Глава 5

Любимая вещь правильных блатных проверять, не стал ли кто из их коллег коммерсантами, если обнаружат, к последним могут быть серьёзные претензии, нагрузят, мало не покажется, к пацанам приехала комиссия из Москвы, куда делся Петя. Огромные, как кони, двое в обливных дубленках, хотя все их недавно сняли, без предупреждения нарушили тишину кабинета в ресторане, где Бача с отцом Шаббатием аппетитно пожирали шашлык, она треснула.

Толстые пальцы Шабы в кольцах были в каплях жира, утирал подбородок тыльной стороной руки вместо салфетки, фактура у святого отца была. Толстый, как борец сумо, и такой же гибкий, садился на шпагат, хорошо играл в баскетбол, рост. Остатки пиршеств он всегда брал с собой, заворачивая в газету, кормил ими на улице бродячих собак и, если ели, кошек, есть такие, которые любят мясо.

— Мяу, мяу! — От гостей пахло предельной жесткостью, почти жестокостью и твердостью ума и характера, какая бывает только у профессиональных омоновцев, арестантов или военных, люди в футляре, забитые туда огромными объемами пройденных ими лагерей, где спрос за каждый поступок, коим является в этом мире и слово, особенно оно, впрочем, в футлярах, а точнее, в деревянных кобурах под турецкими дубленками у них торчали не бандитские фразы, а самые настоящие маузеры, страшное оружие, особенно в ближнем, несмотря на постоянный и стойкий дефицит к нему патронов.

— Часик в радость! — Бача оторвался от кассеты с Юлдуз Усмановой, узбекской Аллы Пугачевой, которую с удовольствием слушал на русском и родном в сопровождении почти первобытных гуслей и тамтамов, не выдерживали даже закаленные в боях под Введено  террористы, священник и глазом не моргнул.

— И в прежние жизни мы были с тобою, кямаль ахиллали, — там, там! — и ели, и пили, ходили гурьбой, всю ночь мы гулллляли… — Дзинь! Бача щёлкнул чёрной клавишей.

— Чифирь в сладость, присаживайтесь! — Отец Шаббатий мощной рукой придвинул уважаемым из Москвы чайник с чаем с двумя пиалами, расписанными вручную красно-белым цветом а-ля «Спартак», надетыми на его верхушку. Чайник был очень горячим, пиалы сильно нагрелись, нальёшь в них божественно пахнущее золотисто-коричневое совершенство всех трав, долго будут держать его тепло. Ватной рукавицы вокруг него не было, надевают только, когда за окном плюс сорок, лайфхак для инсайдеров.

— Официант! — крикнул один из вошедших, тот, что был повыше ростом, остроконечные носки его фирменных ботинок загибались вверх, указывая на серебряные пряжки, те на белые носки, — официант!! Где!!! — Торопливо вбежал кто-то в чёрном костюме с бабочкой, спина колесом, грудь впалая, услужливо поднял руки. — Налей чая? — Официант, а это был он, торопливо сорвал с крышки две перевернутые пустые круглые пиалы, поставил на стол из-за спины, и, заведя назад правую руку, а левой придерживая то одну, то другую, стал к столу боком. Потом изогнулся, взяв тяжелый чайник, и, прогнувшись в пояснице, высоко поднял его над столом правой рукой не глядя, точно наполнив пиалы доверху, не пролив ни капли ни из чашек, ни на стол. Тонкая масляная пленка покрыла их крышкой шириной в микрон с  точностью до миллиметра, в отражении стала видна комната, суровые варяги сухо зааплодировали, потом осторожно взяли.

— Красавец, — похвалил официанта тот, что пониже, его волосы были аккуратно зачёсаны назад с помощью геля, русский де Ниро в таких же солнечных очках, так же седеющий, в годах, но все ещё продолжающий постоянно привлекать внимание женщин. Чашка оказалась слишком горячей, обжигала, он торопливо поставил ее обратно, подул на пальцы. — Холод могу терпеть, не это, — сказал он. — Иди, халдей! — Второй вынул из нагрудного кармана пиджака под плащом банкноту в сто долларов, широким жестом протянул официанту, бери, ни в чем себе не отказывай. Все было, как в фильме «Трактир на Пятницкой», половой моментально испарился, страшным Корнеем здесь казался длинный, напряжение в воздухе растворилось в пространстве, обстановка немного разрядилась.

