Дело о пресечении путей. Глава 8

Повествование то самое. Защита Верещагина.

   
  В понедельник утром я предстал перед жюри Адмиралтейского Королевского суда.
  Я был собран и красив. Весь в сером. Особенно радовали глаз легкие летние туфли весьма странного изумрудного цвета.
   Утро выдалось жарким и  в зале уже с самого утра было душновато. Меня завели за перегородку ответчика,
   Судьи еще не было, у своих столиков маялись секретарь и наш солиситор. Мистер Фейман о чем-то шептался с капитаном Шестаковым у входной двери, придерживая ее, словно пытаясь не пустить его в зал.  Старина Сойер грустно смотрел в окно.

   – Мистер Фейман, – окликнул я переводчика, – Соблаговолите попросить стул для господина Шестакова. У него больные ноги, и ему будет тяжело выстаивать в коридоре полный день.
   Переводчик-шпион уставился на меня с таким изумлением, словно я, своей просьбой,  нарушил вековые традиции истязаний ответчиков «большой скамьи» Адмиралтейского королевского суда. В его глазах явственно читалось : «Как можно? Но только вместе с испанским сапогом!».
   Он подошел  к секретарю, и что-то прошептал ему. Секретарь прошептал в ответ. В течении четверти часа по залу заседаний разносился странный шорох их тихой перепалки.
   Мистер Фейман победил.
   Секретарь выскочил в коридор и притащил откуда-то обычную табуретку.
   Еще утром, собираясь в суд, Юрий Николаевич, помявшись, спросил :
   - Старик, а есть ли у тебя какая-нибудь книжка? Свои-то я уже прочитал.
   – Аристотель подойдет?
  – Давай , – тяжело вздохнул капитан.
  И теперь, глядя на него, взгромоздившегося на табуретку и раскрывшего, с тяжелым вздохом «Никомахову этику», и даже представив, как он будет продираться целый день через чудовищную логику древнего философа, («Если же у того, что мы делаем, существует некая цель,желанная нам сама по себе, причем остальные цели желанны ради нее и не все цели мы избираем ради иной цели, ибо так мы уйдем в бесконечность, а значит,наше стремление бессмысленно и тщетно, то ясно,что цель  эта есть собственно благо, то есть наивысшее  благо .»), я мысленно содрогнулся, представив грядущее возмездие,  и поняв, внезапно, что гипотетический «испанский сапог» был бы более гуманен.
   К слову, когда вечером, я робко поинтересовался у Юрия Николаевича, как ему пришелся Аристотель, приведя в пример именно эту цитату, то старый, мудрый капитан равнодушно пожал плечами, и ответил:
  – Нормально, старик. Помнишь, кстати,  как в фильме «Волшебная лампа Алладина» Наимудрейший, гениально сыгранный Милляром, говорит султану -«Поистине, сон не есть не-сон, а не-сон не есть сон. Итак, не про сон сказать, что это сон, — всё равно что про сон сказать, что это не сон. Говоря коротко, про не-сон — сон, или сон — про не-сон!». Вот тебе и весь Аристотель.
   Короче, старику Шестакову, Аристотель оказался на один зуб.
   ***
   И вновь прозвучали литавры, и вступили в зал  лорды и пэры, в колонне по парам, под трубные возгласы секретаря.
  На этот раз фланги  отряда были прикрыты катафрактариями, в расшитых золотом мундирах. Убеленные сединами, старые капитаны Адмиралтейства, числом шесть, прошествовали к выделенному для них месту, за боковым столом, чуть ниже судьи, и застыли, вперив в меня гипсовые взоры.
   Адвокат со стороны «ОДЭНА» как-то расслаблено привалился пухлым задом на свой столик, и почему-то не соизволил нацепить свой паричок на потную лысину. Видимо я, по его мнению, был этого не достоин. И это было обидно. Состояние бесшабашной отваги, которое, непонятно почему, овладело мной, впустую гоняло кровь по жилам и заставляло сердце бесполезно лупить мне по ребрам.
  Он, как-то, лениво отбарабанил суть дела и искоса взглянув на меня с огромным сомнением в голосе произнес:
   – Скажите, мистер Верещагин, ведь согласно записям в судовом журнале, Вы, в момент столкновения, находились на мостике и выполняли обязанности подвахтенного штурмана.
