёгивать, глядя на пьяные глаза капитана. В глазах его застрял громадный вопрос, в надежде, что я что-нибудь объясню.
- Что случилось, товарищ капитан? – спокойно спросил я.
- У… у… у нас оружие пропало…
- У нас ничего не пропало. Вы напрасно нам устроили подъём. Нам сегодня работать.
- Где оружие?.. – с надеждой спросил капитан.
- Командир забрал, когда вы спали.
- Ёп…. Ёп… Пи.. ц… - пробормотал капитан и пошёл. Вдруг он вернулся с вопросом:
- А фляга со спиртом где?
- А вон, в сапогах у вас! -  указал я на мокрые его брюки.
  Едва закрылись за ним двери, как в казарме пошёл приглушённый ржач.
  Я обратился к Воробаю:
- Ну ты расскажешь, что у вас вчера произошло? Я не знаю, отдавать ли ему пистолеты или отдать командиру?
-  Вчера, только мы выехали за ворота, капитан сел за руль и погнал. Где-то на окраине он к кому-то ходил в частный дом, а я сидел его ждал. Он вернулся злой, как собака. Погнал назад на бешеной скорости. На повороте после вокзала он сорвался с асфальта, сбил толстое дерево, пробил забор, промчался не сбавляя скорости свозь забор в другой двор, изнутри пробил ещё забор и сумел выскочить опять на асфальт. Машина несколько раз была на двух колёсах, но удержалась. Перед КПП он остановил машину, приказал сесть мне за руль, сбросил с капота несколько палок от забора, посмотрел на бампер и сел в кабину. Мне приказал:
- Если что, за рулём был ты! Иначе застрелю!
- Всё ясно! – сказал я. – Оружие я отдам только командиру. Думаю, что менты приедут к нам в часть. Как есть, так и расскажем.
   Я прилёг, подумал и в раздумье сказал, уверенный, что никто не спит:
- А надо ли мне выслуживаться перед Сычёвым? Всё равно он это не оценит. Лучше я Квасову условие поставлю, что, если менты предъявят за поломанные заборы, то чтобы он признался, что заставил Воробая дать ему руль. Пойдёт?
- Пойдёт! Спасибо, Леонид! Спасибо, Васильич! – пробормотал Воробай.
  Я пошёл в дежурку. Капитан обалдело сидел, уставившись в стол. Я остановился на пороге, а капитан тихо сказал:
- Если бы был пистолет, я бы застрелился…
- Не надо стреляться, капитан! Я буду с тобой на «ты», так же как ты вчера хамил мне по пьяни! Если ты обещаешь, что на службе не будешь пить и хамить солдатам, я выручу тебя!
- Я хамил?.. – растерянно спросил капитан.
-  Хамил, угрожал оружием! Не помнишь? Всё сознание ты пропил! Я отдам тебе оружие, но, если менты найдут машину, которая сбила дерево и поломала много заборов, то ты признаешься, что взял руль у Воробая насильно, злоупотребляя властью! Понял?
- Какое дерево? Чего ты городишь? – вроде бы возмутился капитан.
- Это ты будешь городить и восстанавливать заборы, которые вчера поломал! Ясно?
- Пойдём возьмёшь оружие. – сказал я и пошёл.
 Зайдя в комнату, я отвернул матрас, а капитан, вытаращив глаза, смотрел на кучу пистолетов, как на сокровище. Вдруг он схватил крайний ПМ, сдёрнул предохранитель, загнал патрон в патронник, наставил на меня и заорал:
- Это ты с-сука ограбил оружейку, воспользовавшись моим беспомощным состоянием!? Под трибунал пойдёшь! Вот за что тебя турнули с лётчиков и в налётчики!
- Значит ты ни х… не понял капитан! – сказал я не поднимая руки. – Значит будешь объяснять прокурору, где твой патрон из магазина и в кого ты вчера стрелял! Положи пистолет назад в кучу! Оружие ты не получишь! А твоё беспомощное состояние в твоих мокрых штанах! Ясно!
- Я стрелял?.. – промямлил капитан.
- Да! И у меня много доказательств твоей подлости. Бери оружие и иди, но не забудь! Если менты, то не сваливай на Воробая, потому что мы все свидетели.
  - Спасибо… - промямлил он нагибаясь над кучей оружия. – Как же я их?..
- Поставь на предохранитель пистолет и вот так! – я показал, нанизывая на пальцы пистолеты.
  Капитан ушёл и все вздохнули с облегчением. Кто-то сказал:
- Такое и в кино не увидишь…
- Жизнь это самое страшное кино! – сказал я .

12.
ДЕМБЕЛЬ И ПОПОЛНЕНИЕ.

  Однажды приехал в часть майор Лысенко. Командир вызвал  Рыжко и меня. Спросили у Рыжко, всё ли он проверил, все ли недостатки устранил. Он сказал, что сделал всё, что в его силах. Лысенко сказал ему, чтобы он всё своё электрохозяйство показал ему и мне. Рыжко, видимо хотел спросить, какое отношение я имею к электрохозяйству, но глянув на меня искоса, промолчал.  Лысенко у меня спрашивал по ходу осмотра, и я отвечал, но главное я сказал, что коммутационная аппаратура изнасилована по возрасту. Ей минимум двадцать лет, а электропроводка вся пожароопасна, так как это шнуровая проводка с пересохшей изоляцией. В случае повышенной сырости может произойти короткое замыкание, а предохранители не отвечают никакой критике, потому что это всё на глазок без учёта нагрузки. Я увидел в одном месте незадействованный конец провода и попросил Рыжко откусить этот конец и показать командирам. Он посмотрел на Сычёва, но тот сказал:
- Ну, ну, давайте!
  Он откусил и принёс этот конец. Я взял, изогнул его и он затрещал, потому что под хлопчатобумажной оплёткой резиновая изоляция пересохла и стала хрупкой. Я заголил хлопчатобумажную изоляцию и показал, что резиновая изоляция сплошь в мелких трещинках.
- Какое у вас образование? – спросил майор Сычёв.
- Среднее специальное, со специальностью «Электромонтёр по монтажу и эксплуатации промышленного электрооборудования». Мы изучали не только электротехнику, но и электроматериаловедение, спецтехнологии, безопасность монтажных работ. Ваша электропроводка должна быть полностью заменена, но сначала нужно провести проектные работы, а потом по этому проекту будет сделан монтаж специалистами. Так что ваш электрик здесь ни при чём. Он эксплуатировал, то, что ему досталось.
   