— Сухофрукты, —  Бача протянул второму хрустальную вазу с курагой. Сушеные абрикосы были жирные, светоносные, мясистые, съешь один, навек молодым будешь.

— Не употребляю, вдруг какой-то чурка их в жопе носил, — сказал второй, — не в пакете. — Бача с интересом посмотрел на него, такие всегда проповедовали преступный интернационализм.

— Точно не в пакете, — сказал первый.

— Загляни сюда сейчас СОБР, все поедем, — засмеялся второй. — Где Петя?

— В Америке, — ответил священник. — В командировке по заданию партии и правительства.

— А мы думали, вы его прячете! Какого? — высокий в плаще казался не очень доволен. Шоссе, по которому они ехали сюда, было сухо, прекрасное апрельское солнце грело, но в канавах в лесу по обеим сторонам ещё лежал снег. Злая зима, долгая и темная с большой буквы «т», ни в какую не хотела сдавать свои позиции, старалась сказать, холодно будет ещё долго, может быть, до Первого, мириться с этим иногда приходилось. И понять, она была еще так недавно в своих правах, вдруг пришла весна, отжала ее законное и убила.

Для тех двоих, которые приехали сюда на телеге, машина «бмв» и мерседес, остальные коляски, у них был черный общаковый «линкольн», четыре сезона года не представляли ничего нового и интересного, ни тёплые, согретые дыханием весны прозрачные подмосковные леса, в которых вот-вот начнут один за другим всплывать из грунта «подснежники», подниматься кровавыми цветками наверх наспех закопанные в промерзлую землю трупы чьих-то своих, преступивших, пойманных врагов и прочих, коммерсантов, чиновников-должников, случайных свидетелей, ни черные стаи ворон, с каркающим хрипом летающие в полях над громадными, похожими на озера, лужами, ни даже это небо, синее, бездонное, куда, кажется, уходили души их погибших товарищей, с ярким солнцем, на пять минут гревшим уже по-летнему, ворон они не боялись, птица каторжная, иные вороны  поумней голубей будут, да много, кто кого поумней.

— Березовский поумней нас с тобой будет, — сказал один, пока вёл машину, второй радушно согласился.

— Хуле, — сказал он, — пять классов образования! — Книг они не читали, им не нужно, зачем? Никогда не погаснет воровская вифлеемская звезда понятий! Иначе преступная жизнь в России вообще потеряет смысл, уступив место оступившимся правоохранителям и банальным наркобаронам.

Другое дело портфели, на Москву их поставили недавно, прежние одни за одним ушли в синь. Сколько ей им рулить, один Бог знает, но прошли, российский блаткомитет сделал им предложение, от которого они не могли отказаться, на такие в их мире не говорят «нет», столичные Воры самые серьёзные, сам Фарид Резаный начинал сходки с вопроса, нет ли у московских Воров ко мне претензий? Вот уж тринадцать лет, как они на воле, и не сочтешь, сколько раз их принимали и сажали за все эти годы, крутили ласты, ездили везде на разборки, была ли весна, как теперь, или осенний вечер с дождем, лютая зима, иногда действительно жаркое московское лето, для них это было все равно, и всегда неизменно хотелось одного, поскорее бы! Доехать куда и до кого надо и определиться, ожидание самая тяжелая форма эмоционального беспокойства.

У них было такое чувство, как будто они жили в этих краях уже много лет, давно-давно, вечность, с тех пор, как Ной  мастерил под конец свой ковчег, хотя оба были не отсюда, один из Вологды, второй из Сибири. Им казалось, что на всем пути от белокаменной до этого самого Серпухова они знали каждое дерево, каждый камень, тут было их настоящее и прошлое, в том числе и в этой машине, слишком мягкой для многочисленных убитых дорог нашей страны, рано или поздно полетит подвеска, сначала, наверное, крестовина. Другого будущего они не могли себе представить, потому что его у них не было, как только, стрелка, дорога в город и обратно, опять стрела, и опять дорога. Купание в пруду под дождём, вот, что они любили больше всего! Начнёт накрапывать, остановить машину, зайти по пояс в водохранилище или в какое-нибудь озеро прямо в одежде и умыться безумно и волшебно, чисто вымыть лицо, прополоскать рот, помыть руки, уши, шею, пусть мокнут дорогие ботинки. Глубокие, умные, пожившие, повидавшие всего, но совершенно безбашенные и бесшабашные, никто не остановит, если что, даже этот самый их комитет, они все могли! Это — знали.

