Глава 3

«Теперь у него нет ни девушки, ни портсигара, и самого его скоро не будет.»

Андрей Ханжин

— Этот океан что-то знает, — сказал незнакомец, обводя мускулистой татуированной рукой непрестанно двигающуюся взад-вперёд за спиной американки бесконечную водную гладь.  Хотя в мире нет предмета, который был бы нежнее воды, но она может разрушить самое твёрдое. Казалось, он обращался к бесстрастной синеве этого моря, в и за которой скрывалось то, о чем рано или поздно узнает вся Вселенная, если у неё сложатся хорошие отношения с водой. Мэри подняла взгляд к едва различимой голубой черточке горизонта, казалось, она думала о том же. Она даже может выйти замуж за по-настоящему любимого ей мужчину, сделать навсегда своим, ее не пугало это слово. Кто блестит, а кто отражает! Если повернуть отсюда направо и идти в одном направлении, скоро начнётся город. Сначала увидите высоко в небе сверкание неонового электричества, отблески его реклам и фонарей, потом будете идти минут пятнадцать, приближаясь к опорам телеграфных вышек, за которыми начнутся чуть заметные асфальтовые тропы, дорожки для бега и ходьбы с мягким покрытием, таким мягким, кое-где продавилось и потрескалось, дальше хорошо обозначенные на крышах зданий вертолетные площадки, и, пожалуйста, первые небоскребы, до обиды обыденное Майами. И ее дом, стоящий одним из первых к океану на искусственно насыпанной скале.

— Да, — согласился незнакомец. — Кого хочешь под что хочешь подвяжет ваш этот сити.

— Вы русский? — спросила она. Он прав, сити не таун.

— Да, — спокойно ответил крепкий мужчина. — Если  только есть русские, мы давно все татары, Тартария, память об этой стране в наших снах не тускнеет. Меня зовут Петр, а вас?

— Мэри! — Ей понравились его ступни, спрятанные в дорогих фирменных кожаных сандалиях, похожих на те, в которых ходили по дорогам старушки Европы мрачные легионеры, модные, итальянские,  хотя она никогда ему об этом не скажет, мощные, квадратные, тоже квадратных с надписью «Гуччи». Без всяких соляных шишек, наростов сбоку большого пальца и там, и там, как у многих хилых миллионеров, которые тут трутся, понаехало, снимут ботинки, наденут пляжные тапочки, брезгливо отводишь взгляд, смотреть невозможно, и ухоженные ногти на ногах русского, почти педикюр. И взгляд, твёрдый, решительный, спокойный, одна единственная ошибка, наша встреча для тебя может стать последней, моя куколка, объясняю один раз, тебя навсегда растворим в небытии мы, самые отбитые. Начнем прессовать, сливайте воду,  мало не покажется, с нами надо воевать, просто убить не выйдет.

— Из России? — спросила она. — У нас много своих русских!

— Я знаю, — ответил он и развёл руками, чуть сверкнула сталь швейцарских часов, капитанские, морские, с такими только нырять, тысяч двадцать долларов, не меньше, точность вечная. Правильно, мужчину узнают по часам, машине  и обуви, одет джентльмен может быть, как угодно, но эти три его составляющих должны быть абсолютно безукоризненны. Она улыбнулась сама себе, абсолютно, он любит «Абсолют»,  водку? Под маслины? У неё  в баре есть. А какие маслины он больше любит, чёрные или зелёные? Придёт на работу, расскажет, в городе русский мачо из Москвы.

— …сам не зная, куда, — он сказал что-то ещё, пропустила, слишком много мыслей, — … громкий прибой. Всем хороша Атлантика, кроме этого, не хуже маленькой взрывной волны! — Оказывая легкое сопротивление, под их ногами крошилась тонкая утренняя корочка смоченного волнами, а после подсохшего под опаляющим уже в половине восьмого жарким солнцем песка, как и их прошлая жизнь, все, что было до их встречи, окажется не важным. Вода приближалась, новая волна буквально была намного сильнее предыдущей, Посейдон бил по берегу своим жидким  трезубцем, вода и огонь жалости не знают.

