Декаданс

Вековой сюжет

Возможно, сюжет очень банальный:
Сегодня, завтра и вчера.
И в каждое время вековая голодная беда.
Он всё понимает, не просит маму,
Она раздражалась вчера,
Сегодня просто никакая —
Голодом утомлена, на эмоции пуста.

Их было пятеро:
Старшой, едва подросший,
Войной побеждённый сын.
Зачем детей наших уносит?
Всех Господь голодом изморил.

А четверо, что обузы,
Прижались в углу сраном,
Ветер там не задувал,
Зарылись в сырые одеяла,
Измёрзшее дитё под себя поддувал.

И нет ни крошек,
Нет спасения,
За пределами лишь только снег.
Всё, что нельзя, они съели,
Трёхлетний под пули совершал побег.

То, что фашисты не доели,
Он старательно карманы набивал.
Мать всё не ела,
Её разум обмелел,
Она не помнит многое в испуге,

И бредит...
В хриплом дыхании разговор таит,
С мёртвыми душами,
Они запирают её в клетку.
Она видит свою мать,
Та зовёт её «детка».
Воспоминания терзают,
Она словно её забирает,
И эти мысли слышит мелюзга.

---

Прошлое

Прошлое, я твоя крошечка,
Облик твой теперь со мной.
Было плутишка у меня в горошечек,
Стройный шовчик твой.

Запечённым яблочком,
Запахом румяненьким
Позовёт меня домой.
Я тут заплачу, матушка,
В воспоминаниях постой.

---




Вспомни меня

А помнишь, казалось, не хватит
Всей жизни наговориться впрок?..
Мы не сомневались,
Мы точно любили,
А сейчас тишина нам урок!

Сколько мелочей было важно?!
Сколько важных, смешных тем!
А теперь воспоминания из замочной скважины,
Лучше их не трогать совсем,

Пусть сидят запертые —
Дохнут от голода...
Я не сдаюсь никогда, прям совсем...
Я убиваю свою память,
Она тихим топотом:

Вспомни меня хоть на день.


Остывшее тело дети не съели,
Там только крысам порезвиться.
Младенец аукать перестал.

---





Часть 2

Ох, её матушка жила сдержанной,
И одинокая была, её дочь, что рожала ветрено.
Почти никогда с ней и не жила,
Но вся тоска ей поведана.

Боль стала сильной магией,
Вроде проклятья даже.
Она видела грехи,
Всей тайны смысл понимала дважды.

Со стороны обидчика
И божьего суда,
Что зеркалит горькая слеза,
Где чья вина...

Солдат-убийца несёт крест тяжёлого греха,
Но разве виновен он?
Или войны закон?
И виновна ли сама война?

И эта непутёвая с пятью незаконными?
Обречена за что так мелюзга?
Разве не видит действительно тяжёлые времена?
Держи ты свою ****ь, никак нельзя!

А она фашистами насилована,
И только ими была любимой.
И кто виновен — обстоятельства!?
Ей терпеть все надругательства.

А после она умирала, как дохлая собака,
Словно жалкая дворняга,
Её фашистские щенки —
К ним под пули и легли.

Любого ли солдата Бог простит?
И в том суду, да кто кого винит?
Или всё это уродство — власти скотство,
Когда просто человек не масть ему?

Отвечает старая:
Я благоразумием скажу,
Та власть, что кровью не напьётся,
Тем самодурам, что не имётся,
И в том солдате, что не живёт человек.

Насиловать и собственное дитя стрелять.
Действительно ли стоит это объяснять?
Внутри приказ сейчас: «нельзя рожать»,
Да кто простит такую мать?

Не дай Бог той женщиной вам стать.
Сама просила бы только сразу расстрелять.
Зачем им только голодать,
Но как сказать?

Тот, что выжил, смог капитаном стать,
Таких женщин множество спасать.
Не ругать войну и искать вину,
Благоразумен, благороден и честен ко всему!

Он хранит в себе человека,
И эта панацея с того века
И побеждает под тяжестью тех грехов.
Да будь ты мир здоров!
Но болен человек…
Да здравствуй 21 век!