— Пусть нам машину одну сделает с аукциона, они там дешевые, мерседес с откидным верхом, спортивный родстер, мы тогда деньги с  самолетом пришлём, Азиза прилетит. Замётано?

— Какие-такие деньги, — Бача сложил пухлые губы курской дугой, — приедет, собой привезёт, он что, проститутка что-ли, с мужчин брать деньги? Цвет скажите, пригонит.

— Правильно, — рассмеялся длинный, — пусть берет с женщин!

Утром Петр с Мэри, проголодавшись от ночных утех, наскоро позавтракали овсяными хлопьями с йогуртом, не хочешь ли молока в твою тарелку, милый, и поехали на экскурсию на Фишер-Айленд, знаменитый остров миллиардеров, один рукотворный квадратный километр девственно-белого багамского песка. Заплатили у причала за два билета, сели на паром, отходящий каждые двадцать пять минут, пересекли залив, отделяющий остров с жилым комплексом для непристойно богатых от материка дистанцией в несколько сотен метров, несколько минут. Моста к этому острову никогда не строилось, вертолёт или катер, на борту веселая китаянка в майке с Микки Максом проводила шоу, угадайте, какие дома принадлежат каким знаменитостям, никто не угадал.

Петр немного оторопел, оглядывая всю эту роскошь, он попал в  измерение «Флориды не для всех», раньше никогда в таком не был. Неприлично дорогие двух- и трёхэтажные виллы в псевдоиспанком стиле утопали в изумрудно-яркой зелени завезённых сюда, говорят, с Гаити, редких вымирающих тропических растений, кое-где торчали одинокие маяки кокосовых пальм, стройных и высоченных, орехов на них не было, давно срезали, каждая тщательно обёрнута специальным пропускающим воздух чёрным поролоном, чтобы не пострадали от воды или урагана типа «Дориан», у экзотических зверей в клетках на улицах своя обслуга, розовые фламинго в лучах заката среди диких орхидей пили из чёрных блюдечек с золотой каемочкой хорошо очищенную воду, им было жарко, как людям.

Обычно на остров не пускают, Мэри и ещё несколько сотрудников были членами клуба на этом острове за четверть миллиона долларов в год, скидка на проживание в отеле. Потом вернулись, прогулялись по бульвару Оушен, съели по паре сравнительно не дорогих суши из креветок и тунцов, оранжево-красный набор под названием «Джаз Куросава», выпили японского чая «сена», пахнущего тиной, больше похожего, как говорят в Одессе, на писи сиротки Хаси, и поехали в торговый комплекс «Гарденз Молл», где сходили в кино, шла последняя заключительная серия «Крестного отца», герой в конце умер. Что говорили, Петр почти не понимал, но высидел, смотрел киноряд, который был на порядок слабее первых, потом взяли такси, поехали обратно к Мэри.
 
— Серьёзно мы, а не вы к вопросу подошли, — прокомментировал кино Петр, — вы «Крестного отца» снимали, а мы по нему жили.

— Это все иллюзия, — уплетая за обе щеки бифтекс с кровью, объяснила Мэри за ужином, красное вино дополняло сцену, у неё в холодильнике всегда был в запасе хороший бифштекс. Она передала Петру деревянную итальянскую перечницу.

— Ну хорошо, а тогда кто все создал? — спросил Петр. — Меня, тебя, этот кинотеатр, остров?? Россию и Америку???

— Мы, наверное, — ответила Мэри, — своим сознанием, как во сне. Спим и видим все,, что вокруг происходит, а Вишну спит и видит сон про наш мир, почитай индусов, нети, нети, не то, не то. У нас был один поэт Аллен Гинсберг, говорят, он ушёл в нирвану. Ты во сне когда-нибудь дрался, любил?

— Конечно, — ответил Петр. — И с женщинами, бывало, скандалил! Чтобы ярче гореть. И писал стихи, кто из нас не хочет продлить литературный сон в действительности! Я с детства склонен к литературе, декабристы разбудили Герцена.

