Martinus Nijhoff 1894-1953 Мартинюс Нейхофф

Перевод с нидерландского

Рис. Гл. Сильвестровой, 2000

В ПРЕДРАССВЕТНОЙ МГЛЕ*

Открытое письмо

Дорогой Хёйзинга,

нижеследующие восемь сонетов посвящены Вам. Они возникли благодаря Вашей книге «In de schaduwen van morgen»**. Или, точнее сказать, не столько самой книге, сколько ее названию. В магазинах были вывешены объявления уже за недели до того, как она появилась. Слова «In de schaduwen van morgen» можно было понять совершенно по-разному. Мне, например, слышалось в них более «A l'ombre de l'aube» [«В тени рассвета»], чем «A l'ombre de l'avenir» [«В тени будущего»]. Но после того, как я прочитал саму книгу, я понял, что, в противоположность тому, что я ожидал, в словосочетании, которое являет собой заглавие, Вы делаете ударение в большей степени на schaduw, чем на morgen.
Тем не менее Ваше уверение, что Вы оптимист, а не пессимист, я принимаю безоговорочно. Для ясности: выражаясь высоким слогом, Вы скорее Исаия, нежели Иеремия. Вы видите, что мир делается пустыней, но среди всей этой гибели продолжаете верить в спасение. «Он сделает пустыни его как Эдем, и чащи его, как сад Господа». Общественные устои рухнули, пессимизм стал роскошью и более невозможен. Но в моменты расчета с прошлым будущее убеждает нас, что даже самая утонченная философия есть не что иное, как малодушие. Только действие обещает спасение. Но какое действие? Его черт не видит никто. Мы живем в предрассветной мгле.
Таково заглавие, которое стоит перед посвященными Вам сонетами. Я попытался набросать очертания восьми персонажей в предутренних сумерках. Это инженер, который спит в своей квартире напротив фабрики; девочка, расчесывающая волосы; вагоновожатый, выехавший в первый утренний рейс по городу; двое молодых супругов у себя в спальне; поэт, вызывающий в памяти кафе, где он был накануне вечером; уборщица, берущаяся за уборку дома; мальчик, который рано утром принимается за уроки; и наконец двое стареющих супругов, начинающих всё заново, как говорится, на иной основе.
Работать мне пришлось долго, я не раз откладывал всё это в сторону, мне приходилось, пока я писал, перечитывать написанное Вами и написанное у Исаии, прежде чем я счел эту чреду стихотворных строк достойной духа, которым проникнута Ваша книга***.

С дружеским приветом,
Ваш М[артинюс] Н[ейхофф]

Бигхекерке, 1 сентября 1936 г.
________________________
* Martinus Nijhoff, «Verzamelde gedichten. Voor dag en dauw». Prometheus, Amsterdam, 1995.
** Йохан Хёйзинга. «Тени завтрашнего дня» (и др.). Изд. Ивана Лимбаха, СПб., 2010.
*** Дм. Сильвестров: Вчитываясь в процессе работы в тексты Хёйзинги и Нейхоффа, так же как и в постепенно рождающиеся свои переводы, я всё более вживался в их воспринимаемую и воспроизводимую двойственность. В чём смысл этих таинственных теней? Бесплотных руин былой культуры? Забрезживших видений грядущего? Вопрос, который оба автора и переводчик обращают к читателю.

          Ветер гонит мусор по всей земле.
          Шпиль без церкви, ангел об одном крыле.
                Пожелтевшие, выщербленные ступени
                И мятущиеся, сквозные тени,
          Растворяющиеся в предрассветной мгле.

               *  *  *
I

De tekentafel voor het brede raam
bewaart van ‘t sterrenbeeld voorbijgevloden
een spoor op het papier; passer, potloden
liggen gedrenkt door de verdwenen maan.

De booglamp, op ‘t fabrieksterrein nog aan,
slaapt lachend in, als op haar bed een dode,
nu zij, voor ‘t werkmanstreintje uit stad ontboden
de klokjes langs de lijn heeft horen slaan.

De ingenieur, om ‘t heerlijke gesuis
van de machines, droomt, hij laat zijn huis
later, vlak tegen de fabriek aan bouwen.

De vogel is het struikgewas ontsneld.
In grote stilte gaat over het veld
het langzaam licht zich als een hand ontvouwen.

I

Чертежный стол у самого окна,
след тающих созвездий на бумаге,
карандаши напились лунной влаги;
неподалеку фабрика видна.

Там дуговая лампа зажжена,
под утро не хватает ей отваги
дремать – от железнодорожной тяги,
ударов в колокол вдоль полотна.

Но инженер еще охвачен сном,
под гул машин, близ фабрики свой дом
он выстроит, венец его старанью.

Вот птица из кустов сорвалась в лёт.
Свет над землею медленно плывёт
в безмолвной тишине простертой дланью.

II

Terwijl de kam het goud schraapt bij elkaar
waar de ongezeggelijke zon mee speelt,
al knetterend, vertelt het meisje haar
kleine verhaaltjes aan haar spiegelbeeld,
verhaaltjes, die de pop waarschijnlijk waar
zij nog in bed mee slaapt heeft meegedeeld,
of die, als men het haar voor ‘t vlechten deelt,
‘t oor ingefluisterd worden door het haar.