   – Согласно записям, – согласился я, – находился. Выполнял.
   – И в чем-же заключались эти обязанности?
   – В ведении счисления пути судна, в соответствии с информацией, передаваемой мне вахтенным помощником капитана.
   – А какого рода информацию передавал Вам вахтенный помощник?
   – Вахтенный помощник производил наблюдение за окружающей обстановкой в условиях ограниченной видимости, получая данные о движении встречных судов, согласно сигналов, считанных с экрана радиолокационной станции «Дон», передавая мне их в штурманскую рубку голосом, где я, на их основании  вел навигационный планшет, делал заключение об опасности текущего расхождения и давал свои рекомендации вахтенному помощнику.
   Гипсовые взгляды матерых адмиралов дали трещину. Я ощутимо отметил, как загорелись в сумраке зала их желтые глаза и стая, не меняя порядка движения, повернула в мою сторону.
  – Я правильно понимаю, что дальнейшее развитие ситуации, как в своем благополучном, так и в негативном развитии, целиком зависело от Ваших профессиональных качеств?
  – Нет, сэр. – с достоинством, но ощутимо почувствовав, как побежали по коже мурашки, ответствовал я, - Не правильно. Принятие решений как и командование экипажем , в отсутствие на мостике капитана, целиком и полностью в компетенции вахтенного помощника капитана. Он принимает решение на основании как данных, полученных от подвахтенного штурмана, так и на основании  своих профессиональных знаний, умений и навыков. Получив мои рекомендации, он должен оценить их и далее действовать на основании собственного решения, и на основании хорошей морской практики.
 – То есть Вы хотите сказать, что Вы не несете ответственности за те решения, которые были приняты на основании Вашей профессиональной аналитики?
   – Я хочу сказать, что навигационное сопровождение, которое осуществлялось мной, носило  рекомендательный характер и я несу ответственность за ее корректность с профессиональной точки зрения.
  Выдохнули и разошлись, слизывая кровь, и оставляя клочья выдранной шерсти на поле боя. Оба оценили силу врага и вновь начали кружить на вытоптанном пятачке зорко оценивая движения друг друга.
 – Ну, хорошо. – продолжил мой визави, отстраненно смотря на носки своих ботинок, и пролистывая в голове какие-то свои мысли. – Давайте проверим Ваши профессиональные качества.
   -Ваша честь, Вы позволите провести оценку профессиональных качеств мистера Верещагина путем решения тестовых задач на навигационном планшете?
  Судья дал «добро» и секретарь, споро выскочив в коридор, довольно быстро принес стопку навигационных планшетов. Один лист дали мне, вместе с карандашом, транспортиром, линейкой и стиральной резинкой. Остальные комплекты разобрал «Клуб знаменитых капитанов».
   – Итак, вот Вам задание  – адвокат передал мне карточку задания.- Вам все понятно?
   – Вполне, – ответил я и стал наносить цели на планшет.
   Адмиралы тоже засучили рукава, получив такую-же задачу.
   Спустя минуту я оторвался от планшета и посмотрел в зал и сказал – Я готов.
   Задание выпало плевое, никакой работы мозгам. Его при желании можно было и в уме решить. Но я успел аккуратно нанести пеленга , написать курс и скорость встречной цели, параметры изменения курса, время дистанцию и сторону расхождения. Нас, в то время, хорошо учили решать такие задачки, даже на простых листочках бумаги. А уж на планшетах то – милое дело.
   К моему удивлению, золотошевронные капитаны еще вовсю трудились. Их адвокат просто жег их взглядом и постукивал пальцами по ограждению моей клетушки в ритме вальса.
   Спустя несколько минут адмиралы справились с заданием и подали свой ответ. Данные сошлись.
  –Хм!- сказал адвокат, и вытащил из папки новое задание. Более трудное. В нем было уже три цели, следующие пересекающимися курсами. Адмиралы, как и полагается, с оптимизмом  получили идентичные цели.
  – «Теперь сходитесь». Хладнокровно,Еще не целя, два врага,походкой твердой, тихо, ровно четыре перешли шага,» (Пушкин А.С. «Евгений Онегин»)
 Две минуты спустя я поднял глаза на председателя и командным голосом доложил о готовности. Над адмиральской скамьей вился легкий пар и жадно орали жирные чайки.
