Глава 2

«Все галлюцинация, а Париж существует.»

Андрей Ханжин

Когда Мэри вышла из своей квартиры, обычный американский мажорный дом, летом в нем жарко, зимой холодно, расположенный у самого океана, и начала спускаться по лестнице, ее внезапно охватил странный, бессмысленный страх какой-то судьбоносной встречи. Перед глазами замелькали черные круги, колени вдруг заныли, так бывает, когда их долго долго не тренировать, перестают сгибаться, быть сильными, ей пришлось даже ухватиться за перила, чтобы не упасть в воду бассейна, который у них был тоже, всегда так строят, и море, и бассейн. Не впервые отваживалась она на это рискованное приключение, купаться одной по утрам у берега с сильным течением, но такая внезапная дрожь была ей в новинку, сама не зная, почему, она не могла совладать с ее беспричинным приступом, глупо. Что-то вот-вот произойдёт, поняла она, что, не знала. У женщин интуиция намного лучше, чем у мужчин, себе она верила.

На пляж она всегда брала книгу, лучший спутник красивой женщины в ее годах в этой стране, американцы народ читающий, в основном из классики, невозможно читать американскую и английскую литературу до 1940г года без знания «Библии» и ее моделей, у неё с этим проблем не было. Немного  гордая и заносчивая — происхождение, деньги… — Мэри была от природы в сущности не плохой, доброй и отзывчивой, всегда готовой прийти друзьям на помощь. И смелой! Накачает в баре какого-нибудь полуночного ковбоя до потери пульса серебряной «текилой», приведёт домой, скачет потом на нем пол-ночи, все за ее счёт, бэби, на фирме больше скучала, сидит, смотрит целый день, уткнувшись в свой компьютер, несмотря на то, что начальник целого отдела.

Дела заедали, месячные финансовые отчёты, оценка работы конкурентов, писанина, текучка, отдыхала в дорогих магазинах, детей нет, могла себе позволить. Напялишь на себя какою-нибудь модную тряпочку от «Дольче и Габбана» новой, а то ещё и не вышедшей коллекции, бродишь в ней потом, как приведение по коридорам нового, сверхсовременного офиса тоже с видом на этот умный океан, и наслаждаешься, видя, как коллеги-женщины с ума сходят, завидуют! Чтоб ещё больше их пораздражать, она честно делала это каждую неделю, покупки не списывала  по корпоративной, сама платила. Не хотят, а будут считаться.

Американцы, люди, особенно те, которым к началу девяностых было около тридцати, до конца своих дней будут испытывать некое необъяснимое, странное ощущение раздвоенности своей личности. Падение былого статуса Америки, общества, поклоняющегося выдвижным фарам, расцвет которого пришёлся на конец шестидесятых и продолжался без малого тридцать лет, настигло их в решающей период жизни, в годы перелома от великих США к банальным колонизаторам и международным полицейским, в своих крайних проявлениях поступавших не лучше Англии, перехода к зрелости так называемых развивающихся стран третьего мира типа Бразилии или Венгрии, с тех пор они всегда различали два строго отличных друг от друга периода их жизни, до   материального  и духовного кризиса страны, внутреннего и внешнего, «то, что было», и после.

Люди, когда-то жившие подобно небожителям и смотревшие новые голливудские кинокартины про придуманных зомби и вампиров из окон своих невероятных автомобилей в роскошных открытых кинотеатрах, попивая бренди, на себе почувствовали, что такое  безработица, просто отсутсвие хорошей работы, каждая следующая хуже предыдущей, повальная наркомания, бездомные напротив пятизвездочных отелей и нашествие нелегальных мексиканцев с непременным складным ножом в заднем кармане полинявших от постоянных стирок поношенных джинсов, широкие серебряные пряжки дополняли, когда на улицах говорят больше по-испански, чем по-английски, амигос, лишенных права на все, — ничего нельзя! — и поэтому его имеющих. Американское «до этого» было совсем легко и беззаботно, тем тяжелее стал переход к новому, Майами это коснулось не так сильно, как северных крупных городов, Детройт фактически перестал существовать, но тенденция была налицо. Замкнутый круг, внутри которого бесконечная спираль вращений.

— Привет! — сказал ей незнакомый мужчина, который почему-то был на безлюдном пляже. Взгляд у него был принципиально честный, не подверженный никакому лицемерию, есть  только один вид , у которых он такой, она когда-то работала в полиции Майами инспектором по социальным отношениям, курировала трудных подростков из бедных кварталов, неплохо знала их жизнь, и сама нахваталась. Перед ней человек, для которого нахождение в ОПГ является или являлось естественной средой его сосуществования с остальными, бандит от природы, которому на роду написано быть преступником, способным перешагнуть через любой моральный кодекс ради собственной субкультуры. Такие всегда составляли костяк того или иного вооружённого бандформирования, мафии, любого действующего криминального сообщества, он сразу ей понравился.

Женщины ранимы, она подсознательно выделила его из всех тех, которые были с ней, как мужчины, честно говоря, не все ее среди них устраивали, не только потому, что он раньше долго и упорно совершал бандитские  подвиги, по лицу видно, но и потому, что он, видимо, очень хорошо  шёл вперёд по этой своей жизни, часы на руке вон какие, и цепь! Фунта в полтора, она такие только у негров видела, чёрные во Флориде ситуация, из которой только единственный выход без возврата, и распятие, где-то рядом, наверное, и машина. Непонятно было только, откуда он. Канада, Франция, Германия? Мексика? Бывают латинос, похожие на гринго. Мог быть и американец, глаза голубые, чистые, жизнь в Америке стоит столько, сколько заплачено за твою смерть. Наколки только странные, не американские, их гангстеры бьют себе слезы и клоунов, если они убийцы, а он убивал, тоже видно, у тех, кто хоть раз делал это, особая мимика, прищур глаз и жесты. Странные буквы, наверное, викинги или Греция, Америка принимает всех, но не отпускает никого.

— Что вы хотите? — Прозвучало несколько глупо.

— Поговорить! — Акцент был русским. Она поняла по тону двух английских слов, которые он сказал, «ту ток», умеет общаться, не  блефует, у него это поставлено жизнью. И тем он, наверное, ещё жив? На  чем и строилась вся его импровизация.

Конец второй главы