Если горечь осталась не в сердце она, а в тарелке

Если горечь осталась – не в сердце она, а в тарелке,
С которой струя из под крана смывает подобье обеда,
Хотя, скорей всего, лапой пламени с газовой горелки
Выжгло всё подряд, так, что даже на чай не позвать соседа.

Гель предназначен для душа, но не для души, и усталость
Смыть невозможно, и причина не только в грязной воде,
А в отсутствии ванной комнаты, и всё, что вообще там осталось –
Показания счётчика, и звук сточных вод в пустоте.

За окном скоро будет рябина, значит, год не настолько голодный
Хотя бы для птиц, если, правда, погода сжалится.
Только август сейчас, как будто не месяц, а вовсе объект инородный,
Не выдержит травли погоды, и, с горя забывшись, отравится.

Сегодня так много чаек, слетелись в стаю над самым берегом,
С чего делаю вывод – природа не так мертва, как казалось,
Значит, если во снах я грезил с родным своим встретиться Тереком,
То теперь я проснулся, и от прошлого мало что в жизни осталось.

Друг мой, вижу тебя, в торгрядах, где машины скопились,
Ориентируюсь плохо ещё в этом городе, но по-моему,
Ты бежал на восток, где старинные дворики быстро сменились
Могилой веков. Ты услышишь мой крик – обустрой ему

Таковую зарю, чтоб домов покраснели панели,
Одинокие женщины спрятали взгляд под ладонью, а я
Проснулся опять, и чтоб серые койки успели
Заскрипеть, отпуская меня на прогулку. Края

Бесконечного севера, правда, не там, где медведи и льдины,
Но где летом во двор не выйдешь из дома в трусах,
Теперь уже здесь. И таблетку запив спирулины,
После завтрака, можно смотреть, как звенит в облаках

Колокольная башня. И старым крестом над районом
Пугает под вечер, и грозно глядит своим станом.
Завтра утром рассвет между улицей и стадионом
Доползёт в это место, и скроется в стройке, за краном.

Вот бы вечная жизнь каждый день представлялась иначе,
Чтоб не только поэт – а газетчик, торговец, и сторож на
Шлагбауме, перед въездом в завод. Тяжело, а тем паче,
Убийственно сердцу лишь в двенадцать часов осторожно,

Чтоб никто не проснулся, работать над чем-то великим,
Когда столько знакомых, не знающих книг, не считаю-
щих нужным искусство. И на той стороне, где за диким
Волжским лесом начнётся свобода – я кому-нибудь всё прочитаю.