   – Это что, шутка такая? – обескуражено сказал адвокат, вновь стремительно превращаясь в Гая Гисборна. С адмиральской скамьи донесся невнятный писк.
   Я, честно говоря, не понимал в чем дело. Задачки были ерундовые, и причина в, стремительно сгущающейся над «адмиральской» скамьей грозовой тучи, была мне непонятна.
  Спустя десять минут, после легкой потасовки в рядах экспертов, задача была решена.
  Данные сошлись.
   Дело надо было спасать. Где-то в параллельном мире громко лязгнули дверцы бронированного сейфа, и на свет был извлечен ЧЕРНЫЙ конверт. В зале ощутимо запахло серой.
   Мы с капитанами получили супер задание. Шесть целей, со все сторон света, стервятниками неслись на беззащитную цель. С адмиральской скамьи тихо неслись грязная ругань. Спасти нас могло только чудо. И оно произошло.
  Странный кураж спланировал мне на темечко. Опустилась на мостик непроглядная ночь. В темноте мягко светились экраны РЛС. Цели были просчитаны и сочтены. На шестой минуте стали известны их курс и скорость. Команда прозвучала. Рулевой отрепетовал ее и судно мягко покатилось вправо на новый курс. Спустя еще девять минут – новая команда и выход на новый курс. Встречные суда показали свои бортовые огни, и я довольно выдохнул и поднял глаза на председателя.
   – Все готово, -сказал я, и один из «адмиралов» в тот же момент, с треском бросил карандаш на планшет, и, повернувшись к судье, возмущенно рявкнул:
  – Это что фокус какой-то?
  Судья, как то безнадежно махнул рукой, и выдавил:
 – Достаточно. Мы удостоверились в ваших профессиональных компетенциях, мистер Верещагин. Продолжайте, Гай.
  Адвокат прекратил утешать «адмиралов». Вытер нос последнему, и вернулся к моему загончику.
  – А как Вы можете объяснить то, что ваше судно не смогло совершить маневр уклонения и предотвратить столкновение с сухогрузом «ОДЭН»?
   – Я полагаю, что, в условиях плохой видимости, находясь в слепой зоне РЛС, сухогруз «ОДЭН», был обнаружен на опасной дистанции, курс и скорость не менял, а наше судно не смогло чисто и вовремя выполнить маневр уклонения из-за нахождения в дрейфе в  ледовом поле, что существенно ограничило возможности маневрирования. Также следует принимать во внимание, сто «ОДЭН» следуя в тумане с небезопасной скоростью, на мой взгляд, не принял необходимых мер для предотвращения столкновения.
   – Почему Вы так считаете?
    - Он не подавал сигналы тифоном, и не делал попыток вызвать встречное судно на международной радиочастоте и 16 канале УКВ.
    Услышав это встрепенулся, до сих пор молчавший старина «Сойер».
    – А как Вы думаете, почему судоводители сухогруза «ОДЭН», не выполняли данные меры?
   – Я полагаю, что судоводитель сухогруза «ОДЭН» в это время находился на мостике в одиночестве, и не контролировал окружающую обстановку, вплоть до момента столкновения.
    – Что же, – сказал председатель, – Я полагаю такой вывод логичным.
    «Боб Сойер» расплылся в улыбке до ушей и показал мне большой палец правой руки. А адвокат противной стороны, покраснев, и уже плохо скрывая свои эмоции подошел ко мне, и что-то хотел сказать, но потом внезапно посмотрел вниз, увидел мои лазоревые туфли, и сдулся.
    _ На сегодня заседание закончено! – объявил судья и брякнул с удовольствием молотком по деревяшке.
    Адвокат противника медленно подошел к своему столу, взял свой портфель, почему то достал оттуда паричок, бросил его назад, и подхватив порфель подмышку, пренебрегая всякой субординацией открыл дверь в коридор и ушел.
   Меня освободили в зале суда из-за загородки, и я вышел в коридор, чувствуя себя, непонятно почему, триумфатором.
   –Старик, – встретил меня Юрий николаевич, подняв удивленный взгляд от страниц книги, – Что то Вы рановато! Нам пора переодеваться в полосатое?