— Ну вот, во сне все это создал ты. Реально ничего нет. Иначе, когда ты бы просыпался, все так бы и оставалось, сон бы не уходил. Оставалось бы, — как во сне. Понимаешь? Поэтому правда это то, каким тот или  ной человек видит свой сон, все относительно! То, что хорошо для вас, плохо здесь, помнишь аннексию Украины, Польши, Венгрии, разделение Германии, вторжение в Чехословакию? Танки на улицах Праги, я там была, красивый город, осень красивый! Ни грамма Красной площади. Абсолютного греха тоже нет самого по себе, просто рефлексия. Поэтому можно лгать, убивать, обманывать, все, что угодно, главное, из каких побуждений! Какова твоя мотивация… Старый тест, нас так проверяли, кого в какую группу в академии, ты стоишь на лесной опушке, прямо на тебя бежит заяц, увидел, повернул налево, исчез, за ним охотники, спрашивают, видел, куда? Ты животных любишь?? Сказал бы частно???

— Сказал! — Петр сжал челюсти, его губы побелели, он стал похож на исполнителя главной роли в фильме «Фанат», Мэри заметила на верхней тоненький, почти незаметный шрам, его лицо раскрывает ей себя по кусочкам, так даже лучше, лицо тайна, их недавно начавшийся роман не боится быть неоднозначным. Мог принять чашу и с радостью, и с горем из обеих Иисуса Христа, Господа нашего.

— Что направо? Конечно! А потом бы дал очередь всем им в спину, мое право! Человек это то, что с ним происходит, ты ведь играешь со мной сейчас в кошки-мышки? В этом нет ничего, сам уселся напротив, давай, захочу, больше ты меня в жизни никогда не встретишь. Я ведь за этим сюда приехал, многие не понимают! Разгадать тайну, что случится дальше со всеми вами, с Америкой, на самом деле ключи от рая всегда были у моего тезки. Четверг, кому ты их отдал? Святому Юре.

Что сильнее — вера или отчаяние, любовь или страх, импульс? А линии многих судеб часто сходятся где-нибудь у затерянной в глуши крохотной старинной церквушки, где героям предстоит сделать свой главный и последний выбор в жизни в никому не известном месте, например, в деревне в Серпухове, серп, знаете ли, он острый.

Петр открыто верил, отец Шаббатий Мессия, Его наместник, что разрешит здесь им на земле, будет разрешено и на небесах, умрут, вознесутся, все станут воинами. И то, что свяжет. Простого рыбака криминальных северных морей, который никогда не промахивался, закидывая свой невод, не волновало, умрет он мученической смертью от какого-то местного Нерона дома или за границей, христианину какая разница, где. Хорошо бы здесь встретить Павла…

— Очень люблю животных, — сказал Петр, — со мной сидел товарищ, инспектора охраны убил из-за котёнка, было запрещено, шмон, охранник обнаружил и на его глазах задушил спрятанного у них в камере крошечного котёнка, сжал руку, тогда он об стены разбил того попку вдребезги, силы неимоверной, сальто крутил назад на спор с двумя гирями. Получил почти вышку, поломали. Правильно сделал, животные лучше людей намного, собака никогда не предаст. За них можно спросить здоровьем по полной мере, и имуществом, за человека не всегда

— Что такое имуществом? — спросила Мэри.

— Все отнять.

— Значит, скажешь, побежал налево, а не направо или вперёд, как я, квакер? У нас в прошлом были такие люди, все время жили честно. Я бы солгала! Тех, кто отвечал так, набирали в следственное управление, тех, кто говорил про зайца правду, не жалели, в охрану правительственных объектов, терминаторы, роботы, машины. Две извилины и высокое напряжение.

— Даже если кто-то лжёт, не значит, что они лгут всегда! Я честный, — без промедления ответил Петр, — к извилинам отношения не имеет, энергия у меня бомбическая. Я всегда говорю правду, у меня обет такой, послушание! И делаю!! Без исключений!!! Чёрное — чёрное, и белое. Налево, значит, налево, выбрал сам. Я не сложен и объёмен так, что не в карман. Туда побежал, не меньжуйся, — Петр махнул налево широкой ладонью.

— Так тоже можно, — сказала Мэри, — не сторож я брату своему, особенно если он брутал! Ты суров, как привет с виселицы, изменила, значить, убьешь, да? — Петр нахмурился, что она знает об убийствах? Когда они потом приходят, убитые тобой, спасает только водка, пьётся, как вода, смотришь, ящик уже, а все не берет.

