Памяти Н. С. Гумилева 26 августа - день расстрела
* ***
Как много вас бескрестно полегло.
Птенцы непоправимо белой стаи.
Как будто я сквозь мутное стекло
Гляжу назад, как будто я листаю
Страницы Нострадамуса. Вдали,
На литографиях, запекшиеся сгустки.
Там в ненависти, ужасе, любви
Сошлись враги, и все кричат по-русски.
Там льётся кровь на грудь земли, на чей
Счёт записать сей донорский подарок?
И где тот маг, тот чародей ночей,
Который ставил подписи? Огарок
Кончает путь, за выщербленный тёс
Ведут друг друга образ и подобье.
Там дети вьют венки из падших слёз,
Кукушкам бьют дубовые надгробья.
1987
КРОНШТАДТСКАЯ ПАСХА
Дрожащий лист на хрупком теле
Так неужели в самом деле
К тебе — дыхание моё
Всего лишь бабочки крылатой
Атака, выкрики солдатов,
Берущих города?
А может, на плацу прогалин
Твист пулемётов, вальс баталий,
Венгерка льда?
Дрожащий в раннем небе Овен.
Невинных нет, собой виновен
Минувший жертв.
Виновных нет в кончине хлева,
Невинны все, кто сеял хлеба
В земной конверт.
Кто бледный флаг и крест лазурный
Терял в горячке подцензурной,
Психеям Альп
Листал метели, детский лепет
Цветы срывает, флаг — лишь треплет.
Сентябрьский залп
Для свежей шёлковой отчизны
Дороже человечьей жизни.
Снег обозрим
И бел в той степени, в которой
Людская кровь доступна взору.
К исходу зим
Ни нож в руках отца, ни вьюга
В саду, ни женская кольчуга
Грудь не спасут.
На сердце джутовые латы,
Грибы под рощицей кудлатой,
Присяжный суд.
А воздух сух и пахнет гарью,
И на вощённый лист в гербарий
Паденью путь.
Слетает лист, багрянец славы,
Дагерротип одной державы,
Сюрприз тех лет,
Запёчатлённый в два присеста:
Зимой - каток, весной - невеста.
Свечей балет,
Полёт огней, людское пенье,
Твой обморок, моё скольженье
На крестный ход.
Над жаркой изморозью смерти,
Над рощей и землёй в конверте,
Густой как мёд.
Я знаю, что сегодня выбрать.
Флаг Невельского, ветер, Выборг,
Любовь и лёд.
1987
***
Я сегодня вспомнил Гумилева,
И мятеж крондштадтский наяву
Закружил, и я подумал снова:
«Господи, да где же я живу?
Сколько можно эту землю мучить,
Сечь дождем, пространством, батогом.
Если все, что было с нами – случай,
Отчего же так жесток закон?
Сена стог, а там – снопа соломы,
Там амбар под крышу, для чего,
Господи, я дотянул до слома
Дома своего?
И, как гладиатор на арене,
Бьюсь среди распяленных полей.
Ниже сникших трав, корней растений
Весть апостола по имени Андрей.
Глубже хриплых бронхов чернозема,
В лобных пазухах с останками атилл…
Господи, хотя б фундамент дома,
Или место, где фундамент был!»
Я сажусь. Я разгребаю с краю
Кочергою в очаге огонь.
Цареградской шалью вытираю
После плети мокрую ладонь.
Пушкинские Горы 1989
РУССКИЕ ПОЭТЫ
4
В трамвае твоём пассажиры молчат –
Им нечего больше сказать.
За спинами их не рельсы скворчат:
Печи плавят печать.
Но мерных колёс перестук – это речь
Наездников, варваров злых,
И мёртвых врагов бросают не в печь –
Шакалам и прихвостням их.
А где же Россия? где поле враскид
Для брани за землю свою.
Там каждый солдат до смерти стоит
И жизни не ценит в бою.
Чем жить на чужбине, кормить голубей,
Чем миру князей служить,
Не лучше ли бросить убийцам – убей!
И песнь напоследок сложить
О том, как прекрасен задумчивый лес
И небо над ним и о нём
Прозрачное слово – крупинка небес,
Божественный окоём.
И снова безумный вожатый ведёт
Трамвай по распутью мостов,
Но улей молчит, пока пчеловод
Не вспомнит живительных слов.
Неделя всех святых,
в земле Российской просиявших, 2003
Свидетельство о публикации №124082602895