Воспоминание о голубиной бабушке

Соседка моя, знаешь, фелинофилка.
Кошатница, называют, кошачья мать.
Вот и тридцать лет назад была такая старушка,
Только строже и сентенциознее, что ли.
Любила простое и проникновенное слово.
«Защищай, — поучала меня, — всё живое»,
Словно я третий после Флора и Лавра,
Будто окажу какую-нибудь подмогу
Окружённому охотниками носорогу
Или кашалоту — супротив китобойного флоту,
И если стану повторять: «Не проливайте, не проливайте крови», —
Оттого будет легче обречённой забою корове.
В Индии-то, известно, они в почёте.
Лежат поперёк улиц, прохаживаются по базарам.
Весь в испарине струится воздух, как над костром
Или как складки на покрове —
Угадай, которой богини.
Голова заговаривается от зноя,
Отказывается принимать поставляемое очами, ушами.
И не притронься ни к корове,
Ни к прокажённому с бубенчиком,
Ни к человеку низшей касты — не то сам таким станешь.
Станешь, станешь, побудешь, перестанешь
И полетишь голубком
За тридевять земель, за три моря,
За тридцать лет — к той самой старушке,
Расклёвывать булочки, слушать
Ежечасно вычёсываемую из-под седин благоглупость
Насчёт всего живого.
Её паствой были птицы, не кошки,
И слеталось пернатых на её «гули-гули»,
Что молодёжи
На концерт какого-нибудь, прости господи, козлогласа.
Крылья да хвосты,
Настилы, пласты,
Воркованья сердечного
Три-четыре версты.

2000