   В конце ноября ушли по демобилизации Воробай и Иванов. Иванов прощался очень тепло, сказал, что был очень рад знакомству со мной. Воробай не прощался, а просто уехал, но сказал, что будет к нам «забегать» иногда. Он хотел жениться, но Татьяна «крутила ему мозги и нервы».  Воробай считал, что это из-за меня и люто меня ненавидел.
Вместо двоих убывших нам прислали двоих молодых: русского Игоря Волынова из Горьковской области и узбека Саида из Узбекистана, с трудом говорившего на русском. Ребята были нормальные, общительные, но не специалисты. Водителем нашего ЗИЛ -157 стал Петросян и на погрузки он ходить больше не стал. Я Волынова стал учить зарядке аккумуляторов и ремонту электропогрузчиков и перевёл дополнительное питание на него.
     Саида я дал в помощники в гараж Петросяну, предупредив, чтобы не было никакой «дедовщины», в надежде, что нацмен поймёт нацмена. Через неделю я узнал, что Петросян разбил нос узбеку Саиду. Я при всех его «отбрил» и заставил мыть пол в казарме и в штабе до прихода командира и сотрудников. Кроме того, он просил прощение у Саида. Саида я тоже предупредил за то, что он скрыл этот факт и не доложил мне. Ещё я сказал Петросяну, что в отпуск домой он не поедет, хотя он очень просится. Я сказал, что об этом факте доложу командиру и после этого ему отпуска не видать. Петросян обещал, что никогда больше это не повторится и просил не докладывать об этом командиру. Ещё он обещал всем привезти из отпуска армянский коньяк. Потом я услышал, что он обещает армянский коньяк и старшине Галушко, и замкомандира Куприянову, и завгару Карташову и ещё кому-то. В отпуск его отпустили, он вернулся из отпуска очень довольный и выставил на стол бутылку армянского коньяка. Он сказал, что это всем!.. Я сказал:
- Иди приглашай всех, кому ты обещал…
  Он, ничуть не смущаясь, пошёл всех приглашать. Все пришли, похлопали по плечу Петросяна и сказали:
- Молодец! Угостил по-армянски! -  и ушли.
 Бутылку мы пить не стали, но очень обиделись на него. Вскоре я узнал, что Петросян разбил нос Ване Королёву. Ваня сказал:
- Васильич! Ты наказывай как хочешь, а мы ему устроим «тёмную»!
   Я сказал:
- Никаких «тёмных»! Беречь лицо и внутренние органы! Пусть за всё ответит армянская задница! Для этого у вас есть ремни! – ушёл. Орал Петросян так, что слышно было на улице и я вернулся и прекратил наказание.
  Как-то раз нас угостили раками. Оказалось, что Петросян истерически боится раков даже в варёном состоянии. Мы ели раков в раздевалке бани, а три рака положил на тумбочку водителю Валькову, которого, как всегда, не было на месте. Кровать Петросяна была в противоположном углу от кровати Валькова, но Петросян заходил в казарму, не глядя на тумбочку Валькова и с такой опаской, будто раки могут на него прыгнуть. Когда Вальков пришёл, Петросян попросил Валькова убрать раков из казармы и тот ушёл с ними в раздевалку бани. Поздно вечером у маленькой настольной лампы я писал кому-то письмо. Оно мне не понравилось, и я решил его не отправлять. Я его скомкал, подумал, куда его деть и стукнула мне в голову идиотская мысль… Я пошёл и бросил скомканное письмо в сапог спящего Петросяна. Утром по команде подъём, Петросян намотал портянку и надел сапог. Послышались возгласы возмущения его, что ему что-то подложили, а я сказал:
- Может быть рак залез?..
  То, что после этого произошло, невозможно описать! Лицо у него стало синим, он стал бешено кувыркаться, пытаясь снять сапог! При этом летели в стороны кровати, тумбочки и табуретки, но он не мог снять сразу и не слушал меня о том, что я пошутил, что там бумажка! Сняв сапог, он выскочил босиком, с голым торсом,  на снег и бегал в пяти метрах от ступенек штаба, пока я не вынес его сапог и при нём вытряхнул бумажку.  Потом однажды, пользуясь тем, что Петросян крепко спит, ребята приподняли ему трусы, накинули петельку-удавку на его половые принадлежности, привязали на конец двухметрового шпагата сапог Петросяна, отошли и бросили ему на лицо сапог. Он проснулся, взбесился от такого факта издевательства и решил наказать обидчиков тем же сапогом, швырнув его со всей силы в Королёва. Тут же он взревел от боли и обнаружил, что сапог на шпагате привязан к его нежным органам…
 Больше Петросян никогда никого не бил и с Саидом общался вежливо. Однажды я слышал  разговор в раздевалке с рабочей одеждой между Петросяном и Саидом. Кстати сказать, что Саид был весёлый, не обидчивый  парень. Саид что-то говорит Петросяну, но с трудом выражает свою мысль. Петросян говорит:
- Слюшай! Гаварыт нэ можешь – мальчи! У мэнэ нэрви играют!
 Саид опять, что-то говорит ему, смеясь. Петросян говорит в ответ:
- Над кому симиится тавая морда? Над мнэ? Да? Я сержанту дакладу!
  Я вмешиваюсь:
- Миша! Он же не хочет обидеть тебя! Почему ты всё воспринимаешь, как нападение на тебя? Он шутит со всеми и никто кроме тебя не обижается.
- Над мнэ шутить нэ нада! – говорил Петросян.
 
