Попутчица

 



— Ты хочешь написать об отношениях? Зачем? Всё уже написано. Что тебе? Бунин, Чехов? — уже не новый смартфон поблескивал экраном, — «Поиск» ткни, я тебе всё найду.

— Откуда ты, кусок неживой материи, знаешь всё это, ведь тебя собрали два года назад, — человек открыл клавиатуру.

— Хочешь написать сам… Упрямец, ты пишешь уже тридцать лет. Ты уже забыл, как делал мной скан с машинописных листов, там была указана дата. Тебе лень было самому набрать текст. Ладно, валяй, только подзаряди меня и можешь впихивать в меня свои мысли. Только без ошибок!

***

Поезд отправлялся. Суета и движение поутихли. Одно из купе занимал мужчина интеллигентного вида, ещё не старый, но и не молодой. Впрочем, возраст его не имеет значения. Он был один, когда в купе вошла девушка лет двадцати. Они не были знакомы, но человек узнал её: только что на перроне, среди других людей, он увидел её, сразу выделил из толпы, задержал на ней взгляд и, поймав ответный, поразился его близости и откровению. На какую-то секунду мужчина даже забыл о том, зачем он на вокзале, легко и грустно стало у него на душе, но через мгновение оцепенение прошло, людской водоворот подхватил и его, и он, как и другие пассажиры, приступил к долгожданной посадке — шумной и суетливой.


Несмотря на разницу в возрасте, они, кажется, понравились друг другу. Это чувство обоюдной симпатии немного стесняло их. Девушка была смущена неожиданной встречей, а может, ей было неловко от своего недавнего неосторожного взгляда, и он также испытывал волнение и робость, как будто не был он взрослым серьезным человеком, а был юношей... Он помог ей расположиться, было что-то даже сказано между ними, но разговора не получилось: мешала странная скованность и замешательство. Виной тому, верно, было её лицо — свежее, чистое, совсем юное и руки — тонкие в запястье, с изящным маникюром, но обладавшие, как казалось, скрытой энергией и чувственностью — руки женщины.

«Так, кто же моя попутчица?» А ведь лет десять-пятнадцать назад он имел особое чутье, умел по едва заметным чертам, жестам, интонации, а может, больше всего по выражению глаз определить положение и возраст женщины и нередко бравировал этим, имел успех и, кажется, изучил предмет сей почти досконально.

«Как давно это было и что со мной сейчас?» — человек опустил газету, чтобы ещё раз скользнуть взглядом по приятному овалу лица напротив, почти сформировавшейся груди, плечам и рукам.

***

«Она будет принадлежать кому-то, и этот кто-то будет обладать её красотой, не любя и не ценя — грубо и походя? А может, наоборот, эта почти зрелая красота через несомненное обаяние и угадывающуюся чувственность скоро приобретет огромную власть над мужчинами. И всякий раз, прикоснувшись хоть на мгновение к ней, будет трепетать пылкое юношеское сердце; сильно и часто, в такт всем её желаниям, застучит зрелое сердце мужчины; надсадно, с перебоями забьется чьё-то пожилое сердце, и не выдержав уже забытого ритма, замрёт, обретя покой, оставив сомнения о смысле и ценности уже прожитой жизни.

Или она уже знает о силе этой власти, и я сам невольно испытываю её действие на себе? Да нет! Все-таки эта девушка ещё ребенок», — заключил он, правда, без особой уверенности.

***

Он пробежался взглядом по газетным заметкам, она достала (нет, не мобильник, тогда их просто не было) книгу, но вскоре, встретившись взглядами, оба улыбнулись — стеснение уже не мешало начать обычный разговор двух пассажиров.

***

Как объяснить эту взаимную симпатию и взаимное влечение? Что привлекало её в нём, уже седеющем и немолодом? Может, всё ещё юные глаза, или стройная, худощавая фигура, или некая печать достоинства и благородства, которую обретают некоторые мужчины со временем и которую так легко находят девушки в каждом, как им представляется, подходящем на роль спутника жизни. И почему её черты — глаза, нос, губы, в отдельности много раз виденные им у других, собранные воедино в ней, приобрели особую значимость и совершенство?

