Великий могильщик Шекспир

                I. ГЕРТРУДА И КЛАВДИЙ

Но в чём мы можем обвинить Гертруду?
Что мужу неверна была, что к блуду
Её, невинную, склонил коварный деверь?
Замужняя порой подобна деве —
Отец ли, муж – всегда домашний деспот,
И каждый шаг её  предмет для слежки, дескать,
Ты мужняя жена – себя блюсти должна,
Замужество – лишь рабские оковы,
И в браке изначально есть основы
Супружеских измен – противоречья
Дух. Ведь брак иной – лишь душ увечье.
Сей феномен известен медицине.
Стараюсь объективно рассуждать (поскольку циник).
Итак, в наличии – любовные Бермуды.
Всю сложность положения Гертруды
Не видит (иль не хочет видеть) Клавдий,
Смотреть в глаза невыносимой правде
Не всякий может – совести зазренья
Для многих атавизм, и с точки зренья
Того же Клавдия не стоит и яйца.
И непременно надо наказать глупца:
Доверчивость есть форма аутизма —
Реальность многогранна, словно призма,
Её не втиснуть в рамки формализма…
Покойный муж – он весь увяз в комплоте,
Жены своей не слышал голос плоти –
Тем паче, что супруга – королева.
Не мог представить, что пойдёт налево
Она… И с кем?!  С беспутным братом.
Увы, наивность королей чревата
Их скорой гибелью – от пули или яда…
Так и случилось… Словом, Илиада
Произошла в холодном Эльсиноре…
Письмо успел он написать Элеоноре,
Сестре своей – исполненный предчувствий
Предсмертных он послал ей ряд напутствий…
В каких мучениях он принял смертный час!
О, небо! Торжествует Фортинбрас,
И снаряжает в Эльсинор своё он войско —
Ведь смерть монарха то имеет свойство,
Что королевство кажется бесхозным…
К тому же год тот вышел високосным,
А Фортинбрас безумно суеверен –
Как и любой дикарь. Хоть глуп, как сивый мерин,
Но в хитрости, увы, ему нет равных,
И долго ждал он часа в своих плавнях…
Король убит… Да здравствует король!
И Клавдий примеряет эту роль,
Хоть для Гертруды это скверный признак.
И тут на сцене возникает призрак…


                II. ГАМЛЕТ

А что же Гамлет, принц? Он слишком молод…
В их отношениях царил вселенский холод:
Отец, – так думал Гамлет – малодушен,
Он слишком слаб, во всём жене послушен,
Охотно лести верит он придворных,
Что льют ему елей речей притворных.
Нет, слишком запустил конюшни Авгий,
И коль Геракла не сыскать, сгодится Клавдий –
По крайней мере, нету равных в блеске…
Порядок нужен в Датском Королевстве.
Так думал Гамлет – и не знал, что вскоре
Предательство случится в Эльсиноре.

Но мать он не любил – благоговея
Перед холодной красотой её, робея,
Он избегал Гертруду – ибо вчуже,
Осознавал, что ей совсем не нужен…
Он рос один, в холодных стенах замка –
Его душе нужна была огранка –
Овладевая боевым искусством,
Давать он не решался волю чувствам,
Нередко помышляя лишь о смерти…
Но волею небес обрёл в Лаэрте
Он друга закадычного и брата –
К созвучию взывает многократно
Любое одиночество… Наперсник
Был свеж и юн, годами сверстник,
И счастья свет струился от лица –
Он был любимцем матери, отца…
Бывало, Гамлет взглядом колким, острым
Взирал завистливо как любят брата сёстры...
Средь них он выделял Офелию – она,
В отличье от сестёр всегда грустна
И игр весёлых, шумных сторонится.
И глаз печальных длинные ресницы
При виде Гамлета всегда спадают вниз…
Любовь, любовь! Божественный каприз,
Для сердца одинокого отрада…
О, тайнопись доверчивого взгляда!
О, юных душ святое пробужденье –
Любовь приходит, словно наважденье,
И льёт на сердце сладостный бальзам,
Ведя к томленью, грусти и слезам…

Пока готовил Клавдий свой указ,
Планировал вторженье Фортинбрас,
Рейтары – Розенкранц и Гильденстерн,
Увидели, как в полночь между стен
Блуждает призрак – вылитый король,
И даже не от ужаса – а столь
Невероятного, не могущего быть
Пустились стражники бежать, да во всю прыть,
Чтоб Гамлета о том предупредить…
Но Гамлет думал: «Быть, или не быть?»

