Литературный код одной семьи

Так уж устроено, что никто не может выбирать,  в какой семье родиться, а вот поговорка: было бы кому, а есть по кому, находит свое подтверждение. И нередко. В этом убедились  члены нашего литературного объединения на последнем заседании клуба «Литературный четверг», где выяснилось, что  ген «писательства» в семьях четверговцев либо пришел от предков, либо находит продолжение в потомках. Моя семья  не является  исключением.
Все мы родом из детства.
Мигает под потолком лампочка – груша. Возвещая, что электричество вот-вот выключится  и вместо  яркого  света,  от которого в послевоенном доме бедность выпирает из всех углов, мама засветит керосиновую трехлинейку и сразу станет хоть и темнее, но уютнее.
 Потрескивают дрова в печке, а мама вяжет узоры, нанизывая нитки на крючок,  и также как петли,  одно за одно цепляются слова сказки: побежала  жадная Дарья с утра  деньги считать, да запнулась за поганое ведро и разлила помои. Схватила тряпку, затерла, опять пробежала, и опять  разлила, итак до самого вечера. Сбылись  слова  странника, которому  она пожалела краюху хлеба”.  Много у мамы  сказок, одна  другой интересней.  Мама, Мария Александровна, родившаяся за год до Октябрьской революции, была малограмотной, однако обладала живым и острым умом. Как говорится, словечка в простоте не скажет, а все с шутками, да прибаутками. Просто кладезь народной мудрости.
Увы, мне маминого остроумия не хватает. Мне больше досталось от папы Путинцева Василия Александровича.  Он писал и стихи, и прозу. И вообще про себя любил говорить, что он хоть чуточку, да поэт, хоть чуточку, да писатель, хоть чуточку, да артист, хоть чуточку, да композитор». Таким он и был: всем понемногу, на ту самую чуточку.
Да, все мы родом из детства и то, что мы  получили  от своих родителей, друзей, от уклада жизни в семье, что окружало нас с первых дней, остается с нами   порой навсегда. Так навсегда любимым поэтом для меня стал М.Ю. Лермонтов, потому что   первыми поэтическими строками, услышанными мной, были: «Я не унижусь пред тобою, ни твой привет, ни твой укор, не властны над моей душою, знай, мы чужие с этих пор». Их читал мой папа. А я лежу на печке, слушаю, и хоть  много  еще не понимаю, но голос вроде и папин и в то же время, какой-то чужой, завораживает, потому что он не просто говорит, он декламирует. Он выступал на сцене со стихами и играл в спектаклях заводского самодеятельного театра в Доме культуры завода «Урализолятор». Один спектакль по пьесе А. Арбузова «Таня» я запомнила, наверное, потому, что там был живой ворон, что для девочки 8-9 лет куда важнее производственных и любовных отношений героев.
В доме часто звучали имена Бориса Аполозова и Семена Мальцмана. Мне они ничего не говорили, но я листала небольшого формата  то ли журнал, то ли брошюру «Рабоче-крестьянский корреспондент», которую отец  получал от редакции газеты в качестве поощрения, как нештатный корреспондент, поскольку в газете печатались его стихи и заметки.
Помню на родине детство свое:
Лес на Смородинке, поле мое.
Хлеб убирали серпами кривыми,
Ноги босые мы резали ими…
Нынче иначе дела обстоят:
Жатки, косилки на поле стучат,
Жнут и молотят и веют зерно,
Даже солому копнят заодно .