Трудно и даже невозможно ответить, да и ни к чему искать объяснения чувствам, как нельзя объяснить себе, почему мы иногда отдаем «последнюю рубашку» незнакомому человеку и в то же время сторонимся давнего знакомого, во всем положительного, и хотя и водим с ним некое подобие дружбы, как-то ждём чего-то нехорошего, и, получив это наконец, говорим себе: «Ах, чтоб тебя! Ведь чувствовал же!»

***

За окном мелькали столбы, быстро появлялись и тут же исчезали деревья и кустарники, растущие вдоль полотна. Медленно плыли расположенные поодаль рощицы, отдельно стоящие деревянные домики, огороды и усадьбы возле них. Неподвижным было только небо над неясно угадывающимся горизонтом, и почти не двигался большой холм с людскими постройками у подножия и то ли разрушенным храмом, то ли причудливой скалой на вершине. Холм был центром, вокруг которого вращались с разной скоростью тот же лес, отдельные деревья, хижины, дороги, столбы и дальше и, быстрее всех, сам людской поезд.

Похожим водоворотом проносились его мысли о давнем, забытом чувстве, когда он неотрывно смотрел в широко распахнутые глаза той, стоящей так близко тем далеким летним вечером на набережной, возле широкой, спокойной поверхности полноводной реки. И напомнил об этом, слегка кольнув в область сердца, тот взгляд незнакомой девушки на перроне.

После беседы наши путники замолчали. Она продолжила чтение, мужчина пытался разглядеть каменные контуры на вершине холма, но так и не поняв, что это — творение природы или человека, вновь взглянул на свою спутницу.

— Вы любите прозу Бунина? — пассажир обратил внимание на знакомый томик серии «Классики и современники».

— Да, мне нравится, — девушка отложила книгу чуть в сторону, недалеко, чтобы можно было вернуться к чтению, в случае если нить разговора потянется не в нужную сторону.

— Что же больше других? Из рассказов, конечно, — поинтересовался он.

Она чуть помедлила.

— «Лёгкое дыхание» и ещё...

— «Солнечный удар», — опередил её собеседник.

— Как это вы угадали? — она даже всплеснула руками. — Расскажите, как вы угадали... или угадайте что-нибудь ещё. Ну скажем, сколько мне лет? — и улыбнулась, как улыбается ребенок перед новой, незнакомой, но страшно интересной игрой.

Немного подождав, он снял пиджак, пересел точно напротив, попросил её руку и легко сжал в запястье.

— Это не сложно. Разрешите? — и приблизился к её лицу. Елочки ресниц распахнулись, как крылья бабочки на цветке: смотрите, какая я красивая. Но его взгляд нацелился на зрачок, верней, на бархатистый край овала диафрагмы радужной оболочки удивительного темно-карего цвета.

— Попробую определить, на сколько я старше. Не обидитесь? — и продолжил. — Буду называть цифры, а вы про себя отмечайте, больше они или меньше ваших лет?

Девушка внимательно слушала, хотя и продолжала улыбаться.

— Двадцать пять, — он начал счёт. Радужница живо отреагировала: зрачок расширился подобно диафрагме фотоаппарата.

— Пятнадцать, — диафрагма сузилась. Бабочка замерла на цветке, сложив темно-бархатные крылья: это «траурница». Последовало ещё несколько цифр. На цифре 19 колебаний не было. Щёлкнул затвор, но бабочка не улетела.

— А теперь месяц, — он снова стал медленно считать. — Первый — январь, второй — февраль, третий — март…

Далее последовали апрель, май, июнь.

— Июль 1980-го, вам сейчас девятнадцать!.. Двадцатью двумя годами раньше дня вашего рождения в бухте Литуйя, на Аляске, после подземного толчка гигантская волна смыла береговой лес на высоте 524 метра, — поучительно произнес он. — И это случилось... — его кисть чуть сильнее сжала её руку.

