Диспансерные души

Вовка спал. Спал крепко. Спал, опершись на локоть правой руки. Локоть же опирался на томик бессмертной поэмы, с закладкой на пятнадцатой странице.

Сон — вещь необходимая. Несбыточная мечта людей, страдающих болезнью с красивым названием — инсомния, людей, знающих механизм действия всех снотворных таблеток, успокаивающих трав и сборов, знающих пропись всех седативных препаратов, готовящихся к этому сну с самого утра, избегающих волнения, хватающих шагомер на обязательную пешую прогулку перед сном, отмеряющих нужное количество еды на ужин, и наконец уснувших после приема найденной по наитию самой верной комбинации пилюль и капель, но все равно просыпающихся без малейшей на то причины через час, а то и раньше, и вынужденных повторять вновь и вновь изнурительные попытки погрузиться в объятия Морфея уже в виде просмотра и счета шеренг живых овец или фарфоровых слонов.

Так что за Вовку можно было бы просто порадоваться, если бы не одно «но». Вовка спал на общей врачебной планерке.

Нет, за своё дежурство он, врач хирургического отделения ведомственной больницы, отчитался: сколько принял, сколько вскрыл, сколько удалил, сколько остановил, сколько ампул потратил. Ну отчитался и уснул.

Выступала зам главного врача Виктория Львовна. Как выглядит больной человек, она, видимо, уже подзабыла, и больше представляла их теоретически и по известным всем телепередачам. А воочию общалась только через холодный, бездушный прицел кассового аппарата. Она была зам. по платным услугам.

Вовка слушал про оборот койки, про то, сколько раз она должна обернуться за год, сколько дней отработать, сколько заработать. Вовка слишком живо представил себя в этой койке. Койка сделала спин, то есть крутанулась вокруг своей оси, а Вовка поплотнее завернулся в одеяло, чтобы не вывалиться из неё, и «улетел в космос», то есть уснул.

Он спал и слушал про посещения и обращения, про диспансерных больных, которые должны состоять на учёте, так как они хорошо оплачиваются из средств ОМС, что посещений должно быть два, что это составляет одно обращение и что третье не оплачивается, хоть ты тресни.

Виктория Львовна трандела про операции и про деньги, про деньги и про операции. Сделал операцию — заплатят деньги, заплатили деньги — сделают операцию. Получался непрерывный ряд, в котором уже никто не мог определить, что же было в самом начале, операция или всё же деньги. Даже сама Виктория Львовна.

Вовка и слушал, и спал.

***

Койка несла Вовку по альфа-волнам его энцефалограммы и сделала остановку в незнакомом поликлиническом коридоре.

«Это учреждение моего нового назначения?» — спросил он во сне. Кто-то, внимательно изучающий энцефалограмму, ответил «Да» и замолчал.

Вовка припарковал койку, огляделся.

Коридор полупустой. Кучки серых людей, напоминавших больше тени, сгруппировались у дверей кабинетов. Кто-то первый заметил человека в белом халате и обратил внимание остальных. Владимир видел их бледные скорбные лица и тянущиеся к нему прозрачные руки.

«Исцели нас», — просили их потухшие, печальные взгляды. Вовка прошел дальше и остановился перед дверью с табличкой «ОМС». Отдел медицинской совести. Дверь была закрыта. Пластырем приклеена бумажка — обращаться в кабинет 39. Вовка нашел кабинет. Там толпился такой же народ. Надпись на кабинете гласила — «Платные услуги».

Пройдя мимо кабинетов «Зам по КЭР», «Зам по АХЧ», постучал в кабинет с табличкой «Заведующий» и открыл дверь. Дверь открылась неохотно: три пары женских туфель, валяющихся возле неё, мешали это сделать. Четвертая, самая стильная, примерялась хозяйкой кабинета — худощавой женщиной лет сорока с правильными чертами лица, которое можно было считать красивым, если бы не излишняя строгость во взгляде, которую Володя вначале не заметил, так как она смотрела в зеркало.

