Английский не главное, главное попа директрисы

38-я школа: Английский не главное, главное — попа директрисы

Маленький и тесный кабинет английского языка, втиснутый в самую гущу типичной советской школы, стоял как символ эпохи, которая ещё цеплялась за стены, хотя уже выглядывала в окно. Школа, построенная во времена, когда "пять лет за три" казалось вполне нормальным, начала ощущать на себе дыхание Перестройки, хотя запах свежей советской краски всё ещё висел в воздухе. Когда Горбачёв говорил о гласности, здесь, в стенах школы, царила своя реальность — медленная, как старые часы на стене кабинета директора.

Директором нашей школы была Ордановская Людмила Евгеньевна — женщина с хорошей фигурой и волей, способной сломить любой сапог. Злые языки поговаривали, что её карьерный путь пролегал не через школьные классы, а через партийные кабинеты, где её попе пришлось пройти немалые испытания. Но что это были за испытания, никто точно не знал. Автор, будучи ещё наивным учеником, не мог не засматриваться на директрису и её «тухес», как говорят в Одессе. Более того, он мечтал надраить эту самую задницу прямо в её кабинете и не стеснялся делиться этими фантазиями с одноклассниками, что неизменно вызывало дружеский смех. Во всю шла Перестройка, и то, что раньше было нельзя, вдруг становилось можно, пусть и неофициально.

Классным руководителем у нас была Нионила Викторовна Гнидина. В лихие 90-е её фото висело на Доске почёта на площади Мартыновского, но вместо похвалы оно сопровождалось текстом: «Разыскивается особо опасный преступник». Но это уже другая история.

Завучем у нас была удивительно вдохновлённая учитель словесности Градислава Семёновна Раевская. Фрукт ещё тот! Благодаря таким учителям эта школа не забудется никогда! Градислава Семёновна была скрытой, но не явной антисемиткой, хотя, как учитель русского языка и литературы, была моей любимой в школе.

Над созданием иллюзии международного сотрудничества мы трудились целую неделю, вырезая и клея флаги Великобритании, Австралии, Канады и США. Учителя уверяли, что так мы изучаем культуру. Но каждый раз, глядя на эти самодельные флаги, нам казалось, что это больше похоже на художественную самодеятельность Коминтерна.

На стенах кабинета висели портреты классиков мировой литературы, лица которых излучали нечто среднее между добродушием и недоумением. Байрон и Шекспир явно не понимали, как оказались здесь, в этом странном месте. Джек Лондон, Марк Твен и остальные классики висели с тем же выражением лица, с каким, наверное, встретили бы новость о своём включении в советскую школьную программу.

Флаги развешены, портреты обновлены рамами, а вишенкой на торте стали красные гвоздики — каждому классику по гвоздике, как символ одобрения его вклада Министерством образования. В советской школе ничего не происходило просто так — каждое лицо на стене, каждая строчка в учебнике были утверждены наверху. Казалось, даже гвоздики смотрели на эту картину с лёгким подозрением.

Ученики же в этот день являли собой образец добропорядочности и дисциплины. Обязательная сменка, чистые воротнички, отглаженные галстуки — всё это создавало иллюзию идеального порядка. Но на самом деле каждый из нас мечтал о скорейшем завершении этой показухи, чтобы вернуться к привычному состоянию полуанархии.

Тех, кто не вписывался в этот образ, незамедлительно направляли в учительскую, как в изолятор. И, конечно, запись в дневнике прилагалась.

Катастрофа подкрадывалась незаметно. На школу надвигалась делегация иностранных гостей. Надежда, что это будут товарищи из братских социалистических стран, всё ещё теплилась в наших сердцах. Но на всякий случай нам провели профилактическую беседу в актовом зале, где подробно объяснили, как должен вести себя советский школьник. Впрочем, идеальный вариант — вообще ничего не говорить. Кто знает, что скрывается за простыми вопросами этих иностранцев?

Запрет на подачки был строг. Жвачки, переводилки, ручки — всё это могло оказаться замаскированным оружием врага. Слухи о мальчике, проглотившем конфету с лезвиями, ходили давно и уже превращались в легенды. Поэтому на предложение принять сувенир от иностранца мы должны были реагировать как настоящие пионеры: твёрдым «сэнк ю, ноу-ноу» и выразительной жестикуляцией.

