Современная тетка выходит из себя

А.Саед-Шах Современная тётка.  (Предисловие Е. Рейна, послесловие И. Лиснянской). – Москва: Время, 2013.

Публикация любой книги – это событие. Вопрос лишь в том – какое? Социальное, касающееся исключительно автора с его родственниками и друзьями? Или всё же литературное, когда его участником становится каждый, кто взял книжку в руки?

Новая, четвертая по счёту, книга Анны Саед-Шах – «Современная тётка» – безусловно относится к ярким литературным событиям последних лет. Вопреки названию, она выходит далеко за рамки и чисто женского, и сиюминутного, современного.

Особая авторская интонация, точно подмеченная в предисловии Евгением Рейном, достигается, в том числе и за счет предельной открытости. (А послесловие к этой книге – последнее, что написала прозой замечательный поэт Инна Лиснянская). Мы забываем про мастера, сочинителя и видим человека – ищущего, борющегося и страстного.

«…Успокой моё сердце, скажи – я хорошая, правда?
Мои дети со мной, и сама я напрасно дрожу.
Дай под солнцем согреться,
а большего – больше не надо, –
я другою не буду и деток других не рожу».

Эта книжка рассчитана на широкую аудиторию. Да-да, ту самую, которой, дескать, ничего не нужно, и которая, якобы, ничего не понимает. Автор говорит с людьми, а не только с коллегами по цеху.

Внятные, образные, ёмкие, это стихи поэта с ясными мыслями и зрелыми чувствами. Подобное было (и будет) редким явлением в поэзии. Ведь чтобы сказать доступно о важном, нужно очень спокойно относиться к собственной правоте. Многим ли это под силу? Потому так нечасто мы можем повторить вслед за классиком: «вот стихи, а всё понятно, всё на русском языке».

Кроме того, «тётка» являет здесь не худшие мужские качества – разговор с читателем заканчивается сразу же с истечением поэтического вещества. Никаких «бла-бла-бла», несмотря на заявления о современности.

«И опять с победами борюсь,
и потери в землю зарываю.
Господи,
я так Тебя боюсь,
что любить от страха забываю»

– вот и весь стих, но за ним – философия, характер, судьба.

Еще одна особенность, на которую поневоле обращаешь внимание – стилистическое разнообразие. Рифма, верлибр, короткая, длинная строка – возможно всё. Каждое стихотворение само выбирает, в чём ему выйти в люди. И когда они собираются вместе, читатель попадает на поэтическую феерию, карнавал. Именно поэтому, как бы громко ни звучали порой в книжке боль, страх, отчаяние, она оставляет ощущение шумного праздника, дома, построенного из окон, где за каждым – живая картинка, рассказанная по-своему.

При этом Саед-Шах, являясь состоявшимся поэтом, «тёткой» быть не перестаёт – читатель, ориентирующийся на название, не будет разочарован.

Давно женщина в русской поэзии не являлась настолько мощно, зримо, убедительно. Представая во всей своей неоднозначности и становясь при этом понятней, ближе.

«Маленькой скоро стану опять,
девочкой с тонкой противной косичкой.
Будут дочки мои меня опекать,
как дочку родную, как певчую птичку.
…
… Пошли им терпенья меня не предать,
займи доброты и безумия дерзкого.
О, дай им безумья! – с улыбкою ждать,
когда я из платьица вырасту детского».

Это одно из центральных стихотворений в книге. Мужчины там нет. Всё без него – рождение, смерть и то, что между ними – «опекать». Он занят своим, не менее важным, но в качестве повседневной, бытовой опоры не годится.

Но это – только с одной стороны. Обращаясь к Богу, женщина не может не признать, что «здесь, у меня, всего лишь – Ты да он».
 
Потенциал этих разнозаряженных истин создаёт в книге сильное и неослабевающее напряжение. Жизнь «современной тётки» выглядит настолько сложной, что у (семейно) благополучного читателя может вызвать ощущение драматической избыточности. Любовь здесь неотделима от разрыва, родство – от принципиальных разногласий. Поэтому если папа, то, скорее всего, бросил, если муж, то, почти наверняка, пьёт. Причём, обладание даже этим – весьма нестабильным – активом реализуется в жёсткой конкурентной среде:

«Притворился дураком –
муж мой ходит женихом,
и бегут невесты:
где тут свято место?».

Алкоголь вообще играет в книге весьма заметную роль. Это главный женский враг, стоящий чуть ли не вровень со смертью.

«Она ненавидела его – пьющего.
Он ненавидел её, ненавидящую его пьющего.
…
Она мечтала встретить такого… такого же… но совсем другого,
чья любовь стала бы выше даже гранённого стакана.
Он мечтал встретить такую, такую же, но совсем другую,
чтоб любила бы их обоих – его и стакан.
…
Так и жили они припеваючи
…
покуда совсем не умерли».

Однако при всех попытках «отучить от стакана», у того не отнять важного преимущества – способности вывести за круг земной повседневности. В то время как женщина, начиная с определенного момента, становится неизменным составляющим этого круга. Что с этим делать – непонятно. Пока же «тётки меньше пьют –/ и поэтому, дуры, чаще стареют».

Об этой книге с провокационно-немудрящим названием можно и нужно сказать то, о чём мечтает услышать автор любого поэтического сборника. Она стала поэтическим фактом, то есть уже присутствует в русской поэзии, независимо от того или иного к этому отношения. А всё потому, что именно поэзия является главной героиней этой «женской» книги.

Это особенно заметно, когда автор позволяет себе (а, значит, и читателю), забыть о гендерных расхождениях, оставаясь лириком в чистом виде:

«Мелкий дождь косил под ливень,
правый глаз косил налево,
пьяный блеф косил под правду
и под булку – отрубя.
Только смерть косила честно –
всех косила под себя…».

И мы снова убеждаемся – поэзия выше мужского-женского, потому что объемлет всё. «Тётки», «дядьки», «современные», не очень – есть вещи  и поважнее. Любовь, смерть, надежда, предназначение.

(«Новая газета», 21 марта 2014 г., «Поэтоград», № 16, 2014 г.)