Сашка. Роман. 16-20

                16
               
        «За проявленную отвагу при выполнении задания командования, старшего сержанта Ерёмина  наградить десятидневным отпуском…» - объявил командир приказ перед солдатским строем. Сидя на полу теплушки, Виктор вспомнил это, догадываясь, что отпустили из-за контузии, чтобы подлечился.
        До места добирался в товарном вагоне. Бесконечные переформирования и стоянки  утомляли. И лишь думы о любимой как-то скрашивали тяготы.
        Наконец добрался до места. Солнечное утро встретило отпускника золотом берёзовых листьев. Дорога пылила. Минуя рощу, Виктор опечалился, вспомнив. Наконец и долгожданный дом. Чувствуя себя  уже другим, возмужавшим, поднялся он на крыльцо. Через минуту, лишь откроется дверь, увидит он её! Милая! Как скучал! Вдруг кольнуло сердце от предчувствия. 
        Войдя в дом, увидел он карапуза, пытающегося закрыть заслонку русской печи. Из комнаты слышался храп; в окно билась, жужжа, муха. Сев на корточки, Виктор крепко прижал малыша к груди, всматриваясь в любопытные глазёнки.
        - Кочегарик мой... – прошептал.
        Малый погрозил ему пальцем:
        - Тише, баба спит.
        - Не узнал меня, сын?
        Выбравшись из объятия отца, карапуз потопал, переваливаясь, в комнату, подкатился к кровати и потормошил Агафью Кирилловну:
        - Папа привёз игрушку...
        Агафья Кирилловна вскочила, засеменила в кухню, заахала, к Виктору прижалась, слёзы потекли по щекам.
        - Ладно, мама, ладно. Вы-то как?
        - Всё б ничего, да Ксюшка бросила нас.
        - Бросила… – сквозь зубы проговорил Виктор,  подумав: «Опять».
        - Убралась... Ни слуху, ни духу, - отвечала Агафья Кирилловна. – Где живёт теперь, не знаем.
        - С ним? – шёпотом спросил Виктор, голову сжав ладонями.
        - Многое говорят, - ответила Агафья Кирилловна.- Кто говорит, с ним, кто  - одна. Варнак тут крутился, а   теперь исчез, видно, с ним.
        Виктор вспомнил, как она рыдала, говоря, что скорей умрёт, чем оступится. Поверил. А она притворялась. Актриса. Но убила его по - настоящему...
        На второй день подремонтировал он забор, ребят поласкал. Всё в молчании. Смотрели сквозь слёзы  матери на него, предложили водки - отказался. Лишь перед отъездом, немного оживился, когда меньший влез ему на колени. Проводил его к калитке Вовка, держась за ручку чемодана. Искра блеснула в душе Виктора при прощании с сыном, но вскоре погасла, и мгла заполнила ему душу.

        Поезд подъехал к станции. Показались крыши больших зданий, озарённые лучами солнца. А в душе у Виктора висели мрак и сожаление, что многие его друзья-однополчане в земле, а он, измученный ударами в спину, жив. Держась за брезент площадки, он взглянул на мелькающие шпалы. Поезд сбавил ход, мелькание шпал замедлялось. Он стал считать их, боясь пропустить хоть одну.
        - Солдат, что с вами? - голос  в тамбуре.
        «Что со мной? Всё в душе оборвано, нет опоры... То есть, она зыбкая, как этот брезент. Какой смысл держаться за него? Никакого смысла…». Пальцы его разжались, и повисли руки.
        Поезд остановился, скрежет и стук сопроводили торможение, грохнули  буфера.
        - Зарезало, ой… - крик из тамбура.
        К вагону собрались пассажиры.
        - Я видел, - волнуясь, говорил  мужчина в жилетке. - Стоял  меж вагонами, дурно было ему, что ли? Смотрю –  исчез...
        - Солдат, мать его…- выругался  гражданин в пенсне. - Фашиста бить надо, а он что…
        - Войны испугался, подлец! - поддержал его паренёк в шляпе.
        - А ты почему не на фронте? – сквозь толпу пробился проводник, в руке держа зажжённый фонарь, которым он осветил мёртвого. Рядом сотрудник милиции. – Тебя спрашиваю, молодой человек? – напирал проводник, направив на шляпу свет.
        - У меня бронь! - выкрикнула шляпа.
          - Броня, говоришь? А у него орден, медали,  а ты его подлецом! Кто таков? - не отступал усатый проводник, звали которого просто Евсеич.
        Шляпа затерялась где-то в толпе. Охали женщины. Евсеич стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что  делать.
        - Встречались…- наконец проговорил, скомкав фуражку. – Правильный был человек, безоговорочно кружку  водки отдал.
        - Вы, вдобавок, знакомы? - спросил  человек в пенсне.
        - Знакомы, и без всяких добавок, - не глядя ни на кого, изрёк Евсеич.- Человек богатой души был, звали Витя.
        Возвратившись к вагону, он ткнул фонарь на ступеньку и направился к вокзалу. Проводнику знакомому буркнул:
        - Помяну.
        Подошёл к поезду другой проводник.
        - Куда он? Опоздает.
        - Знакомого зарезало, так помянуть хочет.
        - Точно опоздает… Помню, бабка корзину с яйцами грохнула, когда в вагон к нему поднималась, так и тогда он выпил и опоздал.
        Стоявший близко железнодорожник кивнул:
        - Помню, час провозились с горемычным, пока  не впихнули в скорый. 
        - Несут! -  послышался голос. - Зарезанного несут!
        - И этот горемычный. Горемычных бог и прибирает, - подытожил местный железнодорожник.
          
