Сава Хероним 1

Одесская Трагикомедия

Глава 1

Жил в городе Одессе и, вроде бы, не так давно — не так давно, потому что я это время помню, хотя с учётом моего возраста может кому-то показаться, что давно. Но, тем не менее, таки жил в Одессе сапожник Исаак Херoним.
Он имел свою сапожную будочку на углу Греческой и Екатерининской улиц, или как это называлось в наше время, Карла Либкнехта и Карла Маркса. Местные любовно окрестили винный подвальчик на углу через дорогу от сапожника "Два Карла", но будочка благодаря своему географическому расположению имела полное право на такое же название.
Плотно сжимая губами маленькие деревянные гвоздики, Исаак вытаскивал их изо рта по одному и сапожным молотком удивительной формы, очень отличавшимся от других обыкновенных молотков, громко заколачивал гвоздики в новенькие желтые подошвы.
Туфель лежал на металлической лапе с перевернутой ступней, и, закончив забивать гвоздики, Исаак доставал остро заточенный косой сапожный ножик и одним плавным движением срезал излишки кожи, и они желтой змейкой соскальзывали на пол.
Любители полюбоваться на чужую работу стояли возле будочки и имели море удовольствия.
Иногда к Исааку заглядывали разные люди, что-то предлагали, что-то спрашивали, и, продолжая сжимать губами гвоздики, Исаак отвечал, кивал или отрицательно мотал головой.
Исаак был женат на Нюське, и родила ему Нюська двух дочек, на что он громко жаловался друзьям в подвальчике через дорогу.
В связи с тем, что друзья нигде особо не работали и потому никуда не спешили, а Исаак угощал, они готовы были сочувствовать ему столько, сколько ему требовалось.
А жаловался им Исаак на то, что Бог не дал ему сына, а Нюська опять беременна, и что ему делать, если опять будет девочка...
Но с третьего раза Бог услышал его молитвы, и случилось то самое, о чём Исаак так долго просил. И дал Бог ему сына! Мальчишка родился крепким и рыженьким, 3.700. Назвали его Савелием и радовались до тех пор, пока не пришло время, когда одесскому ребёнку уже пора стать на стульчик и прочитать гостям с выражением какой-то стишок под бурные аплодисменты, но...
С логопедами в Одессе было плохо, вернее, практически никто не слыхал о таких, а для многих это слово вообще звучало так, что им можно было оскорбить мужчину, который больше любил мужчин, чем женщин.
Я это к тому, что мальчик большую часть букв выговаривал плохо, а такие сложные буквы, как "В" и "Р", категорически отказывался произносить, а буква "С" без свиста у него вообще не получалась.
И несмотря на эти мелочи, кому надо — его понимали, и в школе учился Сава очень хорошо. Можно сказать, отлично учился Сава, и по росту был первым в классе, а по физкультуре так только пятёрки.
Получал Сава образование в обычной очень даже средней школе, как вдруг неожиданно случилась Независимость, и обычная школа стала украинской школой, а "хто не скаче, той москаль", а москаляку, понятное дело, на гиляку.
Поэтому учительницу русского языка Галину Ивановну проводили на раннюю пенсию, и в класс пришла новая классная учительница, но уже украинского языка!
Её часто показывали по телевизору на различных заседаниях, где она кого-то, кто с ней был в чём-то не согласен, очень принципиально оскорбляла.
Женщина она была маленькая сверху, но очень большая снизу. Одета она была в тёмно-синюю юбку и строгую белую кофточку с жёлто-голубым флажком! Седые волосы завиты фестончиками, а толстенькие слегка нарумяненные щеки поддерживали очки в роговой оправе, а стёкла очков можно было использовать для выжигания по дереву в солнечный день. Если кто моих лет, так те помнят, как это делалось!
Властно оглядев класс, она плотно уселась на громко скрипнувший стул, протёрла очки краем юбки и положила на стол перед собой классный журнал.
— Ну що, будемо знайомитись! Мене звати Евдокія Потапівна. То ми почнемо з першої парти. Встаємо і гучно — ім'я та прізвище.
Когда дошла очередь до Савы, он встал и громко произнёс как мог:
— Сауа Хегоим!
Учительница, не взирая на тяжёлую нижнюю часть, быстро поднялась и ответила:
— Героям слава!
— А як тебе хлопчик звати? — собралась она было сесть, но после второго громкого "Сауа Хероим" опять вытянулась и чуть ли не крикнула:
— Героям слава!
И села.
— Так як тебе хлопчик звати?
— Сауа... Но тут его перебила Марийка Бондаренко, староста класса:
— Евдокія Потапівна, це його так звуть!