— Давайте поговорим не здесь, — предложила Мэри, — отойдём отсюда по крайней мере, а то сейчас все будем мокрые! Хотите, пойдём ко мне, я живу тут недалеко, давайте? Приглашаю! — Они направились назад к ее квартире, купание полностью отменялось, резко испортилась погода. Он шагал ловкой, подпрыгивающей походкой бывшего профессионального спортсмена — теннисиста, боксёра??? — которому довольно пяти километров в день по утрам, чтобы всегда держать себя в форме, если много не курить, по выходным десять, уметь бегать и стрелять в Америке весьма ценится. На нем был васильковый «худи» почти под цвет его глаз с советским гербом и надписью на спине по-английски «USSR», СССР, такие продают в Нью-Йорке на Брайтон Бич сербы, сам довольно высокий, часто улыбается, наверное, рад, что сейчас он здесь и может менять свою жизнь, как хочет. Почему-то ей казалось, она ещё была до рождения знакома с этим таинственным русским.

— Только учтите, со мной шутки плохи! — Через полчаса они пришли, всю дорогу молча.

— Я шутить не умею, — улыбнулся он, — в подарок говорю, что думаю, и делаю!Вы меня угостите кофе? — По-английски русский говорил неплохо, но медленно, составляя слова по ходу беседы без всяких домашних заготовок в грамматике на русский манер не всегда начиная с подлежащего или местоимения. — Яхта у вас есть? — Надо, у вас есть яхта. — Тут яхты у всех. — У всех тут есть яхты.

— Нет, — Мэри улыбнулась его наивному английскому, — у меня нет яхты и даже лодки. И, наверное, — она сосредоточилась, колдуя с достойным полного восхищениях профессионалов кофейным аппаратом на огромной кухне, обитой лакированным ореховым деревом, были хорошо видны ее загорелые локти, — уже не будет! Эфиопский урожая того года, всего три дерева. Тебе с молоком? — Перешла на «ты».

— Ещё, — засмеялся русский, выглядело это немного страшновато, рот его тоже был квадратным, тяжелая нижняя челюсть, зубы белые, один сбоку металлический, в Америке не ставят такие коронки даже в тюрьмах, тонкая верхняя губа наползалась на сломанный в нескольких местах нос. — Почему уже? Ещё нет! У нас все впереди. С сахаром, от души.

— От души, — автоматически повторила за ним Мэри, ни о чем не думая, она начала заваривать чёрно-коричневую массу, миг, вся кухня станет полностью ароматной, эвкалиптовая Аддис-Абеба в миниатюре, — вы верующий? Верите в бессмертие?

— Православный, — ответил он, — конечно! Как ваш суд, который лепит срокА по двести лет по два раза за одно и то же. Знаете, есть душа, а есть дух, это разное? — Прозвучало, как, есть поступки гадские, а есть поступки ****ские, и это не одно и то же.

— Нет, — честно сказала Мэри, она отошла от стола, достала с верхней полки две больших чашки с полосами американского флага, красными и белыми, на одной раздутая до огромных размеров синяя буква «Ю», на второй «С», Юнайтед Стейтс (ов Америка). — Я полная атеистка. — Чёрный океан в прозрачном стекле кофейника уже вовсю бурлил своими глубокими африканскими омутами.

— Значит, мало страдали, — ответил авторитет.

— Или слишком много, атеизм тоже вера, человек всегда во что-нибудь верит, в моем случае, что ни во что, знаете, почему на нашем флаге так много звёздочек? Так звезды легли! Шутка. — Оба одновременно засмеялись, Дищук вспомнил.

