Таланту Льва Толстого. Хозяин!

     Осенью 1814-го года Николай женился на княжне Марье
и переехал на житьё в Лысые Горы, где по утрам  всегда вставал на заре.    
   К 1820-му году, Николай так устроил свои денежные дела,
что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор – природную красоту -
и вёл переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту…
   Он всеми силами души любил ЭТОТ НАШ РУССКИЙ НАРОД и его быт, как и свои мечты,
и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и приём хозяйства,
которые приносили хорошие результаты.
     Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его
и жалела, что не могла в ней участвовать своим богатым душевным миром,
но не могла понять радостей и огорчений,
доставляемых ему этим отдельным, всё ещё чуждым для неё миром.
   Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлён и счастлив на зорьке,
когда он, встав на заре и проведя всё утро в поле или на гумне,
возвращался к её чаю с посева, покоса или уборки. 
  Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону,
улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса
выпадал тёплый частый дождик – крупные капли так и летели с туч в небесах,
или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром,
он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, 
приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил:
«Ну ещё денек, и моё и крестьянское всё будет в гумне». И счастлив этим всем был!
   Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том,
что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал потом:
«Вот уж нисколько… Мне нужно, чтобы наши дети ни за что
не пошли по миру
мне надо устроить наше состояние, пока я живу в этом миру;
вот и всё! Для этого нужен порядок, нужна строгость... Вот что! И будет - так!» —
говорил он, сжимая свой сангвинический кулак.
«И справедливость, разумеется, — прибавлял он, — потому что если крестьянин гол и голоден,
и лошадёнка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает,
потому как  вокруг силой справедливости - беден».
   Всё, что он делал, было плодотворно:    состояние его быстро увеличивалось;
соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, - справедливый был хозяин;
и долго после его смерти в народе хранилась набожная память о его управлении:
«Хозяин был... Наперёд мужицкое, а потом своё –  хотел в  мире хорошо жить не один!
Ну и потачки не давал. Одно слово — хозяин!
Справедливой силы и ума своего властелин!»

_____
Лев Толстой. Война и мир. Эпилог. VII.
  Осенью 1814-го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.    В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
   Еще через три года, к 1820-му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту…
   он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
     Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром.
Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. 
  Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько… Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость... Вот что!» — говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, — прибавлял он, — потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».
  все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был... Наперёд мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово — хозяин!»