   -Нам пора пить водку, я полагаю, – ответил я, пребывая в стрессе, и вытирая пот выступивший на лбу, – Можно разнообразить  ее цыганами и ****ями...
  Томик Аристотеля выпал из рук ошарашенного капитана Шестакова.
  Мы ушли, а Аристотель, по-моему, так и остался где-то в бесконечных коридорах Королевского Адмиралтейского суда города Лондона.
   
 
Пресечение восьмое. О происхождении бирюзовых туфель.

   Однажды, где в районе барахолки на станции Удельная, мне довелось купить по случаю летние туфли невероятного, нежного, изумрудно-бирюзового цвета.
  В них я и отправился на судилище в Лондон.
  У меня, провинциального юноши, воспитанного в суровых, черно-белых тонах, иногда, случались вспышки цветового безумия.
   Совсем юным курсантом, отправляясь на годовую практику в роли матроса-рыбообработчика траулера «Нарвская застава», ловившего окуня в стылых водах Джоржес-Банки, я очутился перед необходимостью иметь комплект штатской одежды, поскольку отправляться за границу в наших суровых, прекрасных, черных бушлатах, манящих взгляд золотом пуговиц, почему-то было запрещено.
  Мне пришлось обратится за помощью к маме. Я тогда обладал капиталом в размере месячной стипендии в четыре рубля, и, одеться на эту сумму самостоятельно, не представлялось возможным.
  Провинциальные кумушки, возглавляемые мамой, с задачей приодеть отправляющегося в дальний поход, роднулечку-симпопулечку, справились блестяще.        Светясь от гордости, они облачили меня в бордовую куртку из коже-заменителя и совершенно-бесподобные, слегка расклешенные, брюки нежно-салатового цвета.
   И таким вот «попугаем», абсолютно счастливый и гордый за свой внешний облик, я и полетел в холодную, неприветливую Канаду.
   Это был первый случай моего попадания в мир чуждый, абсолютно непривычный, незнакомый, и как-то дьявольски вывернутый, по отношению к звукам, краскам, и запахам моей Родины.
   Я вошел в него, как кот входит в новую квартиру, оглядываясь и принюхиваясь, вздыбив шерсть и задрав свечой толстый, распушенный хвост.
   Слава Богу, летел я не один. Было кому настроить мне мироощущение в правильном ракурсе. Мы приземлились в Монреале, и первым, кого я встретил в аэропорту, был толстый полицейский, в салатовой рубашке, чей оттенок абсолютно совпадал c цветовым наполнением моих штанов. Мы стояли друг против друга, и он долго, с подозрением, сверлил меня взглядом. Мой приятель,  наблюдая эту сцену, тут же сочинил версию, что монреальский «коп» предположил, будто где-то в России существует убийца полицейских, делающий это именно из-за форменных рубашек, из каковых он пошивает штаны на продажу.
   Версия так себе, и роскошный «Сайнтик Пасифик» отель, в который нас поселили в ожидании местного рейса до городка Сент-Джонс, на острове Ньюфаундленд, напрочь опроверг саму мысль, что подобный бизнес в Канаде, хоть как-то может себя окупить.
  Нас накормили обедом в очень красивом зимнем саду, на краю рукотворного бассейна, а затем прозрачный лифт вознес нас на верхний этаж, в чистенькие номера, с телевизорами и белыми, мохнатыми халатами, где мы и заснули, завернувшись в них после купания в ласковых струях душа.

   ***
   Прозрачный лифт, вознесший нас, очаровал  простых, русских парней, несусветно.
   Он скользил совершенно бесшумно вдоль лазоревой стены, с этажа на этаж, возносясь над пространством зимнего сада, над столиками ресторана, словно загадочная «вимана Кетцалькоатлья» летящая в бездонное, синее, американское небо.
   К крыше лифта, металлическим тросом была закреплена противовесом, пропущенным через шкиф, висящий где-то на потолке, огромная модель пассажирского авиалайнера. Мы почему-то решили, что это был «Боинг».
   Когда лифт возносился, парящий под крышей «Боинг» пикировал к центру бассейна, и, в момент наивысшего подъема, замирал метрах в двух от поверхности воды.                Купающиеся постояльцы испытывали чистое наслаждение, когда, замерев на поверхности воды, лежа на спине, и раскинув руки и ноги в ленивой неге, в почти невесомости, вдруг видели неотвратимо падающий на них огромный самолет.