Мэри улыбнулась ему, словно кинозвезда ребёнку, от которого внезапно отвернулась удача, из-за которой он потерял роль, один дома, ничего, все Потом вернётся, ты ещё глупый и маленький. Наступали сумерки, в комнате оставался лишь тусклый отблеск дневного света, она в действительно наслаждалась обществом Петра, «Библия», апостол Питер, приятный, эмоциональный, но не слащавый, сентиментальный! Настолько жесткий к самому себе и прямой, странно, как после смерти Христа не сошёл с ума, знал?

Ей до смерти надоели все ее ухажеры из престижных университетов, объяснявшие в любви на правильном английском, которому учат в школе, мыслящих и действующих извращённым способом, просаживая жизнь, рабски следовать своим инстинктам, у многих мужчин и женщин в Маями вообще только два цвета, голубой и розовый. Этот русский был красным, говорил на похожим на привычный и корявый, усвоенный ею с детства, языке улиц с нарочно испорченной грамматикой, великолепном  благодаря его огрехам, надо будет  только научить его правильно ругаться.

Хоть и не совсем голубые, один спросил, может ли он позвать друга, чтобы тот ему сзади засадил, когда он будет Ваней для усиления оргазма, такой способ популяризовал маркиз де Сад со своим кучером, длились приятели в постели Мэри не долго, вставят в неё свой тонкий член, похожий на карандаш, подергаются максимум минут десять и кончают, какое удовольствие женщине, худший в мире вариант, который можно представить, хуже, чем рукой! Потом ныряют вниз между, предпочитая попробовать поработать языком, хорошо, ростовая полость у них обычно санирована,  так что все нормально. Этот брал ее так сильно, плакать хотелось! Или вызывать полицию… Истинный Распутин вне разума и закона, русский медведь, разбуженный не вовремя охотниками, вышедший из спячки и из леса. Сначала удивилась:

— Как ты так много меня хочешь? — А потом: — Пожалуйста, не переставай! — А если он попросит ее оставить его здесь, чтобы он мог жить с ней? Самый смелый вариант — навсегда? Будет ещё лучше! Бог не разрешает женщине долго быть одной, одиночество это бесы, человек животное социальное. Подсознательно женщины хотят, чтобы ими манипулировали, условие, красиво и искусно. Она уже подцепила его на крючок, интересно, какие будут дальше сюжетные повороты, мы ведь можем попасть в тупик? Хотелось бы не в полный! А вдруг он умрет раньше, чем она, если они поженятся и проживут всю жизнь вместе? Если вам кто-то нравится, не стоит думать, что с ним ничего не случится? Внезапно ей стало очень грустно.

— Ты какие цветы больше всего любишь? Какого цвета? — спросил он Мэри, она без колебаний ответила:

— Желтого, которые расцветают первыми! — Цветы святого Пётра. — Посему ты выбрал Маями? Много соотечественников?

— Газету прочитал, «Московский комсомолец», знаешь, что такое был комсомол? Молодые большевики, пламенные и отважные! Молодая гвардия! Сражались с фашистами. Слышала про Зою Космодемьянскую? Написали: у вас поймали большого кита в сеть у побережья, он в ней запутался, никак не мог выбраться, решили его освободить, жалко. Единственное возможное было послать на дно группу водолазов, чтобы они вручную перерезали кусачками сеть, кит ее закрутил и там бы постепенно задохнулся, для этого им понадобилось пол дня. После освобождения кит не сразу уплыл в море, вместо этого сделал круг, поднырнул к каждому спасателю от человека к человеку, каждого толкнул носом, дотронулся, потом водолазы признавали, никогда не забудут такого чувства, полностью поменяло их взгляд на жизнь, пример настоящего счастья и радости от того, что ты кому-то помог, такие вещи глубоко трогают. В Маями живут люди бескорыстные и благодарные, зачем мне сейчас Россия? Там, где я сидел, зимой было -50.

— Неужели на Колыме? — спросила она, — архипелаг ГУЛАГ?

— Хуже! Под Хабаровском в Амурской области на «Двойке», лагерь особого режима, абсолютный Север, рулили Джем и грузины.

— Кто?

— Босс мафии из Комсомольска-на-Амуре, страшный.

— Почему Джем? Странное прозвище.

— Любил сладкое… Понимаешь, я кит! Перед тем, как отправиться в море, всех вас тут легонько подтолкну дулом пистолета или пинком под зад. Например, с крыши небоскреба или со скалы в море, чтобы Левиафан капитализма никогда никого больше не угнетал. «Капитал» такой же жизненно необходимый нравственный инструмент, как «Библия»! Писали евреи, никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя! Ты же любишь Чехова? Я приехал к вам сюда ставить точки.

