Мираж в пустыне. Почти сказка

***********************

В далеких краях, где безоблачное небо раскинулось над бескрайними травянистыми полями прерий и засушливыми песчаными пустынями, где одинокий странник, напрасно вглядываясь в горизонт, выбирает направление своего пути по магнитной стрелке и по путеводной звезде, где ни дерево, ни куст, ни холм, ни гора не ласкают усталого глаза, — там фата-моргана создает свои обманчивые образы, то манящие и пленительные, то дразнящие и мучительные.

Уже на рассвете начинает она свою причудливую игру, и когда солнце, вытесняя ночную тьму, незаметно приближается к кромке горизонта, на порозовевшем востоке, словно построенные невидимыми руками, появляются волшебные дворцы, живописные города, стройные колонны и арки, которых не могло бы придумать самое смелое воображение. Говорят, что это отражающиеся в верхних слоях воздуха горы, холмы и леса, которые слишком далеки, чтобы показаться на горизонте.

Но вот солнце поднимается все выше, воздушные образы бледнеют, становясь похожими на уходящие сновидения или сотканные из сладких ароматов дворцы эльфов в волшебных сказках. Когда первые лучи солнца освещают землю, они, наконец, полностью растворяются в солнечном эфире, и путешественник видит прерию как зеленое, мерцающее море, а желтую песчаную пустыню — как неподвижный, устрашающий образ смерти. –

Когда темные тени еще лежат на равнине, роса сверкает на отдельных стебельках, как жемчуг, и слегка увлажняет остывший песок, тогда наездник в пустыне стряхивает пыль с одеяла, седлает свое терпеливое животное и, пользуясь свежестью утренних часов, отправляется в путь, двигаясь с удвоенной скоростью.

Он с удивлением смотрит на города и замки, зубцы которых призывно колышутся перед ним, возвещая о скором восходе солнца. Он знаком с фата-морганой и просчитывает путь, который отделяет его от тенистых лесов и высоких гор, присутствие которых далеко за горизонтом выдает ему игра солнечных лучей. Его спутник, сын прерий, не спускает глаз с фантастических форм и благоговейно шепчет: «Это Маниту, который призывает к терпению и показывает нам золотые вигвамы в благословенных охотничьих угодьях».

Солнце поднимается выше. Лучи его тысячекратно преломляются на гладких, камешках, покрывающих землю разноцветной мозаикой, и усилившийся блеск больно отзывается в ослепленных глазах. Мужчины, опустив головы,  отдыхают в седле, и, опустив головы, идут животные, как бы в предчувствии мучений, которыми грозят им усиливающийся зной и появившаяся жажда.

Всадники избегают разговоров, ведь последний глоток из фляги, выдолбленной из сушеной тыквы, уже осторожно выпит рано утром, и кто знает, где и когда они снова встретят воду, ведь кругом, куда ни глянь, нет никаких признаков близости источника. Исчез даже утешительный мираж, повествующий о далеких лесах и ручьях, его место занял его мучительный собрат, который в песчаных степях Африки красноречиво называют «жаждой газели».

Дружелюбно манит к себе гладь воды небольшого озерца. Хоть оно и окружено сухим белесым песком, но тем ласковей голубое небо отражается в его прозрачных водах, что кажутся слегка зыбкими, словно движимыми дыханием легкого ветерка.

Путешественники оглядываются и внимательно наблюдают за поведением своих животных, но те, руководимые инстинктом, неуклонно идут по своему трудному пути, склонив головы и не обращая внимания на воду, которая в едином ритме с ними дразняще скользит впереди.

Солнце поднимается еще выше, и жгучие лучи почти вертикально падают на раскаленный песок. – Внезапно озеро начинает расширяться во все стороны, и вдруг широким полукругом разливается вокруг странников. «Это призрак пустыни», — говорит белый всадник своему спутнику. «Это злой дух, который мучит нас, — отвечает тот, — он приглашает нас сделать привал, чтобы тем вернее погубить, но его усилия напрасны, даже животные не верят ему».

Узкая полоска суши, отделяющая обширное озеро от горизонта, постепенно исчезает, наконец, пропадает совсем, и, как в бескрайнем океане, взгляд блуждает по водной поверхности, сливающейся в невообразимой дали с солнечным эфиром.

Раскаленный воздух дрожит и переливается, все так же перекатываются волны озера – однообразно и равномерно. Путники преодолевают милю за милей, и с такой же скоростью удаляется перед ними обманчивая гладь воды. Песок хрустит под ногами животных, и дыхание с хрипом вырывается из их стесненной груди, а вокруг мертвая тишина. Кажется, что все окрест вымерло, и если не считать нескольких золотистых ящерок, спешащих куда-то по рыхлому песку, в этом удручающем одиночестве не видно никакой жизни.

Проходят часы, изнуренные животные следуют за бегущим озером, которое то расширяется, то сжимается, постоянно отодвигая свои низкие берега. На нем появляются и снова исчезают острова, узкая полоска земли очерчивает горизонт, и временами водные струи дрожа выстреливают в разные стороны.

Солнце заходит, его лучи косо падают на землю, островов на воде становится все больше, а воды меньше, пока, наконец, на тускло-желтой песчаной поверхности не останутся лишь небольшие редкие лужицы. Но и они пропадают. И вот она снова лежит вокруг, равнодушная в своем печальном запустении и одиночестве, -- голая бесплодная пустыня.

— Когда же наконец будет вода? — произносит один из путников, с состраданием поглаживая пыльную и мокрую от пота шею своего терпеливого животного.

— Мы будем там до захода солнца, — отвечает его товарищ, и они снова молча едут рядом друг с другом.

Но внезапно животные навострили уши, фыркают, выдыхают горячий воздух из широко раздутых ноздрей и без кнута и поводьев ускоряют шаги. – Ничто не сообщает человеческому глазу, что вода близко, но животные почуяли ее. Огонь вспыхивает в их глазах, и они мчатся так легко, как будто нет никакой ноши на их натруженных спинах. Через час всадники и животные жадно пьют из скудного, но прозрачного родника, едва увлажняющего песчаную почву небольшого оазиса.

Немного травы, смешанной с колючками кустарника, удерживает животных на месте лучше, чем самая прочная привязь. Солнце садится, сумерки быстро превращаются во тьму, глубокие тени покрывают все, чего мог бы коснуться глаз. И после скудной трапезы припасами из седельной сумки путешественники ложатся, чтобы насладиться освежающим ночным отдыхом после трудного перехода.

А усеянный звездами небосвод сияет мягким светом, молчаливо рассказывая нам о том, что всё в этом мире следует своим предначертанным и обманчивым путем.

_