Leg ze niet uit, die woorden; sta niet stil,
het haarlint strikkend, bij wat zeggen wil,
trouwen, geld, reizen, kinderen; ‘t is taal
van kaartlegsters; ‘t zijn woorden waar eenmaal
een verre wanhoop in is vastgelegd,
maar vol van diepe vreugde als men ze zegt.

II

Течет по гребню золотая прядь
и солнце с ней задорное играет,
а девочка спешит пересказать
себе же в зеркале, что сообщает
ей кукла, с ней ложащаяся спать;
всё, что бывает или не бывает;
и то, что нашептать ей успевает
на косы разделившаяся прядь.

Не придавай значения словам,
завязывая бант, мечтам, деньгам,
нарядам, детям; всё это язык
гадалок; только преходящий миг,
далекого отчаяния грусть –
и радости; сказала, ну и пусть.

III

Verwachtingen en haren eenmaal grijs
zijn niet als nevelen van ‘t hoofd te vagen,
mijmert de trambestuurder, bij de slagen
der ruitenwissers, mogelijkerwijs.

De eerste rit is altijd weer een reis.
Full speed. Hij ziet bij ‘t zingen van de wagen
oude, onvergetelijke winterdagen
als niemand voor hem uit was op het ijs.

De stad slaapt nog. Zo ver men zien kan zijn,
rolluiken voor de winkels neergelaten.
De draad hangt drup’lend door de lege straat.

Verstoot de woonsteden, o God, en laat
de kalveren weer weiden in woestijn.
Twist met ons, twist met ons, twist niet met mate.

III

Нельзя ни мысли, ни седую прядь
стереть со лба, как пелену тумана,
вожатый думает; по стёклам неустанно
не прекращают дворники сновать.

Он в первый рейс отправился опять.
Full speed*. Вагона песнь ему желанна,
как встарь, на лёд он вышел утром рано,
и никому его не обогнать.

Весь город спит. И взгляд куда ни кинь,
шторы опущены, и все витрины серы.
Над улицею в каплях провода.

Низвергни города, Господь, тогда
пусть вновь тельцы пасутся средь пустынь.
Карай же нас, карай, карай без меры**.

____________________
* «Самый полный» (англ.) – позиция на контроллере вагоновожатого.
** Нейхофф вспоминает пророчество об идолопоклонстве Израиля: «Мерою Ты наказывал его, когда отвергал его; <...> ибо укрепленный город опустеет, жилища будут покинуты и заброшены, как пустыня. Там будут пастись тельцы и там будут покоиться и объедать ветви его». Ис. 27, 8-10. За нынешние прегрешения Господь будет карать без меры.

IV

Hij knoopt, om ‘t licht te temperen voor ‘t kind
dat in zijn bedje zich ligt om te keren,
een zakdoek om de peer heen, en begint
doodstil zich voor de wastafel te scheren.

De vrouw, zich slapend houdend, hoort zich zweren
dat zij beminnen zal wat zij bemint:
o licht, wees vuur, ontsteek de morgenwind
opdat de ziel tot het vlees toe vertere..

Hij ziet dat zij het voorhoofd fronst; haar hand
balt zich; deze is zijn vrouw, zij huilt; hij ziet
diep, diep de spiegel in, hun huis in brand;

hij ziet dat, eens, en of hij wil of niet,
in weerwil van zijn vrees zijn wens geschiedt:
hij, zij en ‘t kind trekkend naar ander land.

IV

Он бриться собирается, берёт
платок, чтоб лампу им прикрыть, в расчёте,
что сон, ворочаясь, свой не прервёт
дитя, вручённое его заботе.

Жена, ещё в предутренней дремоте,
любить их всех зарок себе даёт:
свет, стань огнем, который всё пожрёт,
не оставляя ни души, ни плоти.

Он видит, она мечется во сне,
сжимая руки; слышит её стон;
он видит в зеркале: их дом в огне,

но будет всякий страх преодолён,
и, как желал, тогда увидит он
себя, ее, дитя в другой стране.

V

Hij was een avond vroeg naar bed gegaan.
Hij kon niet slapen. Het was volle maan.
Uit een caf; niet ver van ‘t huis vandaan
klonk dansmuziek. Hij is weer opgestaan.

Hij had niet veel tijd nodig zich te kleden.
Hij liep snel de drie trappen naar beneden.
Nauwlijks op straat, voerde, na een paar schreden,
de mensenmenigte hem met zich mede.

Hij kreeg een tafeltje bij de muziek.
Maar toen hij, door ‘t rumoer der kleine luiden
ge;rgerd, acht ging slaan op het publiek,

begonnen de gezichten straatgeluiden,
dromen en kinderliedjes te beduiden
en in de dichte mist alarm te luiden.