13.
НОВЫЙ ГОД! ОБЛАВА!

   Перед Новым годом в последний рабочий день к нам в казарму с утра зашла «мамулька», поздравила с Новым годом, оставила нам пирог с печёнкой, но глаза у неё были заплаканными, а под глазом был запудренный синяк. Мы тоже поздравили её на словах, чувствуя себя очень неловко от того, что даже открытку мы не подготовили. Она сделала радостное лицо, но было видно, что это через силу. Пирог мы решили оставить до вечера, хотя трудно было отказаться от пробы. Дело в том, что нам и Наталья Петровна тоже сумку принесла с графином вина к Новому году. Я должен признаться, что в столовой, тайком от ребят, я клал в каждый карман брюк по куску хлеба. Питания мне не хватало и вечером перед отбоем я шёл в зарядную проверить уровень зарядки и там съедал свои запасы. Тем не менее, я постоянно занимался спортом. Примерно через неделю я отчистил от ржавчины перекладину турника нулёвой наждачной шкуркой и показал ребятам моё «солнце» с захватом перекладины бицепсами – перекладина за спиной. Я делал белее тридцати оборотов, аж колики были в кончиках пальцев ног от прилива крови. Такое я делал и в Алма-Ате, удивляя всех представителей Советского Союза номером волгоградца. Воробай кривил рожу от зависти или ещё от чего-то, но к перекладине сам не подходил. Никто из ребят не мог подтянуться даже пять раз, хотя физические нагрузки на вагонах были иногда довольно серьёзные. Я вечером выходил за пределы части и делал пробежку по лесопосадке с грунтовой аллейкой среди деревьев. Никто моему выходу не препятствовал. Это было всегда перед отбоем. Возвращаясь, я съедал свои «заначки» из карманов, вспоминая наши обильные рационы по лётной норме: первые блюда с выбором – из двух, вторые блюда с выбором – из трёх, кроме того, обязательно 150 граммов сметаны, варёные яйца, сыр твёрдый, по дольке шоколадки, размером с указательный палец, колбаса, шпроты, к чаю или компоту (на выбор) что-то кондитерское. Иногда наш начмед после выхода эскадрильи из столовой, говорил:
- Старшина! Не уводи эскадрилью! Я пойду посмотрю, как они ели. – возвращался назад и говорил, - Старшина! Заводи назад эскадрилью – они плохо ели! Потом будут сознание терять на пилотаже в зоне!
  Мы заходили, заворачивали в салфетки, что было можно, рассовывали по карманам, а потом кормили собак-волкодавов, которые к нам «приблудились» и прижились. Это я вспоминал, глотая слюнки.