                17

Ветер волочил над землёю листья жёлтые, а по небу –  тучи. Начались дожди. По дорогам потекла мутная вода, в низинах образовывая лужи.  Горожане с головой погрузились в трудовые тяжёлые будни, превратились в работающие автоматы, живя одной  мыслью: надо помочь Красной армии.
На предприятии, где работала Анна, норма поднималась часто; рабочие понимали с трудом, что это они столько смогли выдать продукции. Проводимые прежде утром и вечером пятиминутки, были ограничены утренней пятиминуткой, выходных не было.
Как-то в полдень прозвучало объявление по заводскому радио: «Всем на собрание!». Из цехов и подсобок по заводскому двору потянулись в главный корпус рабочие. Анна шла в толпе, где лица казались   печальными. С ней шла подруга её, Неля.
- Ох, Неля, трудно говорить.
- Не заболела?
- Устала... А ещё так долго стоять у станка...
- Выдержим.
- Выдержим. Мы, комсомолки, и должны беспартийным показывать пример. Если мы не выдержим, то и Бурыгина Люська не выдержит.
- Много работаем, помощь большая фронту. Правда, Аня?
- Правда, только чтобы фашистов изгнать, надо больше деталей делать, но сил нет, две нормы и так делаем, даже Люська за полторы отчиталась. Придумать бы аппарат, чтоб он усталость снимал.
Перешёптываясь, подруги вступили в главный корпус. На широкой площадке мостового крана сгрудилось  правление завода: директор - пожилой заводчик, Захарыч, рядом главный инженер, Ирина Васильевна – седая женщина, и старший мастер, дядя  Паша. Внизу загудела толпа. Захарыч стянул с головы  помятую фуражку. Наступила тишина.
- Ребятки с батей. Приболел. А мама у Полины, - прошептала Анна.
- Товарищи! – раздался голос директора. - Заводу адресована телеграмма Центрального комитета партии. - Кашлянув, директор поднёс к глазам лист и прочёл: - «Товарищи рабочие, работницы и инженерно-технические работники! Центральный комитет В.К.П.Б.  сердечно поздравляет коллектив завода с успешным выполнением плана поставки на фронт военной продукции. От руководства Коммунистической партии и от командования Красной армии примите сердечную  благодарность. Смерть фашистским оккупантам! Центральный комитет В.К.П.Б.» - Директор, взглянув на толпу, дополнил: - Подписали  товарищи Сталин и Калинин!
Сказанное  родило шумное рукоплескание и вскрики ура! А директор добавил:
- Товарищи! По случаю поздравительной телеграммы поступило предложение –  укоротить   сегодня смену на час.
Послышались  аплодисменты.
- Товарищи! – аплодисменты прервал звонкий голос Анны, стоящей впереди.- Как это укоротить? Про что сводки говорят? Фашисты у столицы. Поймите, товарищи, из-за нехватки продукции нашей на фронте погибнет много наших бойцов ... -  голос её сорвался.
- Правильно говорит… - послышался голос из толпы.
- А я другого мнения и не ждал… - смахнув  слезу, заключил директор.
Народ повалил из корпуса. Лишь рабочие покинули собрание, как все краны и станки заработали, запыхтел паровозик, толкая вагоны к погрузке.
 