Писал он в 1958 году.  Кстати, в этом году, он, как поэт был направлен на семинар самодеятельных поэтов в Свердловск, где встречался с известными уральскими поэтами  М. Я.  Найдичем, Н. А. . Куштумом,  В. К Очеретиным с З. Н Александровой.  Многие ее знают по песне «Бескозырка белая».  Возможно, под ее влиянием или просто под впечатлением, папа тоже написал песню для детей:.
Мама куколку купила
На окошко посадила,
Я из садика пришла
Сразу куколку нашла.
 Ее пели в детском саду, куда ходила моя младшая сестра. Музыку к ней  он подбирал на мандолине, которую нашел  где-то на свалке. У нее не было струн, и в корпусе была дыра. Всю зиму он возился с мандолиной: заклеивал корпус, натягивал струны, вырезал деревянные колки, а потом достал где-то старое сольфеджио, стал учиться игре и  вскоре запел: «Ой, гуляй, гуляй,  девчонка», и    «Каде Руссель богато жил».
Юность часто бывает беспечной, что вполне понятно и объяснимо. Жизнь только началась, и тебе кажется, что все  впереди не только у тебя, но и у всех, кто тебя окружает, и только с возрастом понимаешь, что нет ничего вечного. Уходят  люди, вместе с ними уходит и их жизнь, и  часть твоей жизни, твоей истории. И тогда начинаешь жалеть, что бездумно утратил часть прошлого, которую уже не вернуть.
Так и у меня, к сожалению, не осталось ни одной публикации  стихов или статей отца. Только воспоминания. Спасибо его брату Евгению Александровичу Путинцеву, автору рукописного журнала, который он начал издавать в марте 1964 года, где среди стихов и прозы камышловских авторов я нашла стихи и  моего отца.

Рукописи умеют говорить.

Я держу в руках  общую тетрадь в коричневом переплете с пожелтевшими  листами, исписанными простой ученической ручкой.  Я сама писала такой ручкой в школе, нередко получая неуды по чистописанию за противные чернильные  кляксы, которые срывались с этого пера на белоснежные  тетрадные листы. Здесь тоже хватает помарок, но они вызывают  у меня особое чувство уважения к каждому писавшему, ибо свидетельствуют о душевных порывах и исканиях авторов.
   Вот отрывок из повести «Учительница» Екатерины Молокановой «Бал-маскарад», написанной в 1947 году. Чуть дальше ее воспоминания о встрече с В.В. Маяковским. А вот строки из стихотворения И. Чуркина «Дом Бажова»
Одна из тихих улиц Камышлова:
Внизу задумчиво течет Пышма-река,
На берегу высоком дом Бажова,
На нем мемориальная доска..

 Есть в этом журнале и воспоминания о самом П.П. Бажове, написанные  директором Камышловского краеведческого музея А. М Белоус.  А вот стихи   К. М. Новожиловой.
 Дамоклов меч войны холодной
Напрягши мускулы руки
Сумей сорвать! И хладнокровно
И беспощадно рассеки,
Ты узел гордиев сначала
Войны горячей, и ликуй,
И торжествуя, на орала
Тот меч навеки перекуй!

Писала Клавдия Михайловна в апреле 1965 года, но как современно звучат эти строки сегодня!  Мне довелось несколько раз встречаться с ней. Она была очень интересным человеком и удивительным собеседником.  В архиве у меня хранится несколько открыток от К.М. Новожиловой, адресованных моей тете Путинцевой Елизавете Александровне, с которой они  были дружны. Завершают    рукописный журнал воспоминания почетного гражданина города Александры Петровны Кузнецовой.
«Спасибо тебе, дядя Женя», - говорю я сейчас, осознавая, как  мало я сама знала о нем, но… как я уже сказала – юность беспечна, а тут еще и разница в возрасте почти в 20 лет… Кем был для меня  дядя Женя? Взрослым одиноким мужчиной. Не очень-то общительный, то ли в силу характера, то ли в силу сложившихся обстоятельств в его  жизни, но я знала, что он заядлый шахматист, что знает несколько иностранных языков – вот, пожалуй, и все. И даже об этом журнале я узнала после смерти дяди Жени от Елены Ивановны Флягиной, за что ей большое спасибо. Благодаря этому журналу я  узнала, что стихи в роду Путинцевых писал не только мой папа, но и дядя Женя. Впрочем, более веское подтверждение тому  я получила совсем неожиданно.
 
Романтическая история.