— Да… — еле слышно прошептала Мэри. Она его хотела ещё раз прямо сейчас, одновременно злясь на себя, совсем с ума сошла. — Я… Тебя… Люблю. Можешь меня иметь, когда хочешь. Я… Хочу от тебя ребёнка.

— Я тебя тоже! Даст Бог, дети будут, и не один. Если в первом акте на стене ружьё, в третьем оно стреляет? Не всегда! Если тебя засыпают живьём землёй в могиле, плохо обыскали, у тебя в сумочке пистолет, ты ведь не сможешь до него дотянутся, земли слишком много, давит, даже чтобы застрелиться? Понимаешь, о чем я?? Я приехал всех вас освободить и, заметь, с опорой только на свои собственные силы, и ты — мне поможешь. Бессчастные американцы, противящиеся чарам коммунизма, условия для счастья у вас есть, счастья нет потому, что счастье это свобода, а у вас страна мусорская! Я пришёл дать вам волю.

— Появился… Я тебя услышала, ты за кого меня принимаешь, за дуру, что-ли? — Мэри притворно возмутилась. — Помогу тебе понять физику формы Америки, как тут все устроено. Как выжить в этом американском цайтгайсте, днём режим, а вечером положуха! Морские котики… — она захихикала, — у нас в академии был инструктор рукопашного боя, негр, вёл курс по самообороне от огнестрельного оружия с голыми руками, если у противника автомат или пистолет, у тебя ничего, застрелили, собственный ученик, курсант с параллельного потока. Сержант сказал ему зарядить настоящие патроны, направить на него ствол, палец на курке, не так  перехватил, возвращаюсь с дежурства, ночь патрулировали, помогали полиции, у нас ЧП, вот балда!

— Полосатая, — сказал Петя, от него пахло духами и вином, — как ваш флаг! Труп не член, так просто в карман не спрячешь. Знаешь, информацию о вашей стране у нас всегда раскрашивали противоречивыми сведениями, с одной стороны, желтый дьявол, с другой самая хорошая жевачка. А у нас желтые ангелы.

И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел
И сказал: «Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.
Даже в нашем добром небе были все удивлены!»

— А высоко в синем небе догорали божьи свечи, и печальный желтый ангел тихо таял без следа, — тихо подхватила Мэри, это Вертинский. — Лучший подарок песня, она же и самый главный наш ангел-хранитель. Русские любят петь, танцевать и играть в шахматы.

— Я буду звать тебя Мария, —  сказал Петр, Мэри захлопала в ладони, а я тебя Питер.

— Слуха у тебя нет, но в конце вытянул!

Великий француз Оноре де Бальзак, знаковое пространство которого до сих пор огромно, писал, невозможна дружба между женщиной и мужчиной, хотя бы один из них хочет большего! Они снова слились в долгом любовном упоении, бурить женщину до самого крестного мозга киллер мог часами, тем более в Маями, где все события так театрально выпуклы. Флорида штат карнавальный, там все время происходит какая-то движуха, будущее увязывается с уже случившимся, раз, и в дамки в калиф на час, даже если в поддавки. Перед этим Петр попросил Мэри завесить какой-нибудь тканью икону, чистой и красивой, чтобы святость не видели их грешный пот и срамные тела.

Одного его кента в посёлке мать сдала в армию, чтобы тот не провёл два года на малолетке, одноклассник вернулся из армии и ее убил. Петр узнал об этом, убил друга детства, к родителям надо относиться хорошо, подзахоронил у знакомого могильщика в свежую могилу сверху вторым номером, отпевал безумца ночью отец Шаббатий, который умел отпевать и самоубийц.

Он служил в Московском военном округе в одной части, обеспечивавшей работу Особого отдела КГБ по одному близкому к Москве известному гарнизону, в столице в здание Высшей школы КГБ для тренировок специальным армейским боем, смотрели «Рэмбо», без удостоверения не пускали, на срочной было можно, там и проводил  соборные от караула дни недели. Демобилизовался, продолжил,  Отари Квантришвили смог возглавить организованную спортивность в Москве только потому, что сел некто Штурмин по прозвищу Дед, вымпел спортивной мафии той эпохи, отсиди за каратэ, выставляли его корейцы.

Конец пятой главы