Подруги шли домой, вытаскивая ноги в сапогах из грязи.
- Неля, идти или нет на танцы? - спросила Анна.
- Надо бы,- сонно ответила Неля.
- Заходи за мной, я гляну, как батя.
В натопленной избе Анну встретил отец.
 - Здорово, тятя!
- Здорово.
- Вкусно пахнет! Пацаны наши как?
- Накормлены, оба дрыхнут.
- Немного полегчало? - Анна с благодарностью посмотрела на отца.
- Нет, дочка, - сморщился Семён.- Но под нож мне ложиться страшно: зарежут. А ты поешь и отдыхай.
Перекусив, Анна начала гладить платье. Пришла подруга. Белый, мокрый локон, кокетливые ямочки на щеках, большие голубые глаза, грудь волнами – всё подчёркивало молодость и красоту.
- Красавица! - изумилась Анна.- В спецодежде  не заметно…  Отбоя опять не будет от молокососов.
- Хватит, Анюта… - покраснела Неля. – Красота - это пустяки.
- Пустяки? Но из них наша жизнь складывается, -  по-взрослому возразила Анна. И детским голоском: - Тятя, побежала!
- Не стану закрываться, но долго уж не гуляй.

Непрерывно лил дождь. В Доме шахтёров заиграл оркестр.
- Неля, я туфли забыла…- спохватилась Анна.
- С тобой всегда что-то... - огорчилась Неля.
- Я сбегаю за туфлями, а ты потанцуй, - предложила Анна.
- Аннушка, хорошо знаешь, что не останусь без тебя.
- А мне танцевать расхотелось, и вообще на  танцах думаю о тех, кого немцы пытают, и очень стыдно становится.
- Понимаю, почему убежала в субботу с танцплощадки.
- Может, и поэтому, так что напрасно ты разозлилась на меня.
- Я не разозлилась, было грустно: Валерка  не пишет.
Домой подруги возвращались в молчании. Анна   не дружила ни с кем, а Неля с Валеркой  хороводилась  давно. Анна помнит, как на свадьбе сестры Валерка на Нелин пальчик надел колечко золотое. Она  подслушала, как Валерка шепнул: «И мы  скоро свадьбу  сыграем». Просто сказал… А Анюта любовь представляла себе иной. Мечты юной девушки были прекрасны!
- Пока, Аня, - возле калитки Неля обняла  подругу, как в былые времена.
               
