седьмая баллада
Он явился под вечер, шептал меловыми
губами о том, что увидел во сне
киноварный затон и обугленный снег,
по смещённому центру чертог-поплавок:
вне чертога январь, а внутри никого.
Он очнулся отравленный или чумной,
наплевал на запрет и рванулся домой,
обернулся четырежды, бросился ниц,
вышел краем болота в терновник границ;
то пернатые тени, то нетопыри
отмечали дорогу в большой лабиринт.
Поздно голову с плеч, если сердце насквозь.
Он повязывал млечно-медовую осень
на глаза, проходя, по колено в снегах,
полосой отчуждения до ивняка,
где без вести гонец, без депеш порученец
прыгнул через костёр – перепрыгнул ручей.
Что журчало в огне, полыхнуло на дне.
От притока до тока полдюжины дней,
дальше пристань и вёсельный солнцеворот,
плеск – биением тела в железо ворот;
он молил отворить, обещая взамен
умереть до зари за лоскутный domaine.
Годовые ли кольца на марганце рек,
дождевое стекло на пеньковой коре
или петли запели: бери, отвори,
до умытой из облачной кадки зари
многократно убей и однажды ударь;
выслал некогда смертник, призвал государь.
Флейты полых костей, часовое тик-так,
усыпальница в недрах ночного кита,
сизый берег рассвета, качнувшийся свод,
цитадель необъятна, внутри божество
и плеяды озёр.
Поздно голову с плеч:
вместо приговорённого день встретил кречет.
Свидетельство о публикации №124090700249