— Вероника Николаевна, — представилась она Вовке или его отражению в зеркале. Туфли на высоченной шпильке прекрасно смотрелись на стройных ногах Вероники Николаевны. Кроме туфель, на ней были черные леггинсы и короткая блузка. Белый халат висел в шкафу, показывая кусочек рукава. В углу кабинета на массивной тумбочке стояла клетка. В клетке сидел живой попугай.

— А вы наш новый хирург из стационара, можно сказать молодой специалист? Коллектив вас ждёт, я давно просила главного прислать нам специалиста, на место Виктора Семеныча, — сказала она и продолжила, — может, поликлиническая работа вам понравится? У нас компьютерный томограф новый, платные услуги, диспансеризация. Вот для диспансеризации наберите группу человек сто, пожалуйста.

— Сто пятьдесят, лучше по сто пятьдесят! — раздалось из клетки: попугай был говорящий. — У Семён Спиррридоныча по сто пятьдесят!!! — орал попка, тщательно проговаривая букву «р».

Вероника Николаевна накрыла клетку чем -то темным.

— По сто пятьдесят и рррасходимся, — успел напоследок раскрыть клюв хулиган с хохолком.

— Табель на вас будет с завтрашнего дня. Кабинет хирурга, ключи в регистратуре, — произнесла она своему отражению в зеркале. Вовкиного отражения в зеркале уже не было: он вышел.

***

В конце коридора произошло какое-то движение. Это открылась дверь в травматологический кабинет. Владимир поспешил зайти, пока дверь не захлопнулась.

Травматолог, мужчина богатырского телосложения, осматривал сидящего перед ним человека. Делал он это с видом рубщика мяса, который обдумывает, как бы отхватить кусок посочнее с неказистый на вид тушки. Человек морщился от боли и левой рукой держался за плечо правой.

Смотрелся врач очень внушительно.

— Заходите, я полагаю, это вы на место Виктора Семеныча, укреплять амбулаторное звено? Я Виктор Андреевич, — и пожал руку так, что Вовка поморщился. — У начальницы нашей побывали?

— Приятная женщина, — кивнул Володя.

—Да, — быстро согласился Виктор Андреевич, — три шкуры спустит, если план по платным да диспансерным не выполните. Он её специально сюда поставил. Одна шайка!

— Какая шайка? — удивился Володя: образ заведующей на чудесных шпильках никак не вязался с этим словом.

— Это я про административно-карательную надстройку, не примите на свой счёт. Развели… зам по КЭР, зам по платным, юристов, статистиков. Я бы их всех разогнал, или в гипс закатал бы, врачей из-за них не видно! — Андреевич накалялся, как старый трансформатор, хлебнувший лишних вольт переменного тока.

— Однако компьютерный томограф приобрели, — возразил Володя, — не все учреждения могут такое позволить.

— Аппарат-то давно списан там, откуда его приперли. А здесь купили, как новый. Разницу себе в карман. Жулики! — продолжал травматолог.

— Кто? — переспросил Вовка.

— Вся администрация, да ещё заместитель по АХЧ — он самый главный. Я их как облупленных знаю! — гудел Андреевич, — Одна живая душа в той шайке — попугай. Всего неделю у окулиста в кабинете побыл — верите? — говорить научился. Интеллект!!! Я вам так скажу, — он перешёл на шепот, который, наверное, был слышен даже через дверь, — если бы в кабинете, откуда вы только что ушли, он бы один был, всем бы лучше жилось.

С этими словами он, ещё раз внимательно ощупал правую руку сидящего перед ним больного, затем отнёс его на койку, навалился на него всем телом, дёрнул руку — только щелкнуло!

Лицо пациента, до этого искаженное гримасой боли и отчаяния, посветлело. Да, оно по-прежнему было искажено, но через это искажение уже проступала улыбка от появившейся надежды на то, что боль наконец пройдет.