                18

С утра сыпал снег, но в полдень глянуло из-за туч солнце, снег растаял, образовывая лужи; потемнели дороги и крыши домов. Однако к вечеру закружились  пушинки.
- Ишь, закрутило! - высказалась Василиса, зайдя к  Рязанцевым, стряхивая с себя снег. – Сват, здорово!
- Здорово… - буркнул Семён,  не настроенный болтать.
- Сват, подлечили, али наоборот? - опохмелившись, Василиса молчать не думала.
- Подлечили, - бросил Семён.
- А хорошо, что не согласился на операцию… - баба придвинулась к нему. - Помнишь Силантьича? Зарезали ведь в больнице.
- Чего зря языком мелешь! - психанул Рязанцев. – Ему восемьдесят было, медицина таких не спасает.
Донёсся хохот малышей; Вовка пихал с постели  Сашку, тот падал на пол, и оба смеялись. Вдруг меньший заорал. Вовка прикрылся одеялом. Василиса поспешила в комнату и склонилась над меньшим, но тот, умолкнув, обежал старуху и ткнул голову Семёну в колени.
- Чего от бабки бегаешь, отшельник? -  дед погладил мальца по голове.
- Она пьяная, - всхлипнул Сашка
- Гляди-ка, - возмутился Семён, - гнида, а судит.
- Не гнида... - промямлил малыш.
- Ладно, не гнида,- усмехнулся дед. - Вова! – крикнул, - где бумажка, что почтальонка принесла?
Вовка зашлёпал босоного по полу и принёс конверт. Василиса, подержав его, вынула листок с печатными буквами.
- Похоже, бумага важная, но не вижу без очков.
- Агафьевны одень,- предложил дед.
- Не по глазам, сват, истинный бог, ничего не вижу,- отложив очки, сказала Василиса.
- Дай мне! – протянул руку Семён.- Когда-то читал...
- Прочитай как-нибудь,- заёрзала нетерпеливо  Василиса.
- Пы-хы,- начал дед читать,- ры.- Лист задрожал в  руке его. - Что за буква, убей, не вспомню, всё забыл.
- Вроде буква кы.
- Так-так,- потеребил Семён бородёнку,- кы, говоришь? Получается  пы-хы-ры-кы…
- Когда вырасту,- встрял Вовка, - пойду в школу и    бумажки все перечитаю.
- Это нескоро,- отрезал Семён.- Пошёл к чёрту, читальщик!
- Сходим к Кузнечихе? – дочка её прочитает, - предложила Василиса.
- Не хочу по морозу ходить,-  буркнул Семён, и сунув конверт под клеёнку.
- А бумага, похоже, очень важная.
- Может, права...- согласился Семён, подумав. - Пойдём…. Вовка, принеси!- крикнул.               
- Чего принести?
- Иду к Кузнецовым, а ты не догадываешься, что  принести?
Вовка метнулся к печи и принёс Семёну маленькие  валенки с калошами. Тот, кряхтя,  сунул ноги в них.
У дома Кузнецовых с крыльца сметала снег девочка лет четырнадцати в стареньком пальто и кирзовых  сапогах.
- Вы к-к нам?- заикаясь, спросила.
- Галя, прочти нам бумагу, - попросила Василиса.
- Прочту, п-роходите в избу.
Все вошли в кухню.
- Где мамаша? - поинтересовалась Василиса.
- На р-работе: хлеб д-дают на карточки; в магазине не дают,- объяснила,  запинаясь,  Галя.
- На карточки? Без денег, что ль?- спросил  Семён.
- За д-деньги и на к-карточки.
Отворилась дверь, вошла, смахивая с платка снег, Агафья Кирилловна.
- Правильно сказали, что убрался к соседке; чего  внуков побросал?  - напустилась она на Семёна.
- Погоди, Агафья, собрались мы  читать бумагу, - сказала Василиса и протянула лист девочке.- Читай же.
«П-похоронная,- начала читать, заикаясь, Галя.- Ерёмин Виктор Ефимович, одна тысяча д-девятьсот девятнадцатого года р-рождения, тринадцатого сентября одна тысяча д-девятьсот сорок второго года на станции Юрга скончался после наезда пассажирского поезда. Горвоенкомат. Город Юрга»
Все замолчали, ошарашенные. Первой открыла рот Василиса:
- Нет Вити… - голос будто из могилы.
- Отмучился,- плача, проговорила Агафья Кирилловна.- Не вынесла душа, руки на себя наложил, сиротами ребятки остались, куда деваться с ними...- Последнее проговорила, причитая. 
- Государство поможет,- буркнула Василиса.
Понуро расходились родственники по домам. «Бессердечная, - подумала Агафья Кирилловна.-  Потеряла сына, а  слезинки даже не проронила».


Время шло, но ощущенье беды не покидало  семьи. Агафья Кирилловна склонялась к внучку младшему и гладила ему голову с жёсткими волосами. Анна плакала, ложась спать. На работу шла с опухшими глазами. Подруга Неля сказала, что она так может ослепнуть. Анна обещала не плакать, но лишь увидит племянников, не понимающих, какой утратой судьба их наделила, так забывала про обещание. И надломилась   не окрепшая её душа: недавно активная комсомолка,   превратилась она в тихоню. Ефим с Василисой горе топили в пьянстве.

                19

Зимы в Сибири очень суровые: то мороз, то пурга. Но детям холод нипочём! Играют на улице, в старой одежде, обычно голодные, кричат, хохочут. Как будто смеются над зимой и над голодным детством.  Взрослым же, стоит им смех детский услышать, сразу легче становилось, потому что появлялось понимание: нужно вынести все невзгоды:  есть ради кого!