  В марте прошёл слух, что двух наших «кусков» отправляют в командировку в аналогичную часть в Германию на два месяца. Один из них сержант Свинаренко – муж нашей «мамульки». Меня  «мамулька» стеснялась причислять к компании «сынулек» и общалась со мной, тепло, в шутливой форме. Если мы с нею оказывались во время работы случайно  рядом, то меня пронизывала какая-то невидимая энергия и я старался отойти подальше, но вскоре мы опять оказывались рядом. Однажды в марте, когда ещё снег лежал, я  в Красном уголке, при открытых дверях рисовал «Боевой листок» с карикатурой на Колю Дзержинского, который не регулярно чистит сапоги. Зашла «мамулька» с лицом, горящим румянцем и тихо сказала:
- Приходи сегодня после двенадцати… Буду ждать. – и ушла. Что со мной творилось! Трудно передать! Я не мог выйти через проходную КПП незаметно, а объясняться с дежурным слишком рискованно, тем более, что дежурил не Пантелеич. Я в нашей зарядной мастерской уже ранее придумал  выход через одно  из окон, которые всегда у нас открыты для вентиляции испарений. Из окна можно было дотянуться до верха кирпичной ограды нашей части, но над оградой проходили три ряда колючей проволоки. Я нижний ряд перекусил и соединил другим куском, откушенным как излишек. Я всегда ходил в зарядную в тёплом свитере. Причину придумать было не сложно, если придётся объясняться. Была ещё одна опасность. У нас ночевал, приехавший в гости Воробай, демобилизованный в ноябре. Он приехал, конечно, к Татьяне, но она почему-то не оставляла его ночевать у себя дома. Командиру Воробай старался на глаза не попадаться, а остальным было всё «до фонаря». На вопросы он отвечал, что в гости приехал. Он спал у нас на полу казармы на наших рабочих телогрейках. Насколько крепко он спит, сказать сложно. В десять у нас отбой, но успокаиваются и ложатся все к одиннадцати. А в полдвенадцатого мне надо выйти. Я лёг раньше обычного, ждал, когда улягутся все. Это была для меня пытка, но я себя не выдавал. Мой свитер я предусмотрительно оставил в рабочей раздевалке, после того, как Воробай устроил себе логово. В полдвенадцатого я встал и сидя на койке некоторое время посидел, прислушиваясь к дыханию всех, потом лениво надел брюки, не спеша вышел из казармы, надел в раздевалке свитер и шапку, вышел на улицу и пошёл в сторону туалета или зарядной мастерской. При чём я видел, что в помещении КПП сидел кто-то второй. Я подумал, что это дежурный по части, так как в окошке его я не видел. Зайдя за полог, служивший дверью зарядной мастерской,  я некоторое время повыглядывал сквозь отверстие в пологе. Не обнаружив слежки, я встал на  верстак, вылез в окно, дотянулся до верха ограды, разъединил «колючку», вернулся к пологу, уточнил обстановку. Всё было спокойно, и я перевалился через ограду, слегка зацепившись задницей за верхний ряд «колючки». Коснувшись земли, точнее, глубокого сугроба, я подумал, как я буду возвращаться. Сначала я засыпал свой след в сугробе, прошёл по накатанной дороге в сторону  БТРМ, потом назад и увидел ржавый бочонок из под карбида, торчащий из сугроба с другой стороны дороги. Я подошёл, дёрнул его и немного применив силу, завладел им. Я воткнул его в сугроб под забор, где были ранее мои следы. Получилось, как будто он был там всегда. Я пошёл на аллею, где была тропинка и побежал в сторону дома Свинаренко – мужа нашей «мамульки», куда мы иногда заезжали на ЗИЛ-157, вызывая его на работу при необходимости. Пока я бежал, меня одолевали мысли очень противоречивые. Зачем я это делаю? Это семья! Какие там взаимоотношения, это не моё дело! А с другой стороны… Я не мог сказать, что не приду… Это смертельное унижение женщины! Я так считал… Добежав, я спокойно, но с колотящимся сердцем, зашёл во двор, прошёл до двери небольшого флигеля. Дверь была не заперта. Я прошёл маленький коридор, нащупал ручку двери, открыл… Передо мной, в темноте,  при свете уличного фонаря, стояла «мамулька» которую я никогда воочью не называл по имени или «мамулькой», хотя знал, что её имя Валентина, а работницы звали: Валюша. Валюша стояла передо мной в белой ночной рубашке с голыми плечами, нагнув голову, закрыв ладонями лицо, и … рыдала.
- Я дура! Я не знаю, зачем я это сделала! – сквозь рыдания услышал я, - Не обижайся! Спасибо, что пришёл, но я не смогу изменить мужу, хотя он дурак, каких поискать! Прости! Уйди, пожалуйста, и не обижайся… Ладно? – она стала целовать мои щёки. Потом поймала губы, и мы слились в поцелуе. Потом я сбросил с её плеча бретельку, завладел её грудью и увидел при свете уличного фонаря …  чудо, какого больше в жизни не встречал. Вокруг соска у неё ореол был не тёмный, а нежно розовый, а вокруг ореола был нежный белый пушок, потому что она была чистой блондинкой. Я присосался к этому соску и почувствовал, что ноги у Валентины подкашиваются. Я подхватил её на руки:
-  Прошу уходи! – и вдруг, она сказала, - Тихо! Машина приближается! Уходи!
  Со страшным сожалением, проведя руками по чудной  фигурке ниже пояса, я вышел и услышав звук знакомого мотора ЗИЛ-157, успел свернуть в переулок, чуть не попавши  в свет фар.
   Я бежал довольно быстро и соображал: Меня засекли! Через ограду я перелезал с приключением: зацепился свитером за верхнюю линию «колючки» и едва не порвал свитер. Соединил «колючку» и только спрыгнул с верстака, как полог откинулся и я увидел ошарашенное лицо Воробая:
- А… а…  ты где был? Мы все обыскались тебя!
- Да? Я что иголка? И шапки невидимки у меня нет! Кому я понадобился? В туалет нельзя сходить спокойно?
- Мы… я … смотрели в туалете! Тебя не было!
- А я не в туалет ходил, а на природе присел! Погода хорошая! Люблю природу! А потом вот концы отсоединить надо на завтра. Понял?
- Ха! Ничо не понял!
- А ты какого хрена тут делаешь? С инспекцией приехал? А ну-ка сдёрни на хрен отсюда посторонний! Сейчас на КПП пойду и позвоню командиру!
- Да  командир здесь уже… - пролепетал Воробай.
- Да? Пошли разбираться в чём у нас ЧП! Кого у нас не хватает, а кто у нас лишний!
- Ты чо, Васильич? Хочешь меня среди ночи выгнать?
- А ты кого тут среди ночи ищешь? Пошёл вон отсюда!
 Я снял рабочие рукавицы и пошёл в штаб. На ступеньках штаба стоял командир, дежурный «кусок», а в ворота заезжал наш ЗИЛ-157. Я подошёл к ступенькам, но стоящие на меня не обращали внимание, устремив свои взоры на машину.
- Товарищ майор, что случилось? Вы кого-то потеряли или у нас лишние в части обнаружились?
  Передать изумление командира и дежурного чрезвычайно трудно! Они смотрели на меня как на привидение!
- Вы… Вы… где были?.. – промямлил командир.
- В туалете был, потом в зарядной мастерской был, где меня сейчас обнаружил вот этот посторонний гражданин Воробай. Он у вас поручения выполняет сверхсрочно? Или как?
- Знаете что? Вас не было в туалете! Мы посылали…
- Кого? Его? – я указал на Воробая, - Так он на меня зло таит за то. что я его «старика» строевой гонял и ещё кое за что! Сказать Саша? Или не надо?
- Да нет! Товарищ майор! Он оказывается не в самом туалете был,  а за туалетом, на природе, чтобы свежий воздух. А я не заглянул… А сейчас он в зарядной был, концы отключал… - заискивающе мямлил Воробай.
- Так чего вы тут устроили среди ночи? – заорал на дежурного командир.
- Так мне Галушко приказал глаз с него не спускать!
- Вот Галушко пусть приходит и ночует, а не поручает посторонним! Почему в части ночует посторонний?
- Виноват, товарищ майор! Воробай! А ну выметайся отсюда!
- Товарищ майор! – вступился я, - Ведь не лето на улице! Пусть утром уйдёт!
- Ладно! А вам взыскание! Ясно?
 От машины подошли старшина Галушко с Петросяном.
- И вам, старшина, взыскание! С вашего ведома посторонние ночуют в части? Вы что тут балаган устроили!?
- Виноват! -  с красным лицом, часто моргая лепетал Галушко.
  Потом мне Петросян рассказал, что они ездили домой к «мамульке» долго стучали в дверь, она не открывала, а потом открыла, говорила,  что её мужа дома нет, а посторонним она дверь не открывает и сказала, что утром пойдёт с жалобой к командиру.