— Яке гарне ім'я, — сказала учительница и, чтобы не забыть, поставила Саве в журнал 12 баллов! (Ежели кто не в курсе, это наша бывшая советская пятёрка на новые деньги).
Во время урока Евдокия Потаповна частенько поверх очков поглядывала на рыженького Саву и одобрительно кивала головой.
После школы, зайдя в кабинет директора, который тут же встал, хотя если разобраться, то он был директор, а она простая учительница, но видно, не всё так просто. Ну, в общем, зайдя, она без приглашения плюхнулась на стул напротив директора, кивнула ему, и он тоже сел.
— Василь, — это она так к директору обратилась, несмотря на то, что он директор, а она вроде как простая учительница.
— Дуже мені сподобався той рудий яврейчик. Гарний хлопчик і ім'я таке розумне.
— І чемпион школи по легкой атлетике, — поспешил добавить директор, — однако говорит он не очень..
— Є в нас кому балакати, — отрубила Евдокия Потаповна.
А його треба висувати! Високий, відмінник, спортсмен і добре, що яврейчик. У нас вони, диви, усюди яврейчики, бо ми з ними брати тепер.
И началось восхождение Савы из класса в класс, аж до университета и до самой городской думы. На заседаниях его рыжая голова и широкие плечи производили что называется впечатление, и когда он первый вставал во весь рост и начинал аплодировать очередному докладчику, то остальной народ вскакивал как на пружине.
По предложению Евдокии Потаповны, которая заседала в думе аж с самого начала независимости, поручили Саве как молодому и честному от городской думы контролировать гуманитарку.
Не думал Сава, не гадал и во сне страшном ему не снилось, сколько нехороших людей слетаются на ту самую гуманитарку, которая свалилась на его рыжую голову.
Не помещалось у него в этой самой голове, почему добрые люди готовы поубивать друг друга, лишь бы получить право бесплатно и бескорыстно распределять подарки от зарубежных друзей.
Первый кандидат на распределение, узнав, что Сава большой поклонник футбольной команды "Реал Мадрид", принёс Саве просто так, как близкому другу, самый настоящий футбольный мяч "Реал Мадрид", на котором, как он клялся мамой, расписалась вся команда с запасными игроками и тренером в придачу.
Правда, когда Сава посмотрел послужной список кандидата, то не нашёл ничего, кроме начальной школы и судимостей за мелкие кражи.
А вот люди, которые поумнее, достали свои старые туфли и потянулись они в будочку Исаака Хероима, чтобы починить любимые свои туфли, да и за жизнь поговорить с мудрым сапожником.
Беседы перемещались из будочки через дорогу в подвальчик "Два Карла", но только теперь не Исаак жаловался, а Исааку жаловались на несправедливость, на тяжёлую жизнь и особенно на малые заработки.
И теперь уже не Исаак платил, а платили добрые люди, чтобы он их выслушал и проникся сочувствием к их бедственному положению.
Поначалу Исаак удивлялся, почему к нему помимо туфель понесли душевную боль в таком количестве, ибо от дел, происходящих в думе, он был далёк, но когда к нему доверительно обратился Арончик Гиндентуллер, он начал кое-что соображать.
Арончик был человеком уважаемым даже за пределами перекрёстка, и ходили слухи, что у него было почти законченное высшее образование.
— Понимаешь, Исаак, — говорил он, заказывая для него очередной стаканчик розового молдавского вина, — гуманитарка, которую нам так благородно посылает Европа вместе с Америкой, чтобы мы лучше жили в нашей независимости им на радость, должна распределяться честно. И чтобы какой-то йолд начал воровать ещё до раздачи, так это допустить ну никак нельзя.
А следить, чтобы это дело попало в честные руки, в горисполкоме назначили честного человека. Знаешь кого? Ты не знаешь? Так я тебе скажу! Твоего сына Саву!
Исаак чуть не уронил стакан и даже расплескал немного.
— Саву? А я не знал, хотя скажу тебе, Арон, между нами, честнее Савы таки нет никого.
— Вот я и говорю, — продолжал Арончик, — если твой честный Сава поручит это благородное дело честному человеку, который всё честно раздаст, человеку, который себе не возьмёт и крошки не украдёт у голодного населения, то это будет правильным решением. А такой человек, Исаак, прямо сейчас стоит перед тобой и прямо сейчас! Что ты на это скажешь?
Исаак крепко задумался! С одной стороны ничего плохого сказать за Арончика он не мог, а с другой стороны...
— Разъясни мне, Арончик, — сказал Исаак, — такое тонкое дело. Если всё честно раздать и добавить к этому гембелю море работы, так в чём твой интерес?