Отец Шаббатий, православный священник двухметрового роста из Серпухова, чёрный пояс по каратэ и бригадир бригады боксёров из ОПГ Сергея Тростикова в Серпухове, городе, в котором всегда попеременно рулили либо боксеры, либо борцы, отлично вел свой немецкий уазик, тюнингованный не  хуже, чем у чеченцев. На огромной скорости «брабус» с усиленной подвеской и желтыми галогеновыми фарами на передке, пожирая асфальт, летел по похожей на спящую змею серой ленте недавно проложенного нового шоссе, на которое руководство Подмосковья не пожалело денег, по направлению к Москве, тормозя только у постов ГАИ или на светофорах, впереди абордажным тараном грозно торчала лебёдка.

— Если кого рвать будем, — шутил батюшка, характер у него был тяжелый. Бескорыстный и решительный, милицию он искренне ненавидел, все законы, кроме Божьего, большая ересь, бизнес тоже, сплошная бесовщина, люди должны трудиться физически в поте лица желательно в поле, один дядя у него был простой комбайнер, другой сварщик. Рукоятка пистолета у святого отца была перемотана синей изолентой, чтобы не перепутать, если в драке уронит, автомат в машине на всех был только один. Больше не надо было.

— Что нам Костыль, — снова и снова бормотал сам себе на заднем сидении хронический алкоголик положенец по Серпухову уроженец города Ташкента Бача Узбек, один раз в молодости оставил на месте преступления пустой рожок от АКМ, за что с него спросили подельники по полной на подвале, когда получали, долго били по бокам и животу, лицо не трогали, чтобы следов не осталось, при этом он непрестанно повторял «не надо, не надо, бача», прилипло, — у нас другое! — Сидевшие слева и справа от него Изя, которого дразнили евреем, хотя его имя было Изяслав, чистокровный славянин, ничего семитского, и  Армян, Ара кивали, Петр находился на переднем сидении рядом с водительским

Он с тоской смотрел в окно, моросил мелкий холодный дождь, было сыро, всё-таки середина осени. Москвичи дожали их почти до грани, которую пока не переходили, некоторые вообще не подозревают о ее существовании. Пока, все в этом слове, или покуда! Хорошо живешь, покуда ты со всеми, а если нет, как Путин земляк Костыль, Вор в законе… Сделали подход, дали Имя, Костя начал, уделяйте туда, сюда, а сам? Дал по ушам грузину Шляпе,  Имени лишили. Ну, приостановили, какая разница? Это справедливо? Какой толк в Имени, если оно ничего не стоит? Сами, без общего решения, собирают-то на общак? Значит, и ставить в курс надо всех, слушать и тех, и этих. Москвичи хуже всех, притворяются бандитами, давно стали коммерсантами, Арнольд этот, сейчас исправим. Если честно, задача трудно решаемая, их много. А если задача трудно решаемая… Наилучший друг злая воля.

— У нас свободная страна, — сказала Мэри, когда кофе был  разлит, в отражениях в чашках их лица казались чёрными. — Рада, что ты приехал! Печеньки? — Русский ничего не ответил, но в его глазах были видны чувства, в людях разбирался хорошо. Мэри Бэлл, женщина, которую он сейчас встретил, очень твёрдая, жесткая (временами циничная), непреклонная, стальной характер, сейчас он увидел ее другой. Руки тонкие, красивые, как она только что подала ему кофе! С левой стороны даже внезапно заболело. А как она ему улыбнулась? Кто бы видел! По-матерински, внутри у неё поистине золотое сердце, хорошее, доброе и верное, наверное, ведёт и дневник, отличница. Неужели ему крупно повезло? За что?

«Этот, конечно, в прошлом злодей , — думала Мэри, не нуждаясь для этого в кофейной гуще, — принимавший в русской оргпреступности активное участие, может быть, самое, но злодей сложный, объемный и не простой, как герои их писателя Достоевского. — Русскую классику она очень любила, его и Толстого, и Чехова. — Возможно, в нем внутри даже внутреннее противоборство, не простой душевный конфликт!По крайней мере подсознательно…» Ей казалось, она знала его намного лучше, чем он  ма себя или люди из его окружения. В полиции криминальные психологи учили их в считанные секунды составлять мысленный портрет собеседника, при анализе никого не жалея, даже собственную мать. Есть ли у нас вообще родители? Или мы на самом деле не рождены, и никогда не отклонялись от центра?? Того самого, который везде??? Адама Кадмона, который и Адам, и Ева, единой сферы полного Великого совершенства.

