Вязь на исходе самоубийц

в  необычный  туман 
у  моей  совы  два  крыла
и  не  одно  не  сломано,
у  меня  не  одного,
но,  как  в  пустой  кузне,
пущу  корни  одиночества,
откажусь  от  названий  себя  жалеть  стеной  цифр,
где  твёрже  стали  стекло  плющит  взгляд, 
как  не  плющат  ни  одни  глаза,
где  на  меня  таращит  вес  плита…

кричит  крыса  в  своей  норе,
я,  в  своей  дыре,  ночами  любуюсь  мехом  из  кожи,
а  вокруг  незнакомые  патологоанатомы,
они  последние  в  этой  жизни  врачи
несут  горячий  сугроб  электричества,
их  календарь  завалил  бело - голубой  свет
заходящего  на  посадку  солнечного  диска…

в  моём  измерении 
скрипка  с  петлёй  из  струн  у  горла  всё  туже,
завидно  терпя,
уводит  иной  лисий  прищур
истерикой  заметая  тягость  момента,
и  давит  в  пюре  молекулярную  структуру
стареющего  неоном  бетона,
вычёрпывает  договорённость,
соблазняет  отдельные  части  неподвижно  трястись  в  паркинсоне…

на  мне  костюм  из  глаз  ржавчины,
во  мне  воздух  промышленным  масштабом  излечимой  болезни,
наугад  спрятан  запах
и  шанс  показать  себя  в  отражении  не  имеет…

а  кузница  пуста,
город  встречает  вечер  вечного  расстояния,
город  встречает  вечер
и  тот  охотно  встречается,
делает  татуировку  гравёру  по  памятникам,
наносит  тушь  зеркалам,
и  сколько  бы  отражения  не  молчали, –
одинокая  кузница  пуста,
огонь  не  лижет  железными  слёзами  лицо  кузнеца,
сова  исполняет  прощальную  трель 
насколько  хватает  в  необычный  туман  видеть  глаза.