— Я тебе объясню на примере, — сказал Арон. — Например, смотри сюда, Исаак, мне Микола дал шмат сала, чтоб я передал Васылю, и я честно передал. И не отрезал, и даже, не дай бог, не откусил, бо нам нельзя. Честно? — Честно!
— А в чём у меня руки? — Правильно, в сале! Понял?
Исаак начал понимать.
— Скажи мне, Арончик, — после недолгого раздумья спросил Исаак, — а если ты этой же самой рукой пожмёшь мне руку, так она, выходит, тоже будет в сале?
— Исаак, — уважительно проговорил Арончик, — я всегда говорил, у тебя не голова, а дом советов! Я каждый раз буду крепко жать тебе руку, и ты будешь доволен.
И они пожали руки.
Где-то около шести часов Исаак закрыл свою будочку на большой висячий замок , подергал пару раз для спокойствия и пошёл к себе домой. Идти ему было недалеко, так как проживал он на улице Ланжероновской, которую иногда по привычке называл Ласточкина, так она звалась до Независимости. Заходил в свой двор, где он жил на втором этаже в шикарной однокомнатной квартире почему-то с двумя колоннами и эркером от прежних лет и с небольшим коридорчиком с антресолью.
В комнате была ступенька напротив эркера с колоннами по бокам и вместе с вычурной лепкой на потолке это смотрелось как настоящий дворец на  все 18 квадратных метров.
По мнению Исаака, которое я лично разделяю, улица Ланжероновская в Одессе по статусу должна была стоять на 10 голов выше международно известной Дерибасовской.
Смотрите сами: вы заходите в Горсад с Преображенской и идёте вниз. Слева от вас зелёный театр, где пели и играли Леонид Утёсов, Клавдия Шульженко и Капитолина Лазаренко с букетом ландышей.
Эта сцена помнит Рознера и Жванецкого, но вы идёте дальше вниз, оставив справа дуб, где Пушкин вспомнил чудное мгновенье, идёте мимо ресторации Печерского, переходите Гаванную, и вы уже на Ланжероновской.
Идёмте дальше мимо кафе Фанкони справа и ещё чуть-чуть вперёд, и слева самый красивый в мире Оперный театр! А теперь скажите, а на Дерибасовской есть Оперный театр? Вот именно!
А напротив театра стоит бронзовый Додик Ойстрах, гордость Одессы! Он взволнован от таких почестей и от волнения держит скрипку не в той руке. Но это мелочи!
А Оперный своей правой стороной прижался к Пале Роялю, а слева площадь и фонтаны, и маленькие кривые деревья, и мраморная девочка обнимает мраморных деток, и они все с восторгом смотрят на опять-таки мраморную лягушку, которая плюётся на них водой.
Но и это ещё не всё! Мы спускаемся дальше по той же Ланжероновской мимо трёх музеев по левой стороне, мы бережно ступаем, чтобы не сломать себе голову на скользких жёлтых кирпичиках на мостовой, и подходим к лестнице, которая ведёт туда, откуда начиналась Одесса — в Одесский порт, а вернее на Таможенную площадь.
Там буйный матрос Вакуленчук с компанией рвётся с памятника, желая расправиться со всеми, кто кормит матросов продуктами с истекшим сроком годности.
Ну всё! Устали, запыхались, годы уже не те, пошли назад по лестнице, и подходя по Ланжероновской к Гаванной, по левой стороне заходим во дворик к Исааку Хероиму.
С тех пор как девочки Белочка и Раечка вышли замуж, и прямо скажем, не без Нюськиного участия, в их однокомнатной квартирке жить стало просторнее. Теперь Исаак с Нюськой перебрались в комнату, а Сава спал в коридорчике.
Белочка и Раечка часто писали маме, которая не могла нарадоваться на их любовь из-за границы.
Итак, пришёл Исаак домой пораньше после разговора с Арончиком, думая о том, как завести разговор с Савой, с которым, если честно, он разговаривал редко. Можно даже сказать, почти не разговаривал. Он влез в свои старые растоптанные тапки, которые Нюська уже третий год пыталась выбросить,но после того как Исаак спас их прямо из мусорного ведра он  устроил скандал вплоть до развода. Нюська оставила его тапочки в покое, но коварно купила новые импортные и ставила их на самое видное место. Исаак их полностью игнорировал и  они стали называться «Для гостей» и каждый раз, когда очередной гость хвалил тапочки, Нюська кивала головой в сторону Исаака  и говорила  «А вот некоторым не нравятся!»