  Свои ощущения они взволнованно рассказали моему приятелю Кеше Полуветкину, в коридоре, возвращаясь с купания в соседние номера. 
  Надо сказать, что описание этого события сильно разнилось в зависимости от профессиональной принадлежности рассказчика. Механики, мотористы, матросы и штурмана, умели находить свои неповторимые эпитеты.
 Уже тогда можно было бы предположить, что судьба «Боинга» будет решена самым неожиданным образом.
   Ночью, особо ответственных членов экипажа, то-есть командный состав, с приданными ему сознательными курсантами, в пропорции один к трем, железной волей первого помощника, был выставлен на бессонную вахту.
   И всю ночь, мирно спящие рыбаки, и ошалевшие от такой сюрреалистической картины, местные постояльцы, благоразумно попрятавшиеся по номерам, слышали сквозь сон, мерную поступь суровых патрулей в безлюдных коридорах канадской гостиницы.
   Утром мы спустились на завтрак в зимний сад, и рассевшись за столики, вокруг бассейна, отметили некую странность.
   Лифт, как и вчера возносился в лазурные просторы, но самолет не пикировал к прохладным водам. Его просто не было на конце троса.
  Ввиду этого, странного и загадочного явления, завтрак проходил в гробовой тишине.
  Что-то такое зрело в пластмассовой свежести зимнего сада, и неотвратимо надвигалось на наш экипаж, холодком и мурашками пробегая по нашим спинам.
  Наконец, откуда-то из дальних кустиков, вытолкнули маленького, полного человечка, в галстуке бабочке и пиджачной паре, и он, робея и оглядываясь, подошел к капитану, и стал что-то, экспрессивно размахивая руками, говорить ему.
   Капитан, жуя бекон, со всем соглашался, и благосклонно отвечал ему - «Yes!».
   Вскоре, ближайшему окружению «Мастера», стало понятно, что без толмача в этом деле не обойтись, а толмачом  в этом экипаже единогласно, как культурный и хорошо образованный человек, знающий наизусть монолог Гамлета, был назначен я.
  Я был схвачен, брошен поперек седла, и доставлен бешеным галопом к шатру повелителя.
 – Чего он хочет то? – спросил повелитель.
 Человечек вынужден был повторить  свою арию мне, заглядывая с надеждой в  бездонные, слегка стеклянные, от свалившейся на мою голову ответственности, синие очи.
  – Говорит, что кто-то из наших сорвал с троса самолет, и просит его вернуть.
  Капитан поперхнулся беконом и воззрился на человечка  в изумлении.
  – Самолет? Какой самолет? – бессмысленно спросил он.
  За его долгую карьеру моряки из доверенного экипажа творили всякую дичь. Советский моряк, а особенно его рыбацкая ипостась, в силу особенностей профессии, редкий затейник. Но чтобы самолет!
   Я показал капитану на, сиротливо болтающийся над бассейном, конец противовеса.
  –Еще вчера там висела двухметровая модель «Боинга». Говорит наши сорвали.
  – Но там же метра три до воды! Это же физически невозможно!
  – Вы знаете, – застенчиво обратился ко мне человечек, – наши постояльцы частенько прихватывают из номеров халаты, полотенца, тапочки. Бывали случаи, когда пытались украсть телевизоры. Мы привыкли. Но мы не могли и подумать, что кому-то понадобится пластиковая, двухметровая модель авиалайнера. У нас не было русских постояльцев до вашего появления здесь. Это странно, но администрация отеля сильно впечатлена. Администрация просит Вас вернуть «Боинг», и мы обещаем, что не будем предпринимать никаких действий против Вашего экипажа.
  – А с чего вы решили, что это наш экипаж виновник этого безобразия? – спросил я.
  – Видите-ли, – еще больше застеснялся человечек, – сейчас в нашем отеле только одан организованная группа. Это Вы. И мы подумали, что провернуть такое дело в одиночку невозможно.