— О больных только мы с вами думаем, — продолжал изливать душу Андреевич, — Глядеть надо в глаза: увидишь душу — разглядишь недуг; будешь таращиться в комп — увидишь лишь счёт в тарифном соглашении. А в том соглашении бесценная жизнь, душа человеческая оценена в пятьсот рублей, а мне с них сотая или десятая часть — слёзы! У меня же все случаи дорогие, увесистые. Я сам определяю цену. Вот например — врач указал пальцем толщиной с сардельку в счастливого больного, — полез в шахту лифта без страховки и грохнулся с четырехметровой высоты, хотел побыстрей ремонт сделать, помочь кому-то, вывихнул руку, а пришлось мне ему помогать, а это дорого!

Дверь в кабинет опять открылась. Кто-то вкатил столик на колесах с громадным биксом. Этот кто-то в медицинском костюме и высоком накрахмаленным колпаке оказалась неприметной женщиной неопределенного возраста. Вовка даже подумал: «Может, это медбрат?»

— Знакомьтесь: моя медсестра, Элизавета Павловна, — развеял эти сомнения Виктор Андреевич, — Да не смотрите на неё так, мне ляжки под минихалатиком не нужны, и сиськи тоже не нужны, и маникюр с косметикой не нужен. Этим пусть секретарши козыряют. Ты мне гипс наложи или лангету, только качественно!

С этими словами он проворно подскочил к медсестре сзади, шлёпнул её по спине левой рукой, правую положил на область грудей, сжал, поднял и переставил к раковине.

— Шутки у вас, — покраснела Элизавета Павловна и пихнула коленкой в объемный врачебный живот. Покраснела и улыбнулась — вроде и как-то изменилась: медсестра как медсестра.

Ошалевший больной лежал на столе, ни жив ни мертв, и слушал.

— Хорошо, что попали ко мне, — продолжал монолог Андреевич. — А то ходили бы сейчас на сдачу анализов, рентген, флюорографию, сок простаты сдавали, эндокринолога бы неделю ждали, МРТ сустава до и после, а там уже, где вывих — контрактура — здрасьте!!! Вместо обычного вправления — дорогостоящая операция, а там опять анализы, ведь сданные ранее уже устарели. Моей работой будете довольны. Я уже если вправлю, то вправлю, если и вывихнется, то только в каком другом суставе… и ходить на повторные приемы не надо, деньги тратить. Вот вам памятка: что можно, что нельзя. Сексом можно, только руку фиксируйте, а здоровой упираетесь в грядушку. С вас пять тысяч, — резюмировал Андреевич.

— Так я пойду, заплачу, — пациент, изловчившись, достал левой рукой из барсетки стопку купюр, (правая была уже зафиксирована к телу косынкой проворными руками Элизаветы Павловны) и собирался уже выйти из кабинета, но был остановлен назидательным окриком.

— Сюда давайте, знаю я вас — пойдете в кассу, а там сквозняки, очередь! Руку застудите, весь труд насмарку! — Виктор Андреевич ловко выхватил стопку купюр у растерявшегося больного, пересчитал пятисотенные бумажки и сунул их в нагрудный карман, который уже подозрительно оттопыривался.

— Впрочем, — отсчитал из другого кармана триста рублей, — отнесите и собакам кость. Заплатите якобы за профилактический осмотр: житья от них нету!

Правда, деньги тут же были перехвачены медсестрой.

— Я сама отнесу и талон выбью, который нужно. Не беспокойтесь, — сказала она то ли больному, то ли врачу. Обоим стало понятно, что до кассы деньги не дойдут.

— Из лекарств — обычный анальгин, не травите себя всякой гадостью, — вещал Андреевич, —Назначат БАД на полгода, потом интересуются «Помогает? Ах, не помогает? Ещё полгодика попейте! Да покупайте только в той аптеке». А кому-то (кто назначил) помогает: каждый месяц за кэшбэком в эту аптеку бегают.

