Высоцкий, Олимпиада 1980

Он умирал, распят, как на кресте, -
и горло перетянуто верёвкой,
и руки, кем-то связанные ловко,
но рядом оказалися не те.

Но рядом оказалось всё не так:
кругом застой, а впереди бардак,
и врач, уснувший где-то за стеной,
надсадный не услышал его вой.

И стадион, набитый до отказа,
на зов его откликнулся не сразу.

- Развяжите меня! Развяжите!
Дайте воздуха свежий глоток.
Где, Отец мой и Бог Утешитель?
я готов на последний рывок!

Не горят мои рёбра и крылья,
не подвластны они палачу.
Дайте мне хоть одну из дорожек,
я вам золотом заплчачу!

Дай мне факел, Христос, Спаситель,
я железные цепи порву
и зажгу огонь на Олимпе,
ради этого жил и живу.

- Ты полежи, поспи перед "дорожкой",
уже послали мы за неотложкой,
Нам убивать своих не привыкать,
тебе об этом лучше бы не знать.

Палач найдётся, их у нас с лихвой,
скажи спасибо, что ещё живой.

Уснёшь - уйдёшь от суеты,
забудутся грехи,
и не придётся больше петь
тебе свои стихи.

Смеётся, радуется чёрт,
и не берёт в расчёт:
когда иссякнут родники,
Любовь предьявит счёт.

И потянулся длинною рекой
народ к нему, -
к своей Воде Живой.

И улицы Москвы пустыми стали,
и не нужны награды и медали.
 
И не иссякнет в той реке вода,
и не завянут рядом с ним цветы,
всё потому, что так как он любил,
никто нас не полюбит никогда.