14.
ТЁМНЫЕ СИЛЫ НЕ ДРЕМЛЮТ.
    На этом тёмные силы не остановились. Я же продолжал бегать по вечерам по аллее. Весной такой балдёж, что передать трудно. Кроме кисловатых запахов распускающей листвы, ещё и запахи зацветающей вербы, и первоцветов от одуванчиков до Иван-чая, а потом зацветающих абрикосов, алычи, черёмухи. Соловьи пели просто сумасшедши! Как хотелось иметь рядом душевную женщину… Но мне вдруг запретили бегать по вечерам. Запретил командир, а значит ему кто-то доложил об этом…
      Когда дежурил Пантелеич, я продолжал бегать. Это занимало всего полчаса и я возвращался, мылся в бане холодной водой и ложился спать. Однажды вечером мы слышали, что наш ЗИЛ-157 выезжал за ворота после отбоя без водителя Петросяна. При этом Петросян уже спал, но не спал Вальков и он сказал вслух:
- Наша «дурмашина» куда-то поехала, а водила спит.
 Я утром забыл об этом, потому что нужно самому всё успеть сделать, подавая пример, ну и провести строевую перед завтраком. Когда ехали на завтрак, Петросян сказал мне, что двигатель у машины был тёплый, как будто его кто-то ночью заводил. Я сказал, что слышал, как машина выезжала. Петросян недовольно мотнул головой, но промолчал. Когда мы возвращались с завтрака, то на КПП уже был новый дежурный и у ночного спросить, кто выезжал, уже не было возможности, а дежурил Пантелеич, поэтому я вечером бегал.
 Когда мы вышли из машины, нас ждали старшина Галушко и капитан Квасов.
- Сержант Крупатин! Возьмите двух солдат и пойдёмте с нами! – крикнул мне старшина Галушко.
- Нам переодеться в рабочее? – спросил я.
- Не надо! – ответил старшина.
 Я взял с собой Королёва и Дзержинского. Мы направились к КПП, вышли за пределы части, направились к лесопосадке в то место, где начиналась аллея, по которой я бегал. Мы подошли к аллее и я думал, что пойдём по аллее дальше, но старшина и капитан остановились, и капитан сказал:
- Что же вы, Леонид Васильевич, проходите мимо плодов своего ночного труда?
   Я обернулся, а капитан показал пальцем на опломбированный бидон, в каком бывает у нас на складах краска. Я подошёл посмотрел, пощупал пломбу, посмотрел цвет краски. Это была краска, самая распространённая в нашей армии – защитно-зелёного цвета.
- Я вас не понял? – сказал я с усмешкой, - Что вы имеете в виду?
- Это вы нам расскажете под протокол, что вы имели в виду похищая краску! – заорал капитан.
- Слушайте, капитан! – заорал я, - Вы в присутствии вот этих солдат обещали больше не делать подлости! Вы забыли? Или мне предъявить прокурору патрон из вашего оружия?
- Хватит меня шантажировать! Я знаю, что я ни в кого не стрелял. Берите краску и несите в часть! – приказал капитан Королёву и Дзержинскому. Они хотели подойти и выполнить команду, но я сказал:
- Отставить! Ребята, пусть эту краску несут те, кто её сюда поставил! Сейчас нужно вызвать милицию с собакой! Не трогать краску!
- Вам кто дал право отменять команду старшего!? – заорал капитан, - Взять бидон! Я приказываю!
- Ни хрена мы не возьмём бидон, товарищ капитан! Даже, если ты ещё раз нассышь в сапоги! Неси сам! – сказал Коля Дзержинский и направился к проходной. Ваня Королёв пошёл следом за ним, и я тоже. Капитан пощупал кобуру, но опустил руку и нерешительно пошёл следом за нами, а насупленный Галушко шёл замыкающим.
 Я зашёл в казарму и не знал, переодеваться или нет. Я понял, что на этом дело не закончится. Тут же меня вызвали к командиру.
- Вы что себе позволяете, сержант Крупатин? – начал было командир, но я его перебил,
 - Я никому  не позволю хамить мне! Ясно, командир? Собралась шайка-лейка и пытается меня в чём-то обвинить? Не будет этого, потому что они сами совершают уголовное преступление! По ним тюрьма плачет! А вы, к ним идёте в сообщники! Немедленно вызывайте милицию с собакой, и собака укажет вам на вот этих бандитов Галушко и Квасова. Этот бидон даже вдвоём нелегко нести. А ЗИЛ-157 после отбоя, без ведома Петросяна выводили за ворота. Если вы не вызовите милицию, то вы сообщник.
- Так! Так… - вскочил с места командир, - Э-э… на гауптвахту его, а остальных допрашивать!
- Я вышел из кабинета, хлопнув дверью. Вышел на улицу с одной мыслью: Как сообщить Лысенко? Я зашёл за штаб, там была беседка со столом для домино. Наши «куски» в обед там всегда «забивали козла». Я никогда не играл в домино и в карты и запретил это в комнате, проживая с ЗЭКА.  Я сел и ничего не мог придумать. Я взял несколько костяшек домино, положил перед собой и загадал: Если будет число  по точкам на костяшках «21», то я в тюрьму не сяду. Посчитал… «21». Я пересчитал – «21» !
 Вдруг, мимо проходя, меня увидел капитан Сморгульский. Он сразу свернул ко мне в беседку и сел рядом.
- Что не весёлый, Васильич?
- Не с чего веселиться! Меня в тюрьму хотят посадить. Говорят, что я пятидесятилитровый бидон краски   украл из части…
- Да ты что, Васильич! Это надо как-то опровергать. Я могу помочь. Может быть кому-то что-то передать, пока не поздно?
- Вы очень меня выручите, Николай Сергеевич, если позвоните майору Лысенко. Прошу вас срочно! Позвоните от парторга или от замкомандира. Он мне кажется порядочным человеком.
- Да, да! Я обязательно позвоню! Но вообще хочу сказать вам… Любовь и долг не совместимы! - он встал и пошёл, но тут же вернулся в сопровождении капитана Квасова и оба они были с пистолетами в руках.
- Сержант Крупатин! – вы арестованы, сказал Квасов, - Сейчас мы вас доставим на гауптвахту, а пока будем проводить дознание.
  Капитан Сморгульский наигранно подмигивал мне одним глазом, мол всё в порядке, но пистолет, как и Квасов держал направленным на меня. Это было почти смешно…