Линия жизни её левой ладони коснулась линии сердца на его правой руке и замерла. Зрачки расширились до размера маленького туннеля, с темнотой которого слилась и исчезла бабочка, взмахнув темно-бархатными крыльями.

— Девятого июля, — почему-то первой шепнула она, освобождая свою руку, которую он уже не удерживал. — Вы угадали.

***

— Стоп! Ты подобрался к оранжевой зоне. Кто тебе поверит: семейный в возрасте герой так себя ведет? Напишешь сейчас глупость. «Если вы запрограммированы сделать глупость, вы её сделаете. Кнопки Overview в ваших извилинах нет!» — экран смартфона опять ожил.

— Подожди ты… Кому интересны семейные дела героя?

— Глупец, первый коммент, первый вопрос будет об этом, если кто-то вообще прочтет твой бред. Он женат или нет? — смартфон ощутимо нагрелся. — Не веришь — нажми на «ещё»!

— Что ты знаешь, кусок железа в 128 гигов с проводом, про слово «ещё»! Это слово, сказанное тихо, чуть слышно, тёплыми женскими губами, вполне может в одно мгновение перевернуть любую жизнь! — человек со смартфоном занервничал.

— Ты про поцелуй несостоявшийся? Будь осторожен. Жми на Exit, если что. И отключи меня от сети.


Девушка смотрела доверчиво и удивлённо.

— Вы фокусник?

— Это у меня после «солнечного удара», — объяснил он. И добавил, — Прочитанное в книге случилось со мной в жизни, с небольшими отличиями, конечно.

Потянуло на откровения: купе-то пустое. Новые пассажиры когда ещё подсядут. А это знак.

Где-то в уголках сознания хранится нечто, пункт, подобный черному треугольнику, нажми на который — и с диска памяти начнет считываться история отношений, история любви, порой едва начавшаяся, порой грустная, порой смешная, слишком откровенная в близости или чуть угадывающаяся в редких строчках писем, написанных от руки.

***

Проводник принес чай.

Ещё не наступило то время, когда вместо скатерти расстилается газета, достается снедь, крошится хлеб под перочинным ножом и накрытие стола венчается невинной бутылочкой водки, совершенно случайно оказавшейся в чемодане одного из пассажиров.

newslife.pro
Купе, в котором только двое, внимание и доверие в женских глазах напротив, перестук колес и остановившееся время.

Можно начинать.

***

«Это случилось коротким жарким летом в одном закрытом городе, где я провел три года, ну, скажем так, в длительной командировке, лет двадцать назад, и влюбился.

А то, что это было не просто увлечение, я, наверное, понял, когда солнечным воскресным утром стоял у «стекляшки» и ждал. Так она назвала прозрачную остановку общественного транспорта, где назначались наши свидания. Череда прошедших без нее тускловатых дней завершилась наконец днём встречи.

А еще у нас есть сайт с рассказами - razkaz.ru
Прозрачный воздух, голубое небо, белизна редких облаков, зелень газона в скверике гармонично дополняли друг друга. Похоже, и серый асфальт вписывался в эту гармонию. Возможно, мне так только казалось, но как могло быть по-другому, если по серой дорожке, на фоне зелени газона, в белом платье шла она.

В ней мне нравилось всё: даже черты, ну никак не претендовавшие на совершенство — и угловатая неторопливость походки, и крошечные оспинки на левой щеке — след перенесенной ветрянки, и вздёрнутый кончик носа, реагирующий на улыбку смешным кивком. Обычно неразговорчивый, я находил массу тем для бесед, историй, анекдотов и, слыша её смех, я рассказывал ещё и ещё. Одиночество в этом городе, ставшем моим пристанищем на три года, уже не тяготило меня.

«Нет, не она», — девушка в белом прошла мимо: утреннее ожидание только усиливало радость встречи.