«Если не гений, то по крайней мере очень умный и проницательный, умеет и может удивить! Как изменилось его поведение с ней по сравнению с пляжем! Дикий зверь, вдруг ставший из оборотня человеком разумным и достойным. Не знаю, насколько это реалистично, но по сравнению с обычными преступниками, которых я видела, этот гораздо более интересный! В Америке злодеи картонные, плоские и односторонние, часто малообразованные, при встрече с ними хочется перейти на другую сторону. В России, она слышала, в криминальной среде немало выпускников престижных русских вузов. Почему?» Раз за разом она убеждалась, судьба ее сейчас куда-то ведёт и интригует, сегодняшнее смутное предчувствие обернулось неожиданной встречей далеко не случайной, возможно, судьбоносной, время покажет.

— Чувствую, я многому у вас научусь, — весело сказала Мэри. Американцы часто радуются тому, что  маньяк поймает и съест человека, который не сделал ему ничего плохого. Русский протянул руку и взял с подноса одно шоколадное печенье, сверкнула массивная золотая печатка, бандитский перстень.

— Английскому научИте,  смотрю телевизор, ничего не понимаю, слишком быстро!

— Я тоже, — засмеялась Мэри. — Особенно когда чёрные и про спорт. — На фирме она иногда любила пошутить. Вызовет по специальному компьютеру коллегу из другого офиса, вы где. — Я не насчёт работы, есть вопрос. По северо-западу (Америки). Где живёте?

— Я не ограничена каким-то одним городом, летаю по стране, командировки. — Продвигает технологии девушка, и собственную карьеру.

— Ну где-то вы должны жить? Где? Место?

— Что вам угодно? — Не хочет говорить, в анкете указано, Сан-Франциско.

— По северо-западу есть вопрос. Значит, вы не в теме. Вы калифорнийка.

— В теме! Просто не вижу вопроса?

— Fuck you!!! — И на клавишу «delete», он начальника часто прилетало.

— Мы всегда поддерживали Африку, — сказал Петр, — у меня знакомый в Сомали служил, боевой пловец вроде ваших «котиков». Его другу крокодил откусил голову, когда тот присел у реки умыться. Снял панаму, присел на корточки, всмотрелся в тину, он оттуда вынырнул и откусил. — Она пожала плечами, в том районе мира всегда такое. Французы пытались подкеросинить против итальянцев Эритрею, выписали полный стоп в гору.

— Крокодил или аллигатор, — сказала Мэри, — вставай, покажу квартиру, без  тебя было вселенски грустно! Начнём с балкона, только не кидай меня вниз, пожалуйста. — Петр позавидовал океану, с большого, уютного балкона с прозрачными стеклянными стенами в половину человеческого роста этот монстр был, как на ладони, ни горя, ни радости, один инстинкт, если он разумный. Его гладь из светло-голубой превратилась в темно-синюю, почти черную, волны, казалось, снова выросли, хотя куда больше.

Они круто бросались с высоты вниз на берег, вода уплотнялась на поверхности, потом неохотно раздвигалась, пропуская через своё тело многочисленные пляжные камни и валуны, главную беду этой широты, потом становилась непрочной, не держащей удар и снова исчезала в море. Дищук почувствовал, что под ними разверзлась бездна, раньше такого было, в полном мраке тотального американского  империализма полностью спокоен может быть только совершенно мертвый, обязательно что-то скоро произойдёт, это его напрягло, инстинктивно он обнял за плечи Мэри, она не отстранилась. Внезапно громкий  шум моря прекратился, наступила холодная тишина.

Конец третьей главы