По улице двигалась колонна пленных немцев. Анна и мать, надев платки, вышли во двор. Немцы выглядели смешно  - закутанные в тряпки, они хлопали себя по бокам руками, пытаясь согреться. Один немец голову закутал в китель, а когда поравнялся с домом Рязанцевых, то извлёк из кармана кителя зажигалку; повертев ею над головой, крикнул: «картошьку! картошьку!».
- Глядеть больно, - вздыхая, сказала Агафья Кирилловна, показывая пленному пустые ладони.
- У меня нет жалости к захватчикам! – резко ответила Анна. – Кто их звал?
- Подневольные они, ты лучше скажи: кто их гнал  сюда?- проговорила, покачав головой, Агафья Кирилловна.
Колонна заполняла улицу. «Может, и Васька ходит так у немцев» - рассматривая колонну, подумала Агафья Кирилловна. И защемило сердце у неё, вспомнив, что совсем не пишет с фронта сын Васька. Как будто поняв мысли матери, Анна сказала:
- Василий скорей бы перегрыз горло конвоиру.
Мать с благодарностью глянула на Анну, почувствовав гордость за сына, которого дочь сделала героем. Зашли в дом. Агафья Кирилловна сунула в печку  поленья. Анне сказала:
- Возьми хлеб, он в столе, ты ещё не ела.
- Возьму,- ответила Анна, открывая стол.- Нет ничего.- Махнула  рукой, взглянув на племянников. – Я не голодная...
Сашка боком подобрался к бабке и приблизил  рот  к её уху:
- Баба, хлеб Вовка съел, а мне мало дал,- показал на кончик пальчика.
- Бессовестные! - зашумела Агафья Кирилловна. - Тётю оставили совсем голодной. А ты лежишь, не мог  приглядеть за ними! - накинулась на Семёна.- Я-то  забегалась, второй день не везут хлеб, простояла зря. Чего замолчал?
- О чём говорить? - буркнул дед Семён из комнаты.- Хлеб на деньги дают, на карточки не дождёшься.
- Так давай деньги, пёс шелудивый, чего  их прячешь?- с собой  не утащишь в могилу!
- Сама скорее подохнешь!- хриплым голосом отвечал старик, трогая карман.
- Щупаешь! Как уснёшь, отрежу карманы! - закричала Агафья Кирилловна.- Не моешься по месяцу, а раздеться боишься! Деньги прячешь, а жрать всё равно  садишься! Ни стыда, ни совести!
- Не вымогай, прибью! – закричал, трясясь в постели, Семён.

Вечерело. В печной трубе посвистывал ветер.
- Ума не приложу, как жить, - сокрушённо проговорила Агафья Кирилловна, натягивая носок  младшему внучку на ножку.
- Баба, а куда мы? - спросил малый, шмыгнув носом.
- Отвезу к Полине, может, возьмёт.
- Куда в  стужу малого потащишь!- донёсся голос деда.
- Не твоё дело!
Закутала бабка в одеяльце внука, посадила в сани и подалась в сторону станции, наполненной гудками. Навстречу подул ветер. Агафья Кирилловна ладонью размазала по лицу слёзы. Перед станцией дорогу пересекли железнодорожные полотна; дальше  дорога обогнула озеро, скованное льдом. Чтобы  прикрыться от ветра, бабка сошла с насыпи. Но глаза продолжили   слезиться. Поняла, это от нервов. И нахлынули на неё  воспоминания о прошедшей жизни, но только мат мужа и вспомнила.
- Не замёрз, Саша? – посмотрела на закутанного в тряпьё внука.- Ножки  не замёрзли?
- Глазки  замёрзли, - раздался голосок.
- А ты закрой их, ничего не видно.
- Не буду закрывать! - прокричал Сашка.- Я зайчика увижу.
- Ну, гляди, гляди. - Старуха попробовала возвратиться к воспоминаниям, но беседа с внуком отвлекла её, и она стала размышлять, как лучше просить Полину оставить у себя внука.

                20
 
          Завершался третий год войны. Василий служил на миноносце «Нахимов» механиком. Команда корабля   ступала на берег, чтобы пополнить запас продуктов и боеприпасов, и корабль отправлялся на задание – бить фашистов на просторах Чёрного моря. И много вражеских судов отправилось на дно морское после  походов «Нахимова».
          И вновь корабль устремился на задание. Всматриваясь вдаль, вахту нёс штурман Константин Назаров. Плотный, роста малого, с грубыми линиями лица, стоял он как будто неподвижно, но невидимым движеньем рук его судно поворачивался в нужную сторону.
          На палубу вышел механик. Не узнать Ваську Рязанцева в этом молодце. За ним вышел на палубу его друг, высокий, и тоже богатырского сложения. Покуривая, они стали оглядывать бескрайние просторы моря. На горизонте показалась белая полоса, она росла.
          - Туман надвигается, - сказал Рязанцев.
          - Ох-хо-хо, моя вахта скоро… - грустно проговорил его друг.
          - Фёдор, что с тобой? - спросил Василий. – О  чём грустишь?
          - Всё о том же,- пробасил Фёдор, - не могу  выспаться. – А вообще смутно на сердце...
          - Я о печали твоей наслышан, - сказал, усмехаясь, Василий.
          - Видишь ли, Вася, медведем не зря меня прозвали дома: летом ничего, а зимой тянет спать, как медведя.
          - Пересиливай сон, не маленький. 
          - Ни один медведь не пересилил спячку, если ему не мешают.
          - Тут тебе немцы помешают,- сказал Василий.
          На судно продолжала надвигаться белая масса, сгущаясь; на расстоянии десятка метров  ничего не было видно.
          - Скоро зона опасная, а такой туман,- заметил Василий.
          Но вскоре чуть посветлело, стали видны волны и клочок синевы.
          - Васька, подлодка! - ахнул Фёдор, вглядываясь в даль.
          - Показалось… - почему-то шёпотом отозвался Василий.- Не вижу…
          А на мостике всё увидели: полным ходом  корабль рванулся вперёд.
          - По правому борту торпеда! - заорал Фёдор и кинулся к полубаку.
          Взрыв сопровождался сильным толчком; тут же раздался новый взрыв, корма судна поднялась, но, подержавшись в высшей точке, стала  уходить в водную пучину.
          - Полундра! - закричал кто-то. И тут же раздался  взрыв уже внутри корабля.