15.
КРУТОЙ ПОВОРОТ! НАГРАДА! ДЕМБЕЛЬ!

 Мы приехали на гауптвахту, Квасов зашёл к начальнику комендатуры. Через пару минут начальник комендатуры вышел со счастливой улыбкой:
- Леонид Васильевич! Как я рад! Нам как раз надо кое-что  оформить из наглядной агитации! Сам бог вас послал! А что случилось? Кому-то в глаз дали? Или самоволка?
- Да меня посадить хотят бандиты, которые сами должны сидеть! – сказал я.
- Но- но! Поосторожнее в выражениях! – растерялся Квасов.
- Я чем-то могу помочь? – спросил начальник.
- Можете, если сообщите об этом в СКВО майору Лысенко.
- Пойдёмте! Сами ему расскажете, а я послушаю, - сказал начальник, - А вы посидите здесь. – махнул он капитану Квасову.
     Начальник позвонил, представился, попросил майора Лысенко, его поправили, «подполковника Лысенко». Начальник дал мне трубку.
- Николай Иванович, здравствуйте! Никак не думал, что буду вас поздравлять с новым званием из комендатуры. Меня хотят посадить в тюрьму наши начальники. Ночью вывезли на нашем ЗИЛ-157, без водителя Петросяна бидон зелёной краски, поставили в лесопосадке и говорят, что это я украл. Я говорю, чтобы немедленно вызвали из «ментовки» кинолога с собакой и она покажет кто вор. Но они меня арестовали и привезли в комендатуру. Дать трубку начальнику? Даю.
- Хорошо, товарищ подполковник! Нет так сразу я их арестовать не могу, хотя я бы с удовольствием. Хамство прощать нельзя. Спасибо! И вас с наступающим праздником! С Днём Победы! До свидания.
- Ну, вот, земляк! Не повезло мне! Твоё начальство в тебе уверено, а тех бандитов скоро привезут ко мне. Счастливо тебе. Пошли!
  Мы вышли из кабинета.
- Встать, капитан! – заорал начальник, - Немедленно принести извинения сержанту! И чтоб волос с его головы не упал! Это распоряжение подполковника Лысенко Николая Ивановича! Слушаю ваше извинение!
- Ну… ошибочка вышла… извините, товарищ сержант!
- Вы, кажется, опять нассали в сапоги, капитан? Из под вас лужа… Поехали домой.
- Спасибо Вам! – повернулся я к начальнику комендатуры, - С наступающим вас Днём Победы!
  На праздник к нам приехал сам Лысенко, наградил меня медалью  «За воинскую доблесть!», сказав при этом:
- Это я выполняю указание маршала Покрышкина, которого уважаю с полным основанием, потому что он лично уничтожал в бою гадов, а не гнал «пушечное мясо» впереди себя, иногда совершая ошибки: Ты действительно достоин поощрения, как сказал маршал!
- Служу Советском Союзу! – ответил я, хотя слёзы застилали мне глаза.
  Капитан Сморгульский ни разу не поднял на меня глаза и прошёл мимо с красным лицом.
 Уезжая, я из всей части попрощался только с Натальей Петровной и пригласил её с мужем и дочерью приехать к нам в гости в Волгоград. Она сказала, что если я напишу из дома приглашение, согласовав с родными, то они приедут, так как в Волгограде не были.
   Оказавшись дома, я рассказал матери о том, что есть хорошие люди, там на бывшем месте моей службы и я хотел бы пригласить их с дочкой к нам в гости. Мать не возразила и я написал письмо с приглашением.
   Мне ответила Наталья Петровна, что скоро дочка приедет в отпуск и, наверное, они смогут приехать к нам в гости.

16.
НЕ БЕЗ ЧП.