Прошел, однако, уже час. Солнце перестало ласкать, лучи стали жёстче, предупреждая: могу и обжечь. Теперь в каждой женской фигуре, издалека идущей к «стекляшке», я видел её черты, но тут же понимал, что обманывался. Она оказалась рядом совершенно неожиданно, в окне подкатившего автобуса, и я едва не пропустил её. «Что же, тем интересней будет рассказ об ожидании и о солнечном предупреждении», — осталось только ощутить её маленькую, твердую ладонь в своей. Вот и последний пассажир вышел. Но где же она? Верно, стоит уже сзади и смеётся над моей растерянностью.

Но и сзади её не было. Её профиль оставался там же, за стеклом автобусного окна. Она слегка покачала головой из стороны в сторону.

«Нет!!!»

Автобус, чихнув выхлопом, увез её из моего сегодняшнего дня. Успеть заскочить в закрывающуюся дверь можно, но... моя любимая была не одна!! И черты лица её спутника насторожили меня схожестью с её лицом. И это была не схожесть, передающаяся из поколения в поколение, а та, по которой мы неосознанно ищем подругу или друга на всю жизнь.

Разочарование настолько быстро сменило радость, что пришлось даже присесть на облупленнный конец деревянной скамьи. Солнце жгло немилосердно. Предстояло прожить этот так чудесно начинавшийся день, а как, я тогда не знал. Как прожить жизнь, приблизительно знал, а вот день решительно не представлял.

Некоторое время я видел перед собой только серый асфальт тротуара, по стремительно нагревающейся поверхности которого я шел, верней, плелся к себе. Вернувшись, осмотрел свою комнату, убранную вчера с особой тщательностью, подержал в руках купленную заранее бутылку вина, открыл, выпил немного, подождал. «Сегодня её не будет, но может, завтра, послезавтра, через неделю мы всё-таки увидимся?» — разгоряченный, раздосадованный, я пытался прийти в себя. Прохлада нескольких глотков вина подействовала неожиданно: капля вина причудливой кляксочкой отметилась в углу чистого листа, приготовленного для работы, но на котором в этот «переживательный» момент стояли два частых спутника переживательных жизненных моментов — бутылка и стакан. Соседа, обещавшего вернуться только завтра, чем он обрадовал меня с утра, не было.

Я извлек лист из-под предметов, написал дату в правом верхнем углу и первую строчку: «Знакомо ли вам...», потом ещё строчку, ещё; далее последовал другой лист. Делясь душевными переживаниями с бумагой, я заметил, как понемногу слабел сердечный дискомфорт, что было отмечено очередным глотком вина и очередным листком, впрочем, довольно быстро исписанным. Дав волю своим душевным переживаниям, но уже описывая их как бы со стороны, я так увлекся, что в конце последней фразы «... не хотел жить...» после многоточия чуть не написал редакторское: «Ах»!

Вино, приготовленное для двоих, закончилось. Перечитав написанное, проставив запятые и почувствовав себя постаревшим на десять лет, потащился за конвертом, окунувшись в душную, шумную, ставшую чужой атмосферу города. Прорезь почтового ящика с трудом пропустила пухлую корреспонденцию: она получит письмо.

Вспоминая потом вместе со мной эту историю, после простого и милого объяснения, она смеялась, а я говорил, что чуть не получил «солнечный удар».

Я был счастлив!

Но настоящее закончились, а начаться будущему мешало прошлое. Но ничего не мешало писать письма».

***

Видя внимание и участие в глазах напротив, человек вспоминал мельчайшие подробности того жаркого дня и следующих за ним. Однако последовала пауза.

— Не утомились ли вы? — спросил он.

— Нисколько, но подождите меня, — и, отложив книгу, девушка вышла. Вместо закладки лежал сложенный лист бумаги. Лист был чистым. Достав ручку, он быстро написал несколько предложений и, свернув лист так же вдвое, вложил в томик. Визитку, повертев, оставил в кармане...