          Василий грёб, сплёвывая солёную воду. Увидев факел исчезающего судна, понял безвыходность  положения. Взрывной волной его отбросило от судна, оглушило, но холод быстро привёл в чувство. Казалось, вот-вот разорвётся быстро стучащее сердце. Он поискал глазами друга, но на морской зыби никого. Поплыл. Только куда?
          Он с ужасом понял, что ненадолго отодвигает предсказуемый финал. Вдруг близко различил человека. Словно к желанному берегу, Василий поплыл к нему. Перед ним качался на воде молодой моряк, пришедший на судно месяц назад. Лицо его было искажено.
          - Крепись, браток! - крикнул Василий. - И заметил на матросе спасательный пояс. - Да ты с пояском, не пропадёшь, это точно… – Василию захотелось ободрить матросика, практически совсем мальчика.
          - Помоги скинуть… - попросил тот слабым голосом.
          - Кончить с собой? Сопляк! Надо держаться!- крикнул Василий.
          - Не могу… Ногу разворотило… Больно… Нет сил…
          « Плохо дело…» - шепнул себе Василий, сказал же бодро:
          - Больно, понимаю, но ты терпи! Я рядом с тобой буду.
          - Не могу…  Вся кровь из меня вышла…-  выдохнул раненый.
          Ему удалось отстегнуть пояс... Оттолкнув его от себя и прощально махнув рукой, он ушёл в пучину. Потрясённый, Василий протянул руку к поясу, но тут же отдёрнул её. «Нельзя брать… Но его нет. Нужно  постараться выжить».
 
          Прошло с час. Василий неожиданно услышал крик: «Васька! Васька!». Голос знакомый.
          - Васька, ты? Когда раздобыть успел пояс? - подплыл Фёдор, в лице усталость и тревога.
          Василий обрадовался появлению друга, будто оно сулило надежду на спасение. Рассказал про историю пояса.
          - Правильно, что взял, - сказал, сплюнув воду, Фёдор.- Жалко парнишку. Но что делать: мёртвым – дно, а живым – камбуз, - пошутил. - Боюсь, и нам    крышка, а не камбуз…
          - Если заштормит, хана сразу... - отозвался Василий. – Да и теплее бы было.
          - Ну, нет: в тёплой водице раскиснем, а так надо двигаться. Давай-ка, лишнее скинем.
          Переваливаясь с боку на бок, моряки освободились от куртки и башмаков.  Темнело.
          - Братцы-ы! Э-э-эй! - послышался крик, сопровождаемый руганью.
          - Э-ге-ге, плывём! - отозвался Фёдор.
          - Ребята, быстрей, а то к рыбам… - голос оборвался.
          - Нажмём, Вася! – крикнул Фёдор, узнав голос Назарова.
          Моряки, в тельняшках, выскакивая по пояс из воды, рванулись на голос.
          - Потянул руку, черт побери… - пожаловался Назаров, держась здоровой рукой за доску.- Болтаюсь, ноги совсем стянуло...
          - Ничего, поясок надень, - подбодрил его Василий, и помог сослуживцу надеть спасательный пояс.
          - А мы рядом на доске потянемся, - добавил Фёдор.
          Широкая доска удерживала на плаву моряков, давая им возможность расслабить мышцы.