После дембеля я возвращался домой, но не мог проехать мимо  г. Ростова-на –Дону, где учился в мединституте  мой одноклассник Петька. Ожидая его, когда он сбежит с занятий, я в форме и с медалью «За воинскую доблесть! В честь столетия со дня рождения В.И. Ленина» сидел пил пиво в столовой. Ко мне подсел какой-то «хмырь»  в белой кепочке с какими-то странными манерами и вихляясь в разговоре намекнул, что я получил медаль за хорошие отношения с командиром. Я возмутился, а он решил меня успокоить, представившись, что он является «женой генерала», который ему платит за постель с ним 40 рублей. Так что медаль с Лениным для него о многом говорит. При этом он протянул руку к медали, но не дотянулся, так как я ему влепил «прямой наводкой» в центр «мишени». Всё бы ничего бы, но сзади него была колонна и он сильно к ней приложился затылком, потеряв по этой причине сознание. Меня забрал патруль и мне по пути сказали, что я, видимо,  не доеду домой, так как «хмырь» в себя не приходит и мне за дебош  и  телесные повреждения придётся отвечать как за воинское преступление. Можете себе представить моё состояние, когда вот уже на горизонте маячит дом, а его отодвигают на несколько лет назад…  Выясняя личность потерпевшего в милиции, комендант  узнал, что я был прав, рассказывая причину моего негодования. Милиция знала этого «педика» и меня немедленно отвезли на вокзал, посадили на поезд и отправили домой, не дав попрощаться с другом. Конечно же помогли мне часы отца и ангелы-хранители!

17.
ЦИМЛЯНСК.

Когда я после дембеля возвращался домой с медалью на груди «За воинскую доблесть» В честь 100-летия В. И. Ленина, и заехал в Цимлянск к бабушке Кате – матери моего отца, то был удивлён, что бабушку тоже наградили такой же медалью, но «За трудовую доблесть» - одну из всех колхозников. Потому что она была самым важным человеком для рыбаков – поваром отделения. Царство Небесное и Светлая Память  бабушке – Екатерине Никаноровне Крупатиной, потомственной рыбачке.
  Бабушка Катя во время войны получила две "похоронки" на двоих сыновей. Похоронка на старшего сына Николая, авиационного техника, подтвердилась, а на моего отца оказалась ошибочной. Но как это было ей пережить!? Потом ей прислали Благодарственное письмо за моего отца с подписью маршала Рокосовского К.К.
  Л.КРУПАТИН, МОСКВА, июнь 2015 г.

18.
ЛЮДМИЛА В ВОЛГОГРАДЕ!

   Наталья Петровна приехала к нам в гости с дочкой Людмилой. В то время, летом 1970 года в Нижнем Поволжье имела место вспышка холеры и везде по месту работы у нас брали из заднего места мазки и обязывали пить в день по четыре таблетки тетрациклина, что называлось «тетрациклинизацией населения». Мои гости приехали, и я едва смог их встретить, только после того, как у них взяли мазки, сделали анализ и снабдили пачками тетрациклина. К такому испытанию гости были не готовы и если бы знали заранее, то вряд ли поехали бы. Хотя пережили это с юмором.
   Они приехали без отца, так как он не мог бросить работу. Приехали они на пару дней, но мы их задержали ещё на пару дней и я Людмилу с удовольствием потаскал по городу, показывая исторические и культурные достопримечательности. Даже ходили в драматический театр  Горького, когда его ещё не испохабил грузинский режиссёр со своим «НЭТ». Я даже водил Людмилу в своё укромное место - Фёдоров сад, находившийся на пустыре между нашим микрорайоном «Жилгородок» и Мамаевым курганом. Вели мы себя с Людмилой весело, непринуждённо. Тут я её хорошо рассмотрел. Хорошая, простая, бесхитростная девчонка с точёной фигуркой с нежным милым личиком, ,не избалованная городской цивилизацией.  Однажды я её в порядке шутки схватил, прижал к себе и глядя в глаза спросил:
-Если соберусь жениться, пойдёшь за меня?
   Она так же шутливо ответила:
- Ну, если действительно соберёшься, то пойду!
   Мы посмеялись и всё! Когда мы возвращались домой, то к ней липла моя сестрёнка Нина 9-ти лет. О чём они разговаривали там в её комнате я не знаю, но они договорились переписываться. Когда они уехали, то сестрёнка действительно писала Людмиле в Харьков и та ей отвечала, передавая мне приветы и я тоже передавал, но сам не писал.
     И вот тут я вспомнил про Людмилу и её обещание. Перебрав в памяти своих подруг, я понял, что эта, как свет в тоннеле. Запала она мне в душу тогда, но у меня в то время не было недостатка в подружках, как сказала мама. В народе говорят верно: "С одними гуляют, а на других женятся!". Может быть, Господь Бог меня направил на такой шаг или Ангелы Хранители, не знаю!