Итак одев свои многострадальные тапочки Исаак сел на кушетку напротив телевизора и стал смотреть за скорую перемогу и отдых в Крыму буквально в этом году. Потом переключился на Екатерину, которая хорошо смотрелась на монументе, но лежа на мостовой такого впечатления уже не производила.
— И шо она им мешала? — пожал плечами Исаак и переключился опять на перемогу.
Часов в восемь пришёл Сава, что-то буркнул Исааку, и Исаак ему буркнул в ответ, в смысле "здравствуй, как дела, всё хорошо".
Нюська уже тащила из коридорчика разогретый борщ, на что Сава сказал "Thank you!", так как "спасибо" без свиста у него не получалось, а на работе английских выражений он нахватался под завязку.
Исаак выключил телевизор и сел напротив Савы. Сава удивлённо поднял брови.
— Сава, — начал Исаак, — я хотел бы с тобой перекинуться парой слов! Савины брови удивились совсем!
— Ок! — сказал Сава и отложил ложку.
— Я тут имел сегодня разговор с Арончиком, — начал Исаак. — Ты его может знаешь, Арончик Гиндентулер!
Сава кивнул. Арончика у них в районе знали все, потому что он полтора года проработал врачом в детской поликлинике в Пале Рояле, не имея при этом диплома врача. Его потом уволили без шума, чтобы самим не спалиться вместе с ним.
Сава озвучил этот всем известный факт, на что Исаак возразил, что дети и мамаши Арончика любили как родного, а стрептодцид и пирамидон, которые он выписывал, никому вреда не принесли и даже наоборот. И самое главное, на что напирал Исаак, что Арончик за все полтора года ничего не украл из детской поликлиники, что явно рисовало его как человека честного во всех отношениях.
От таких доводов Сава задумался и обещал ответить завтра.
Назавтра Арончика вызвали в горсовет, и лично Евдокия Потаповна отдала ему пункт раздачи гуманитарки на Среднефонтанской, добавив, что за него просили очень уважаемые люди.
И Арончик не подвёл!
В его будочку по назначенным дням выстраивалась очередь, конца которой не было видно, и Арончик умудрялся выдать пакет всем и каждому, хотя размеры будочки по всем понятиям не могли вместить такое количество пакетов. На вопрос "Как?!", Арончик отправлял к Иисусу, который с двумя буханками без помощи Америки справлялся с аналогичной задачей.
И вот в какой-то день Арончик вышел из машины возле сапожной будочки, где стучал молотком Исаак Хероним. В руках у Арончика были два больших пакета, которые не только красиво смотрелись, но и вкусно пахли.
Арон был гладко выбрит и в чистой рубашке.
— Исаак, — сказал он и приложил руку к сердцу, — я тебе бесконечно признателен. Благодаря тебе я теперь самый уважаемый человек на всей Среднефонтанской. Даже сам председатель счётной комиссии Пидрахуй со мной здоровается за руку. Для непосвящённого читателя это слово может показаться неприличным, но на самом деле это точный перевод русского слова "подсчитай" на украинский язык, без шуток. Можете проверить, и председателя счётной комиссии в Одессе под другим именем знали только члены семьи и очень близкие люди.
Арончик бережно поставил пакеты в будочку и сказал:
— Исаак, я думаю, тебе понравится.
Запах Исааку уже нравился, но содержимое ему понравилось ещё больше.
Он собрался было что-то спросить, но Арончик уже ответил:
— Да! Ты всё правильно понял, а я всё правильно помню.
Пожал Исааку руку, сел в машину и уехал.
Посмотрел Исаак на эти пакеты, сглотнул слюну и задумался. С одной стороны, Нюська обрадуется, а с другой стороны, что скажет на всю эту красоту честный Сава? Поймёт ли он правильно простую человеческую благодарность? Тут Исаак крепко засомневался, но когда еврей всю жизнь живёт в Одессе, он что-нибудь да придумает. На одном пакете Исаак нарисовал имя Савелий Хероним, а на другом — Евдокия Потаповна, фамилию которой он не знал, но много о ней слышал. И понёс Исаак пакеты домой, распространяя крепкие колбасные запахи по всей улице. Пару собак, что за ним увязались, он отогнал матюками, и собаки, поджав хвосты, обиженно на него оглядывались.