  Капитан Шестаков, выслушав это, доел бекон, сосредоточенно встал и, аккуратно сложив салфетку, обратился к экипажу, делая мучительные паузы между словами:

   – Значит так... Исчадия ада...»Боинг» вернуть...Всем сидеть по каютам до отлета...И знать не хочу...А узнаю, отправлю домой, и будете до конца своих дней ловить рыбу в Черной речке... Позор мне,,, А Вам моя беспощадная месть,,,Все!
   И ушел.

  Через полчаса «Боинг» внезапно нашелся в коридоре шестого этажа, чисто случайно возле номеров нашего экипажа. Прибежали шустрые ребята, в смешных тюбетейках, и куда-то его унесли.
   Вечером, голодные и злые, мы вылетели в Сент-Джонс.
   По чистой случайности, в день нашего прилета, к бухте, где стоял наш пароход, приплыл огромный айсберг, и словно пробкой захлопнул горло пролива Нарроу в огромной бутылке гавани Сент-Джонса.
   Весь экипаж две недели ждал пока он сдвинется с места, бездельничая, поглядывая с борта на промерзший, под февральским снегом, город.
  Но это совсем другая история.
  Спустя годы, когда мы, с Юрием Николаевичем, тихо брели по Тотенхам-стрит в свою Лондонскую гостиницу, он, вдруг, вспомнил  историю с «Боингом» .
  – Скажи, Витторио, а ты помнишь ту историю на «Нарвской заставе», как наши «артисты» самолет в Монреальской гостинице приземлили?
  – Еще бы мне не помнить, Юрий Николаевич! Собственно, это мной его и приземлили.
  Юрий Николаевич аж споткнулся, но быстро взяв себя в руки, остановился и потребовал – Ну-ка, ну-ка, рассказывай.
   – Главными виновниками того безобразия были, как ни странно, старпом и стармех. Почтенные, достойные люди.
   – Достойные, говоришь, – перебил меня Юрий Николаевич, – Правильно говорят, что моряки, как дети. Только у них «достоинство» побольше, а ума поменьше!
   – Именно так, Юрий Николаевич.
   – Так вот, в 4 утра эти «два товарища» заступили в патруль, совместно с приданным ими курсантами Верещагиным и Оргеевым, предварительно уничтожив содержимое мини-бара в номере стармеха и уже на 10 минуте патрулирования им стало жарко, скучно, и некомфортно мотылятся туда-сюда по безлюдному коридору.
   И они пошли купаться.
   В процессе купания висящий под потолком самолет привлек их внимание своей красотой и хрупкостью. Неясные мысли быстро оформились в страстное желание обладать им.
   Тут же был разработан план.
   Ониже инженеры!
   Курсант Оргеев был заслан в лифт с приказом зафиксировать его в высшей точке подъема. Курсант Верещагин был использован в виде снаряда.
   В тот момент, когда самолет завис над водной гладью, катапульта с силой в два инженера, мощно выбросила вверх снаряд имени курсанта Виктора Верещагина.

   Я летел сквозь пространство.Так страшно и весело мне было скользить над окутанной сумраком  Землей.Боги мои, как же просто оторваться от тверди.Достаточно лишь посильнее оттолкнуться ногами, и вытянувшись струной, взлететь , вольно и свободно в другие, неведомые людям, пространства.

  В высшей точке полета мои руки обхватили корпус модели. Что-то несильно затрещало, звонко лопнуло, и мы дружно спланировали на водную гладь.
  Модель самолета была огромна.
  Даже вытащить ее из бассейна - уже было нетривиальной задачей.
  Но мы справились.
  Два инженера внимательно осмотрели добычу, и оценили способ ее крепления.
  – Хлипкая конструкция, – авторитетно заявил стармех, – представляете, если бы она кому на голову свалилась?
  – Мы сделали благое дело! – подытожил старпом, и облачившись в халаты, с самолетом на плечах, мы отправились в номера.
Вот так все и было.
– Даа! – протянул Юрий Николаевич, выслушав мою исповедь, – Нет такого дела, которое Вы не могли бы изгадить, из благих побуждений. Но с другой стороны... Плюшевый медвежонок, которого они там подвесили вместо «Боинга», смотрелся безобидно и радовал глаз, а не пугал, как эта ядовито-зеленая хрень, с размахом крыльев в два метра. Так что молодцы! Удивительно, что идея стырить халаты Вам даже в голову не пришла! Я, даже где-то, горжусь своим экипажем!