Дождавшись её возвращения, он решил, что теперь его очередь прогуляться до тамбура. Выйдя из душноватого купе, пассажир с удовольствием задержался у приоткрытого окна в коридоре. Рельсы соседнего пути струились рядом двумя стальными ленточками.

«Близость? Странно, но воображение тогда не рисовало никаких предполагаемых картин. Пока бокал полон, желания наполнить его полнее ведь нет. Чаша счастья была до краев наполнена ее походкой, жестами, смехом, улыбкой, разговором или молчанием. И у него всегда что-то находилось, чем увлечь ее — рассказом, беседой, прогулкой: бокал не пустел. Лёгкое головокружение от её особенного прикосновения: «Сегодня можно все?» Чуть заметный кивок: «Сегодня можно все». Бесконечность вечера и ночи того «сегодня». Была слеза на её оспинке на левой щеке и было «Ещё…», произнесённое горячими губами, пока эта слеза, его слеза катилась по её лицу. И это под утро, уже без сил».

«Почему всё дорогое, светлое и чистое мы связываем с женщиной?» — размышлял он, глядя, как ленточки рельс удваивались, разбегались в стороны, сходились, вновь удваивались, уже медленнее, множились и, наконец, неторопливо расползались без всякого счета между появившимся светофорами, стрелками, отдельно стоящими вагонами, и исчезли под длинными составами в проёмах показавшейся вокзальной платформы. Поезд замедлил ход, дрогнул и замер.

***

«Случалось ли вам когда-нибудь в толпе, сутолоке, да бог знает ещё где, встречать взгляд ясный и чистый. Видение мимолётное, один миг, но столько в нём любви, понимания и ещё какого-то неизъяснимого чувства, что долго стоите вы заворожённый, забыв о привычном, ставшем вдруг серым для вас мире. Что это было? Воспоминание далёкого, единение душ? А может, это жизнь, судьба ваша несостоявшаяся промелькнула в этих глазах напротив? Не знаете вы, но помните этот взгляд до самой смерти.

Вам от С.А.»

Ни даты, ни подписи.

Юная женская рука, тонкая в запястье, медленно свернула листок обратно вдвое.

***

Человек у окна торопливо вернулся в купе. Его соседка была собрана и готовилась покинуть купе.

Они попрощались, сказав друг другу несколько слов, наверное, не те, что хотели сказать, и какие надо было сказать, но они так и не были произнесены, бог знает по какой причине.

В купе, шумя, загружались другие попутчики. Пассажир с сожалением перевесил пиджак, привычно похлопав по карманам, подвинулся ближе к окну: газета похоже сейчас пригодится.

***

«Симпатичная девушка. Даже грустно как-то без неё. Зато время прошло. Повезло с попутчицей», — думал он, приглядываясь к новым соседям. Новые — трое, похоже, командировочные из какого-нибудь закрытого «ящика», и едут привычным маршрутом. Торопливо рассовали вещи по полкам, оставив спортивную сумку на верхней полке. Присели, передохнув и перебросившись несколькими фразами меж собой.

— Доставай, — скомандовал самый старший из них, и молодой малый, привстав, подвинул сумку ближе к себе. — Тут книжка какая-то. Не ваша? — обратился он к пассажиру. — Бунин.

Человек у окна задержался с ответом.

— Ах, да! — протянул руку и, извинившись, вышел из купе.

«Как же так?!» — раскрыл, тряхнул томик. Пусто.

Но на обратной стороне обложки красивым женским почерком, хоть и наспех, было написано несколько строк: «Спасибо за путешествие и за письмо. Книжку оставьте себе. Думаю, вы уже нашли её. Вспоминайте. Лена»

***

Экран потух, затем снова засветился.

— Теперь жди, что ответят. Отнеси меня, пожалуйста, на стадион. Подышим, я включу шагомер — походим лучше там. А то ходил бы без меня по редакциям…

---

Автор рассказа: Александр Я.