Шел 1988 год. Ноябрь. Я спускаюсь по лестнице, у подножия которой меня останавливает уже немолодая женщина, подает листочек бумаги, где написано мое имя и просит помочь найти этого человека.  Мы возвращаемся в кабинет…
 Моя новая знакомая оказалась давней подругой дяди Жени. История, которую она рассказала необычна и в то же время обыденна для того времени. Семья Путинцевых была зажиточной, и Августа, по-моему, Сергеевна, так звали эту женщину,  у них  батрачила. Они с дядей Женей полюбили друг друга, но  его родители, узнав об этом,  ее выгнали, а дядю Женю отец, Александр Федорович, «отходил вожжами». Так они расстались на долгие годы, а встретились случайно  на Свердловском вокзале прямо на платформе между поездами. Августа ехала в Нижний Тагил к сыну, а дядя Женя возвращался  в Камышлов. Несколько минут. Успели только обменяться адресами.  Августа достала из сумки большую пачку открыток, написанных дядей Женей. Каждая открытка – строки любви  к этой единственной в его жизни женщине, написанные стихами…
Она опоздала всего на несколько дней. Уладив все дела с сыном, с внуками, с пенсией она приехала навсегда, но  Дядя Женя уже ушел и тоже навсегда.
На кладбище дул холодный ветер, и могилу, и цветы уже занесло снегом. В морозной тишине сиротливо звучали рыдания, стоящей на коленях женщины. Августа плакала в голос, нимало не смущаясь ни меня, ни водителя машины, гладила  могилу руками  и все говорила, говорила, а я слушала,  и опять ловила себя на мысли, что  почти совсем не знала дядю Женю, который не только писал стихи, но замечательно пел романсы,  пел для нее, своей Августы. 

И физик может быть лириком.

Я без сомнения грешЕн,
За мной просчетов список длинный,
Но нынче я спешу – я лично приглашен,
Самим собой к себе на именины.
Не воевал, не награжден,
Однако же не лез и за чужие спины,
Мне страшно опоздать, ведь я же приглашен,
 Самим собой к себе на именины

А это стихи моего двоюродного брата Виталия Константиновича Буштухина. В семье его все звали просто Викой.  Мы им гордились. Особенно папа. Вика был первым  человеком  в нашей семье, получившим высшее образование. Он окончил УПИ. Был инженером.  Не в пример дяде Жене, Вика был смешливым, веселым, шумным. Когда он приезжал в Камышлов, то всегда  приходил к дяде Жене, а от него и к нам, прямо по огороду. С дядей Женей они  «резались» в шахматы.  Его  стихи теперь хранятся в моем архиве. В основном, там строки – посвящения. Оно и понятно, Вика  не был поэтом, но дар у него все-таки был. Ведь  не имея его, вряд ли напишешь так пронзительно об одиночестве:
Стою простой догадкою сражен:
Неторопливость – суть достоинства мужчины,
Мне не к чему спешить – ведь я же приглашен
Самим собой к себе на именины.

Было бы кому, а есть по кому.

 Так начала я этот рассказ о творческой жилке, что как родник пробивается сквозь поколения, вот во мне проснулся писательский зуд, хотя я никогда об этом даже не думала. В детстве я мечтала быть геологом, со временем я поняла, что не люблю походы и ночевки у костра в компании с комарами. Геологом я быть расхотела, зато стала мечтать о журналистике.  Мечту стать журналистом я даже попробовала осуществить. Подала заявление  в Свердловский университет на факультет журналистики, но, когда мне пришел бланк с заявлением на  гербовой  бумаге, я струсила и, зачеркнув, название университета (не пропадать же такому красивому бланку) отправила заявление в Свердловский  пединститут на филологический факультет.  Кстати, как выяснилось позднее, струсила я зря. В тот год на факультет журналистики был конкурс всего 2 человека на место, а я выстояла против 5.  Профессия учителя в те далекие годы была престижнее.
 Журналистом я не стала, а вот рабкором, как папа, пожалуй, да. Мое сотрудничество с газетой началось в далеком 1973 году со статей по профилактике детской преступности и безнадзорности. Это было частью моей  работы в должности начальника инспекции по делам несовершеннолетних. С тех пор наша дружба с Камышловскими известиями» не прекращалась. В ней у меня вышли и первые рассказы, и первые стихи.
 Пожалуй,  наиболее  точно обрисовала мою ситуацию британская писательница Диана Стерфилд: «Сочинительство – это способ убивать время, когда главное уже позади». Я давно, как офицер советской милиции, вышла в отставку, и пишу стихи просто потому, что они пишутся. Как-то выходит само собой. И я благодарна судьбе за то, что мои вирши находят своего читателя. Но еще больше я благодарю судьбу за то, что эстафету литературного творчества у  меня подхватила дочь Нифонтова Лидия Валерьевна. Она пишет сказки, которые уже не раз звучали по Свердловскому областному радио.
О.В. Нифонтова.