19.
Я ЖЕНАТ!
    Я позвонил на работу Людмиле, чем очень её взволновал и спросил, сможет ли она приехать в Кущёвку на Новый год? Она сказала, что нет! Что её не отпустят, так как новогодняя нагрузка. А я сказал, чтобы она отпрашивалась во чтобы то ни стало, так как я еду к её родителям в гости, о чём и сообщил им телеграммой. Я не знал точно, приедет ли Людмила, но сам тридцатого декабря после работы выехал поездом на Ростов. На вокзале в Ростове я  обратил внимание на лётную офицерскую форму и вдруг узнал в этих молодых офицерах своих сокурсников, которые уже направлялись в часть. Какая это была встреча! А я на вопрос, куда еду ответил неожиданно: Жениться! Тут они сразу решили, что не могут не отметить и пришлось «расчехлить» с ними бутылочку коньяка.
       От Ростова до Кущёвки на электричке часа два езды или меньше. На вокзале я вышел на площадь, заметил в стороне кучку оживлённо общающихся молодых людей и пошёл по знакомой улице, так как жили родители Людмилы метрах в двух ста от вокзала.
     Родители Людмилы меня встретили приветливо, но удивлённо, так как сказали, что Людмила пошла меня встречать на вокзал. Я заподозрил, что она могла быть в той оживлённой группе молодёжи и пошёл назад. Отец хотел тоже идти со мной, но я попросил не беспокоиться. Я встретил Людмилу, когда она уже шла домой и встреча была тёплой с поцелуем моим в щёчку.
   Дома отец с матерью уже накрывали на стол, потому что до Нового года уже остались считанные минуты и Людмила подключилась на помощь матери. Вышла Людмила в коридор за чем-то, ну и я за нею. Схватил её, прижал к себе, как тогда в Волгограде и глядя в глаза спросил:
_-Ты помнишь, что обещала  мне в Волгограде?
-Что? - удивлённо спросила она.
-Что пойдёшь за меня замуж, если я соберусь!
-Помню! - шутливо улыбаясь, ответила она.
-Не передумала?
-Да нет! - также улыбаясь ответила она.
-Пойдёшь? - спросил я.
-Когда? - растерянно спросила она, и уже шутливо, - Прямо сейчас?
-Да! Прямо сейчас!
-Пойду! Если, прямо сейчас! -засмеялась она.
-Ну, пойдём скажем отцу, матери!
-Пойдём! Я сейчас, кое-что возьму! Уже забыла с перепугу зачем вышла!
-Да вот за этим и вышла! Пошли!
  Без пяти минут двенадцать. Отец и мать предлагают выпить за старый  год, стукнулись бокалами красивого домашнего вина, мы с Людмилой встали, переглянувшись и я сказал:
-Папа и мама давайте ещё выпьем за наше решение. Мы решили пожениться!
  Несколько секунд молчания в растерянности и мать спрашивает:
-Когда пожениться?
-Сейчас! - отвечаю я и вижу, как отец махом выпивает бокал хватает папиросы и уходит курить в коридор, а мать заплакала, растерянно глядя на нас и  переводила глаза с одного на другого.
-Ну, а как же это? Там же заранее надо!
-Мама! Мы тоже не знаем, но ты тут всех знаешь! Пожалуйста, завтра с утра проведи разведку, как это можно сделать срочно в порядке исключения.
   Утром, мы ещё спали, а мать  пришла и доложила, что есть положение, что в порядке исключения, если проездом из разных городов, то можно по срочному. Завтра в 10 часов утра можно подать заявление, а в 16 часов расписаться. Так мы и сделали. Свидетелями были ребята-старички из моей части с замом  командира части Куприяновым Николаем Васильевичем и  подруга Людмилы-одноклассница, соседка через дорогу. На другое утро мы сели на электричку и поехали до Ростова, где наши пути разошлись. Она поехала в Харьков увольняться с работы, а я в Волгоград, удивлять всех своим Свидетельством о браке.
    Дома меня встретили в прихожей все трое: мама, бабушка и сестрёнка. Мама спросила прямо с порога:
-Ну, как сватовство твоё? Как невеста встретила?
-Почему невеста? – ответил я, - Жена! - и предъявил Свидетельство о браке.
Мать моя сразу  бросилась меня поздравлять, целовать, бабушка скорее – в  слёзы, а сестрёнка кричит:
-Ура! Я с Людой буду спать! Она мне сказки будет рассказывать!   
ПОСТСКРИПТУМ:
Расписались  в  ЗАГСе станицы Кущёвская Краснодарского края, где жили её родители, а она сама жила в Харькове, а я в Волгограде. На другой же день мы с нею расстались в Ростове-на-Дону. Она поехала в Харьков увольняться с работы, а я на работу в Волгоград. Её на работе заставили готовить себе замену, так как она была начальником отдела доставки на почте, а меня начальник отправил в январские морозы в командировку в северный район нашей области за 400 километров, где бушевала пурга потому что я очень дружил с его дочкой и она никак не ожидала от меня такого поступка, хотя я ей надежд не подавал. Она собиралась из-за этого увольняться, но папа решил меня надолго загнать подальше, чтобы зажила у дочки душевная рана. Там, в командировке, мне пришлось поехать в пургу-метель в кузове грузовой автомашины, так как в кабину пришлось посадить женщину с больным подростком, а кабина двухместная у ГАЗ-51. Я проехал двадцать километров и вывалился из кузова «с мёрзлым стуком». Короче, я заболел воспалением лёгких и лежал из-за бездорожья  на электроподстанции с большой температурой на раскладушке, неделю пил воду и думал, что женитьба мне просто приснилась. Я всё-таки выжил! С женой я встретился только через полтора месяца! Помогли мне часы отца «Победа» и ангелы-хранители.
Лёжа в бреду на подстанции я так и думал, что судьба со мной пошутила. Дело в том, что перед моим отъездом я позвонил Людмиле в Харьков, сообщить, что уезжаю в командировку, а она сказала, что её не уволят, пока она не подготовит себе замену на должность начальника отдела доставки.Вот только там и тогда я понял, что я люблю эту девчонку, а до того я просто делал то, что считал необходимым.Может быть Господь Бог для того и сделал такую проверку чувств! Но Бог был милостив! После таких испытаний мы встретились через полтора месяца и не расстаёмся пятьдесят лет!(Пятьдесят 54 года на 2024 г.)
 
  КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ  ЧАСТИ.