V

Он в этот вечер рано лёг в кровать.
Он спать не мог. Луна мешала спать.
И продолжала музыка играть
в кафе поблизости. Он снова встать

решил, в костюм висевший облачился,
на три пролёта лестницы спустился
и сразу, чуть за дверью очутился,
на улице в поток нестройный влился.

Близ музыки он столик отыскал
и постепенно начал, понемногу
вживаясь в этот неумолчный шквал,

в мельканьи лиц нащупывать дорогу
к снам, детским байкам, всякому предлогу
в густой и дымной мгле забить тревогу.

VI

De kamer hardt de lucht niet langer van
tabak en onververste bloemenvazen,
en in de keuken vragen whisky-glazen
of de aanslag ooit nog afgewassen kan.

Gedenkt vorige dingen niet, gij dwazen;
‘k maak alle dingen nieuw; ik zal geen man
om Jacob’s zonde uitleveren ten ban;
ik ben met u; ik ben de eerste en de laatste.

Reeds is de werkvrouw aan het werk gegaan.
De poetsmand laat ze in de open voordeur staan.
O, merk hoe luchtiger in huis het wordt!!

Zij poetst, buiten, het koperen naambord.
Hoe spiegelend wordt het, hoe smetteloos!
De wildernis zal bloeien als een roos.

VI

Всё в комнате пропахло табаком,
в цветочных вазах гниль, стол за собою
не убирают и на нём гурьбою
стаканы из-под виски; всё вверх дном.

Глупец, не дай былому стать бедою.
Я новь творю*; Иакова грехом
не попрекну, не покидай свой дом**.
Я первый и последний***, я с тобою.

Уборщица пришла уже. Теперь,
заметь, весь мусор выметен за дверь.
Всё чисто, любо-дорого смотреть!

Начищена дверной таблички медь.
Всё заблестит без этого навоза!
Тогда пустыня расцветёт, как роза****.
__________________________
* Ис. 43, 19; 2 Кор. 5, 17; Откр. 21, 5.
** Библейский Иаков за чечевичную похлёбку «купил первородство» у своего брата Исава. Получив благословение своего отца Исаака и опасаясь мести Исава, Иаков должен был бежать из родного дома (Быт. 25, 33-34; 27).
*** Откр. 1, 10.
**** «De woestijn... zal bloeien als een roos» (De Bijbel in de Statenvertaling, 1618-1619. Jes. 35, 1) [«Пустыня... расцветёт, как роза»] (Нидерландская Библия, официальный перевод, 1618-1619 гг. Ис. 35, 1). Wildernis = woestijn [пустыня].

VII

Niet zonder stap voor stap het oor te lenen,
en zich bij elk gerucht te vergewissen:
‘t is niets; sluipt, na een gang vol hindernissen,
de jongen in zijn nachtgoed op de tenen;
de deur in waar zijn zuster slaapt. Verdwenen
is alle vrees de zekerheid te missen
zijn schat bewaard te zien in duisternissen.
Hij zit een wijl aan ‘t bed, en sluipt weer henen.

‘t Horloge op tafel, de gevouwen kleren,
de schoolschriften onder de lamp geopend,
wachten totdat de jongen weer zal keren.

Hij zal zich kleden, heen en weder lopend,
hij zal neerzitten, en, zijn pen indopend,
een marschlied neuri;nde gaan studeren.

VII

Он движется в потёмках, еле-еле,
стараясь не шуметь, как только можно,
за шагом шаг ступая осторожно,
чтоб половицы вдруг не заскрипели;
и входит в комнату, идет к постели,
где спит его сестренка бестревожно;
отсюда мальчику уже не сложно
идти; момент, и он уже у цели.

Вот стол, часы; он начал одеваться.
Тетради, книги лампа осветила.
Со сном теперь пора уже расстаться.

Он сел к столу, рука тетрадь раскрыла,
и, взяв перо и обмакнув в чернила,
стал, напевая марши, заниматься.

VIII


Wij stonden in de keuken, zij en ik.
Ik dacht al dagen lang: vraag het vandaag.
Maar omdat ik mij schaamde voor de vraag
wachtte ik het onbewaakte ogenblik.

Maar nu, haar bezig ziend in haar bedrijf,
en de kans hebbend die ik hebben wou
dat zij onvoorbereid antwoorden zou,
vroeg ik: waarover wil je dat ik schrijf.

Juist vangt de fluitketel te fluiten aan.
Weer is dit leven vreemd als in een trein
te ontwaken en in ander land te zijn.

En zij antwoordt, terwijl zij langzaam-aan
het drup’lend water op de koffie giet
en de damp geur wordt: een nieuw bruiloftslied.

VIII

Мы были с ней на кухне. Видит бог,
в который раз спросить я собирался.
Из-за того что я всегда смущался,
теперь хотел застать ее врасплох.

Вот с чем-то возится она. Как знать,
ведь шансом пользовался я, бывало, –
глядишь, и запросто она б сказала,
и я спросил: о чем бы написать.

Тут чайник засвистел, так иногда
и в поезде, подумалось вдруг мне:
проснешься, и уже в другой стране.

И мне ответила она, пока вода,
за каплей капля, падала отвесно
на кофе, тихо: свадебную песню.