Войдя в подъезд, Исаак чуть не сломал себе голову об кошку Зюню, которую все во дворе знали как Нюськину кошку, хотя Зюня так не считала, дома бывала редко и питалась за счёт птичек, потерявших бдительность. Зюня имела на себе все цвета, которые носят кошки, и напоминала лоскутное одеяло. Глаза у неё были разные, один зелёный, а другой непонятного цвета, но точно не зелёный. Сегодня, благодаря запахам из пакетов, Зюня бежала по лестнице впереди, неприлично задрав хвост, и уже ждала Исаака на тумбочке возле Савиной кровати, подставляя ему голову на предмет погладить. Исаак пробормотал привычное "Брысь, кота!" и зашёл в комнату.
Нюська в синем ситцевом халатике с цветочками и больших розовых бигудях что-то громко строчила на зингеровской машинке с педалью спиной к Исааку, потом повела носом и повернулась.
— И что это так вкусно пахнет в моём доме? — спросила она. — И где ты это надыбал, я тоже хотела бы знать?
— Потерпи, женщина, — сказал Исаак, — и ты всё узнаешь. Как ни странно, но Нюська тоже ничего не знала о Савиной службе. Он не распространялся по известным причинам, а она, если спрашивала что-то, то это были два вопроса: "Ты голодный?" или "Что тебе постирать?".
Рассказав всю историю с Арончиком с самого начала, Исаак объяснил Нюське, что без её помощи он может крепко обжечься об Савину честность, и как Нюська должна радоваться Арончиковой передаче в присутствии Савы, чтобы размягчить его принципиальное сердце. Когда Сава в седьмом часу явился домой, он увидел на мамином лице столько счастья, что не видел с тех пор как его приняли в университет.
— Сава, — почти запела Нюська, — ты только посмотри, какую красоту папа принёс!
Сава посмотрел, и его шея стала наливаться кровью, а кулаки сжиматься, и ничего хорошего это не предвещало.
— Вогованое!! — страшным шепотом произнес Сава. — Ты пгинес в дом вогованое?!
Исаак, прижимая руки к сердцу, закатывал глаза и безуспешно пытался объяснить Саве, что есть такое понятие, как простая человеческая благодарность, и если, например, передаёшь сало из рук в руки, то руки в сале. Но Сава был непреклонен.
— Твой Агон вог и убеги это уже сейчас, и я это никогда не видел!
Нюська всхлипывала и закрывала пакет, но тут Исаак, как и положено мудрому еврею, сказал мудрую вещь.
— А сказал он следующее: — Знаешь, — сказал Исаак Саве, — как ты говоришь, так ты, может быть, прав, хотя я так не считаю. Но пусть нас рассудит жизнь. Отнеси второй пакет Евдокии Потаповне, она мудрая женщина, и мы послушаем, что она скажет. И если она скажет, что это хорошо, то мы не будем огорчать маму. А если не хорошо, то я лично швырну это в лицо Арону от твоего имени.
Сава засомневался, подумал, но решил, что Исаак прав. На том и порешили. Зайдя в здание думы с пакетом, Сава тут же наткнулся на Евдокию Потаповну, которая гоняла по коридору недостаточно идейного сотрудника, обзывая его нехорошими словами. Увидев Саву, она улыбнулась, как она всегда улыбалась, когда его видела. Сотрудник воспользовался моментом и мгновенно исчез.
— Ну що, хлопчик! Що це ти приніс?
Сава молча передал ей пакет и сказал:
— Это вам Агон Гиндентуллег пегедал.
Евдокия Потаповна взяла пакет подмышку и зашла в кабинет, Сава зашёл за ней. Закрыв дверь на ключ, Евдокия Потаповна приоткрыла пакет, заглянула внутрь, зарумянилась и улыбнулась.
— Яка пристойна людина, цей ваш Арон! — сказала она. — Скажи йому, що я була дуже завдячна.
У Савы отлегло от сердца! Он знал, что его бывшая учительница всегда поступает по совести, то есть Исаак был прав, а он — нет. Сава уже повернул было ключ, чтобы выйти, как Евдокия Потаповна спросила:
— А от кажи мені, Сава, як це так, що такий гарний парубок як ти, дівчини не має?
Сава залился краской и, глядя в пол, сказал:
— Габотаю. Много габоты. Нет вгемени.
Евдокия помолчала и спросила:
— А ты мою доньку бачив?
Сава похолодел и готов был провалиться под землю. Дело в том, что дочку Евдокии Потаповны он уже видел. Она была похожа на маму, лишь слегка потяжелее в нижней части. В шеренге потенциальных невест у Савы она стояла бы далеко за дачей Ковалевского.
— Бачив — сказал Сава.
— І що?
— Хогошенькая , — сказал Сава,-на вас похожа, покраснел ещё больше и выскочил за дверь.
Евдокия Потаповна покачала головой и улыбнулась улыбкой женщины, которая прожила жизнь и всё знает наперёд.