Наступил день «Ч». Учителя, перекошенные от ответственности, метались по этажам, как если бы каждый момент мог стать последним. Занавески поправлялись, бумажки собирались, а на стенах, словно по воле злого духа, вновь появлялись рукописные заметки с неприличными зарисовками. Ученики жались кучками, изображая покорность и смирение перед надвигающейся бурей.

Зайдя в кабинет, где должен был состояться открытый урок, мы с удивлением обнаружили неизвестные приборы с кнопками и наушниками. Их срочно привезли из университета, временно ограбив факультет романо-германской филологии. Казалось, что даже техника не была готова к этому спектаклю.

Урок не задался с самого начала. Немолодая учительница, размахивая указкой, словно дирижёр, пыталась заставить нас хором повторять: «Лондон является столицей Великобритании». Однако делегация всё не появлялась, и напряжение в классе нарастало, как перед очередным съездом партии.

Наконец, послышался приглушённый гомон и топот: началось. Завуч, словно разведчик, первым просунул голову в дверь, осматривая территорию на предмет возможных диверсий. Затем просочился директор и пятеро улыбающихся товарищей преклонного возраста в сопровождении молодой переводчицы из «Интуриста». Гости неторопливо двигались к доске, разглядывая портреты на стенах, замерших учеников и раскрытые учебники. Казалось, что каждый шаг сопровождался внутренним монологом: «Что же они тут делают?»

Высокий иностранец обратился к классу: «Хау ар ю?» Этот вопрос прозвучал как вызов на дуэль. Мы напряглись, пытаясь сообразить, что может рассказать о себе советский пионер, чтобы не нарушить инструкций. Но ситуацию спасла учительница, вдохновенно взмахнув рукой, давая команду: «Гу-у-у-у-у-дафтенун!» Мы хором ответили, словно солдаты на плацу.

Иностранцы улыбались всё шире, явно не понимая, что происходит. Высокий гражданин решил снова обратиться, но на этот раз к учительнице. Диалог, который последовал, напоминал игру в испорченный телефон, где каждая фраза теряла смысл, переходя от одного участника к другому.

Учительница изо всех сил пыталась понять речь иностранца, но, похоже, её знания английского остались где-то в старых учебниках. Переводчица из «Интуриста» быстро вмешалась, кокетливо хлопая ресницами, и на прекрасном английском ответила гостю. Кстати, переводчицы из «Интуриста» часто состояли на службе в КГБ и подрабатывали «Интер-девочками». Они, как правило, обладали идеальной внешностью: длинные ноги, высокие скулы и улыбки, которые могли бы обезоружить любого. Директор с облегчением широким жестом направил процессию к выходу, словно выгоняя кошек из кухни.

Позже учительница долго объясняла руководству школы, что иностранцы говорили на каком-то странном диалекте. И, конечно, никто не поспорил — такие случаи в советской школе не обсуждаются.

В общем, несмотря на их антисемитизм, быдловатость и невежество, я всё-таки благодарен им за их терпение и заботу о нас. Мы были не подарок. Наш седьмой «Г» класс учился в 1987 году, когда на улице цвела весна — самое красивое время года в Одессе. Правда, многие из нас ушли после 8-го класса в техникумы и ПТУ, оставив школу за спиной. Но для тех, кто остался, эти годы были полны не только учёбы, но и незабываемых приключений.

Да, учителя могли быть грубыми, несправедливыми, а порой и откровенно невежливыми. Но они учили нас, несмотря на всё. Учили терпению, выносливости, умению видеть свет даже в самых тёмных углах советской действительности. И, что бы мы ни говорили о них сейчас, нельзя не признать, что они сыграли свою роль в нашем становлении.

Кто-то из них уже не с нами, и я хочу выразить вечную память всем тем, кого нет. Пусть их труд не пропадёт даром, пусть останутся в памяти добрые воспоминания о тех, кто, несмотря на всё, старался сделать нас лучше.

Надеюсь, всем понравится прочитанное. Ведь тут всё — чистая правда.