***

А знаете ли вы, что Анна Ахматова не умела включать газ и не доверяла технике
Про Ахматову писали, что в житейских делах она была беспомощна — «вне быта». Соседка по даче в Комарове, Сильва Гитович, вспоминала: «Все знали, что Анна Андреевна боится техники, не умеет включить проигрыватель, не умеет поставить пластинку, не умеет зажечь газ. Ахматова долгое время не умела заваривать чай, но потом научилась по-своему — кипятила большую кастрюлю, опускала туда заварку и всем разливала». «Зато, — говорила Ахматова, — умею топить печи, штопать чулки, сматывать в клубки шерсть…» К лифтам поэт относилась «неприязненно, но терпимо», пишущую машинку терпеть не могла. По телефону Ахматова была очень лаконична — полагала, что разговоры прослушиваются.
Она «гудела» и «жужжала», когда сочиняла стихи
«Стихи — это катастрофа! Только так они и пишутся», — говорила Ахматова. Вдохновение приходило к ней всегда неожиданно. В эти минуты Ахматова ощущала неясный внутренний шум, музыку и ритм, которые потом в каком-то «звычании-мычании» выливались в поэтический образ. Сочиняя стихи, она ходила по комнате и «гудела» — повторяла вслух возникавшие слова и строки. Поэт Анатолий Найман называл это «жужжанием» и «гулом поэзии»: «Вдруг, во время очередной реплики собеседника, за чтением книги, за письмом, за едой, она почти в полный голос пропевала-проборматывала неразборчивые гласные и согласные». При этом Ахматова сразу записывала стихи: вместо строчки, еще не существующей, ставила точки, записывала дальше, а пропущенные вставляла потом, иногда через несколько дней. Она считала, что в стихах должно быть мало знаков препинания, но широко пользовалась «своим» придуманным — запятой-тире.
3. Особый жест и детская ладонь
Любимый жест Анны Ахматовой запечатлен на ее портрете, написанном итальянским художником Модильяни. Три полусогнутых от мизинца пальца, чуть поднятый указательный и слегка опущенный большой. «И в спокойном состоянии, и в разговоре руки в движении были красноречивы, ахматовски прелестны и неповторимы. Это были удивительные руки!» — писала мемуаристка Галина Козловская. Руку поэт держала так: большой палец под подбородком, мизинец отставлен, а три пальца — вместе с папиросой — вытянуты вдоль щеки. У нее была детская ладонь, стройные, но маленькие пальцы.
Не изменяла Данте, Шекспиру и Пушкину.Каждый год Анна Ахматова перечитывала трех любимых авторов: дантовскую «Божественную комедию», которую читала по-итальянски, Шекспира — все трагедии в подлиннике — и целиком Пушкина. Стоит отметить, что так, как Пушкина, Ахматова не любила никого. «Когда мы начинали с Анной Андреевной говорить о Пушкине, я от волнения начинала заикаться. А она вся делалась другая: воздушная, неземная», — писала ее подруга Фаина Раневская. А вот Наталью Гончарову Ахматова не любила и называла ее «агентом Дантеса».
Выучила английский за полгода.Что касается иностранных языков, то, например, английским поэт начала заниматься к тридцати годам со словами «Как глупо прожить жизнь и не прочесть в подлиннике Шекспира». Первые несколько уроков ей дал Самуил Маршак, а потом она стала сама изучать грамматику по восемь часов в день. Отыскав незнакомое слово в словаре, Ахматова ставила против него точку, попав на него снова — вторую, «семь точек значило, что слово надо учить наизусть». Через полгода она свободно читала Шекспира.
Ушла от мужа, потому что он разжег самовар ее рукописями
Со вторым мужем, востоковедом Вольдемаром Шилейко, Анна Ахматова официально развелась 8 июня 1926 года — правда, к этому моменту не жила с ним уже 5 лет. Ахматова считала Шилейко человеком, «невозможным для совместного обитания». Он был «сатанински ревнив»: не выпускал ее из дома, запрещал выступать перед публикой, заставлял сжигать все письма, ревновал к мужчинам и стихам. Кульминацией стало то, что он разжег самовар рукописями ее сборника «Подорожник». «Катастрофа, а не муж», — сказал Николай Гумилев.
При жизни Ахматову назвали «врагом народа»
14 августа 1946 года вышло постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». В нем Ахматову назвали «типичной представительницей чуждой советскому народу пустой безыдейной поэзии», которая вредит воспитанию советской молодежи. Поэту запретили издаваться и исключили из Союза писателей. Когда постановление вышло, в Ленинград примчалась подруга Ахматовой Фаина Раневская: «Анна Андреевна лежала с закрытыми глазами. Я видела, как менялся цвет ее лица. Губы то синели, то белели. Внезапно лицо становилось багрово-красным, — писала актриса. — Через какое-то время она стала выходить на улицу. И, подведя меня к газете, прикрепленной к доске, сказала: „Сегодня хорошая газета, меня не ругают“. И только через много дней вдруг сказала: „Скажите, зачем великой моей стране, изгнавшей Гитл*ера со всей его техникой, понадобилось пройти всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?“». Следующая книга Ахматовой выйдет лишь спустя 12 лет, в 1958 году.
Восхваляла Сталина, чтобы спасти сына
В 1949 году был в третий раз арестован сын Анны Ахматовой Лев Гумилев. В надежде спасти его поэт создает сборник «Слава миру» (фактически — «Слава Сталину»):
И благодарного народа
Вождь слышит голос:
«Мы пришли
Сказать, — где Сталин, там свобода,
Мир и величие земли!»
Лидия Чуковская оценивала этот жест как «поступок отчаяния». Однако стихи не спасли ситуацию — Лев Гумилев вышел из лагеря только в 1956 году. Впоследствии сын считал, что Ахматова недостаточно «хлопотала» за него. «Вы пишете, что не мама виновница моей судьбы. А кто же? Будь я не ее сыном, а сыном простой бабы, я был бы при всем остальном, процветающим советским профессором, беспартийным специалистом, каких множество», — писал он. Лев не хотел знать и видеть Анну Андреевну — об этом незадолго до смерти с «невыразимой тоской» Ахматова рассказывала Фаине Раневской.