Так быть, или не быть? Вопрос лишь в этом:
Что благороднее — безропотно сносить
Пращи и стрелы яростной фортуны,
Иль противостоять пучине бедствий —
И, восстав, им положеть конец? И умереть: уснуть —
Не более...  Сказать: «Мы сном кладём конец
сердечной боли, тысяче естественных ударов —
наследству плоти...»  Вот итог, который
достоин быть желанным... Да, умереть, уснуть...
Уснуть, возможно, видеть сны... Эй, тут подвох:
Ибо какие в этой смертной спячке являться могут сны,
Когда мы сбросили с себя всю бренную обмотку?
И это нас должно остановить: и вот резон,
В сплошные бедствия ввергающий всю жизнь...
Зане, кто стал сносить бы плети и презренье века,
Несправедливость угнетателя и гордости бесчестье,
Уколы презираемой любви, судов нерасторопность,
Чиновной братьи наглость, отверженье —
Как терпеливую заслугу недостойных... —
Когда он может сам желанный принести покой
Одним клинка ударом? Кто стал тащить бы эту ношу,
Стенать, потеть под грузом тяжкой  жизни?
Когда б не страх чего-то после смерти —
Доселе неизвестной нам страны, из чьей юдоли
Еще никто не возвратился... Вот, что ломает волю
И заставляет нас переносить те беды, что имеем,
Вместо того, чтобы стремиться в неизвестность...
Так совесть превращает всех нас в трусов!
И так вот яркий цвет решимости начальной
От бледных мыслей начинает чахнуть.
И предприятье грандиозных планов все потоки
Внезапно поворачивает вспять —
Своё название утрачивает действо.
И совместимы гений и злодейство.

И не сносить от судеб головы...
А Розенкранц и Гильденстерн мертвы...

02.02.2024


               III. ОФЕЛИЯ

«Офелия, Офелия, о, нимфа!
Ты помяни меня в своих молитвах!»
И тут пора избавиться от мифа —
здесь нам поможет оккамова бритва —
ибо Полоний был лишь старый сводник,
придворный интриган и дам угодник —
замыслил породниться с принцем крови:
«Гертруде уготован жребий вдовий,
ей не до игр придворных — Клавдий
готов пойти на всё престола ради,
но слух уже прошёл среди народа...»
О, человеческая подлая порода!
Ведь до тех пор, пока не сгинет мода
в чужом белье, увы, копаться грязном,
все люди будут сплетничать о разном —
придворные, их домочадцы, челядь,
базарный сброд и нищенская нелюдь —
всяк косточки промоет — и не раз...
А тут с войной нагрянет Фортинбрас!
Враг у ворот — страну охватит смута,
но юный принц — Персеем Бенвенуто —
меч обнажит свой и возглавит войско.
И здесь не нужно лишнее геройство:
не так сильны норвежцы-лестригоны,
и Фортинбрас их не страшней Горгоны...
Не надобно пророком быть, как Авдий:
едва ль на троне усидит наш Клавдий —
лишь победитель, «долгих» пожелав врагам лет,
займёт отеческий престол по праву — Гамлет...
И вот Офелия уже и королева!
И ветвью геральдического древа
в награду за труды и лет на склоне
величьем воссияет вновь Полоний
и даст начало монархическому клану...

Но вскоре всё пошло как будто не по плану.
Воистину виновно полнолунье!
Вначале принца мнимое безумье,
затем Офелия — и как это ни грустно,
питая к принцу истинное чувство,—
была отвергнута. О, сумасбродный Гамлет,
пал замертво, пронзён Лаэртом... Да, ногам нет —
нет правды на земле (тем паче — выше)...

И дождь осенний вновь стучит по крыше,
а в омуте — в венце из асфоделий —
на нас глядит прекрасный лик Офелий...

 27.05.2024


IV. ГИЛЬДЕНСТЕРН И РОЗЕНКРАНЦ

Пришел Гильденстерн к Розенкранцу,
и молвил: "Мы оба мертвы".
Затем из замшелого ранца
достал он немного травы.

"Пучок этот пахнет шалфеем",—
понюхав, сказал Розенкранц.
"Давай-ка отправимся к феям —
пусть чаю заварят нам, Ганс".

"Зачем мертвецам чаепитье?" —
спросил его друг Гильденстерн.
"Мы связаны общею нитью,
что вьётся средь черных каверн.

Мы почвою стали земною,
мы прах, мы зола, перегной...
Иди же скорее за мною —
знаком я тут с феей одной.

Заварит нам чаю с шалфеем,
добавит чуть-чуть чабреца.
Она под кустом асфоделий
лежит подле праха отца.

А рядом — под сумрачным камнем
лежит её братец Лаэрт —      
проткнул его шпагою Гамлет,
сошедший с ума интраверт.

Сам рядом с отцом похоронен,
что тенью блуждал у дворца...
Но пить с нами явно не склонен.
Ну что же, простим гордеца:

земной его путь так был горек —
погиб с жаждой мести в крови.
Шута пожалев ("Бедный Йорик!"),
стал вечным его визави..."

Вот так Розенкранц с Гильденстерном
шептались во тьме чёрных нор.
И, сдав свой экзамен экстерном,
в руинах лежал Эльсинор.      

Великое таинство смерти,
что ждёт весь наш призрачный мир,
в безумных умах вновь завертит
великий могильщик Шекспир.

23.08.2024