Глава 3. Колыбельная

       Если бы взрослые хорошенько помнили себя маленькими, то никогда не стали бы обижать, несправедливо наказывать и обманывать малышей. Так отчаянно страдать могут только дети: с ревом, с горем, с мукой от предательства. Предательства любви. Первый махонький обман, первый кнут слова обидного! Рядом с этим бесчинством слон кажется комариком, кит – мальком… И от второго предательства, и третьего – больно… Но уже не льются ручьи слез, не рушится небо на головушку, земля не переворачивается, дыхание не перехватывает – дышится ровно. И мстительно. Потом-потом к предательствам привыкаешь и сам становишься взрослым: обманываешь, обижаешь, предаешь.
      Паше исполнилось 6 лет, ему еще было больно. Папа обозвал его бестолочью, вынес вердикт – толку с парня не выйдет. Дурак. Наказали, отправив спать раньше времени, выключили свет в детской и пригрозили Бабайкой. Слезы душили, заложило нос, под ребрами ворочалось наточенное лезвие стального клинка обиды.
       –  «Ну и пусть… Только я не дурак! И в бабаек ихних уже не верю!»
       Как же плакать хочется! Паша пытался плакать «про себя», там, где больно – «в домике души», но странные звуки капали в плач, мешали реветь белугой.

       Колыбельная:

       Ты не плачь, малыш, не надо,
       Утро ночи мудренее,
       Тебя любят папа с мамой,
       Нежно, до самозабвенья.

       Слезки, как роса на травах,
       Испарятся от тепла,
       И забудется в забавах,
       Тень нечаянного зла…

       Все пройдет, как ночь проходит,
       Уступая место солнцу,
       Спи, малыш, твой сон ворОжит:
       Кто испить придет к колодцу.

       Где водица, что слеза,
       Из очей небеснооких,
       Где испить до дна нельзя,
       Отраженье звезд далеких.

       Ты не плачь, малыш, не надо,
       Утро ночи мудренее,
       Поцелует нежно мама –
       И на сердце посветлеет…

       – Ты мне снишься?
       – Можно и так сказать…
       – А ты кто?
       – Бабайка. Обычно, я не прихожу к детям, когда их пугают, но ты слишком рано перестал в меня верить! Обидно. Я тебя не напугал, случайно?
       – Нет. Может, попозже напугаюсь…
       – Вряд ли… Пугаются сразу. Это ты со страхом спутал. Вот страх имеет привычку задерживаться.
Пашка забыл про слезы. Он присел на кровати и стал всматриваться в темноту.
       – Я тебя не вижу.
       – И я себя не вижу. У тебя здесь темно!
       – Темнота в наказание. А ты точно Бабайка?
       – Почему Паша сомневается?
       – Голос добрый. Разве у Бабайки может быть добрый голос?
       – Может. Не верь ушам своим, не верь глазам своим – обманут.
       – Чему же тогда верить?!
       – Сердцу! Только сердцу!
       И тут Паша вспомнил обиду. Опять потянуло горе помыкать.
       – Меня обидели в самое сердце, Бабайка! И я ему верю…
       Малыш почувствовал теплую ладонь на голове, рядом возникло нечто круглое, дышащее, ласковое.
       – Вот и верь, всегда верь. А слову не верь. Одно и то же слово может быть удивительно разным: верным, случайным, умышленным, брошенным, каверзным, шутливым…
       – Бестолочь – какое слово? – сквозь слезы спросил мальчик.
       – Смахивает на брошенное. Причем, вызванное раздражением. А также: усталостью, недовольством собой, непродуманностью, глупостью…
       – Папа глупый?
       – Ни в коем случае! Быть глупым и совершать глупые поступки или ляпнуть глупость – совершенно разные вещи. Странно, но самые большие глупости совершают самые умные экземпляры рода человеческого. Я тебе больше скажу! Глупость – полезное свойство, оно учит стать умнее.
       – Ты думаешь, папа за ночь поумнеет и завтра признается, что обидел меня?
       – Да. Совершенно верно. Ты – умный мальчик. А теперь я хочу пожелать тебе доброй ночи! Ложись на бочок и сладко засыпай, малыш…
       – Нет, пожалуйста! Не уходи!
       – Уже поздно. И для тебя, и для меня… Глаза слипаются, хочется спать…
       – Расскажи мне сказку, Бабайка… Обещаю – засну!
       – Сказку? И заснешь? Ну, слушай…