— Так вам, полагаю, диспансерных душ надобно? — обратился к Владимиру врач-гора. —Заходите на недельке. Элизавета Павловна журнал диспансерных подготовит. Договоримся.

Вовка удалился и пошел дальше по поликлиническому коридору. В открытом кабинете за столом сидела смазливая медсестра.

— Заходите, доктор! —пригласила она Владимира, привстав со стула так, что он увидел дно её декольте.

Владимир зашёл.

Из-за ширмы вывалилась и с грохотом упала на пол обнаженная фигура в черных трусах.

— Это наш окулист Семён Спиридонович, знакомьтесь. Только что с профосмотра приехал, — девица выпорхнула из-за стола и вдвоем они переложили тело на кушетку. Дно декольте показалось снова.

— Устал. Отдохнет, обязательно заходите, — и невзначай коснулась тем, что было спрятано в декольте. Вовка не отреагировал и получил злобный взгляд. В кабинете стояла смесь запаха женских духов и перегара.

Не успели остатки этого шлейфа раствориться в других специфических медицинских запахах, к которым нет никакой возможности привыкнуть хоть сколько-нибудь чувствительному носу, как сквознячок принёс с лестничного проема запах формалина. Владимир пошел на этот запах. «Патологоанатомическое отделение» — прочитал Вовка, спускаясь в подвал. Постучал в дверь с табличкой.

Дверь открыла фигура в халате не первой свежести, в больничных тапках на босу ногу. «Уборщица», — решил Вовка и спросил:

— Мне бы заведующего, или врача.

— Заходите, молодой специалист, я о вас наслышан. Зав отделением ищите? Так я и есть — заведующий! — ответила фигура в халате, — Душкин моя фамилия.

Прошли по коридору, как по проходу в старом плацкартном вагоне, стараясь не наткнуться на ноги спящих на верхних полках пассажиров. Только здесь на этих ногах висели номерки и их обладатели спали слишком крепко: разбудить их не было никакой возможности. Зашли в прозекторскую, где на широком, прочном столе лежал, готовясь к вскрытию, очередной свеженький тpyп.

Коллаж автора
— Не хотите составить компанию? — спросил хозяин прозекторской, — вот подходящая мензурка. Я её формалинчиком протру да от препаратов стол немного расчищу. Не волнуйтесь, тут абсолютная стерильность. Правда, девяностошестиградусный спирт сейчас не выдают — или семидесятиградусный или асептолин. Даже на мертвых экономят! — он плеснул себе из пузырька с белой пробкой, взял что-то со стола, занюхал, закусывать не стал.

— Будут спирт выдавать, закрывайте флакон непременно белой пробкой. Черная придает спирту резиновый вкус, а я знаете ли, брезгливый стал на старости лет, — проинформировал анатом Вовку. От угощения Вовка отказался. А анатом, взбодрившись стопкой, стал вспоминать:

— Я ведь раньше общим хирургом был, в разных учреждениях и коллективах работал, — он достал из ящичка рабочего стола несколько чёрно-белых фото. Владимир посмотрел вначале из уважения, потом с интересом.


В центре руководитель, его ни с кем не спутаешь, справа и слева помощники, кто помоложе, кто постарше, мужчины и женщины — это первый ряд. Другие ряды — врачи, ординаторы, медсестры, санитарочки. Совсем молоденькие есть, и матёрые, и есть которые уже только на стульчике могут сидеть. Никто не забыт и не пропущен, все есть на фото. И лица у них какие-то просветлённые.

— Врачебный коллектив назывался, — комментировал анатом, — и неважно, маленькая больничка это в Синих Липягах в Тьмутаракани, или крупная клиника на базе областной больницы в каком-нибудь миллионнике. Разница только в количестве сотрудников. Преподаватели учили не как сейчас: методичку на стол и из учебной комнаты вон. В операционной показательные операции делали, показывали, как надо. Знаете, провинившихся как наказывали? От операционной отлучали. Тогда смотрели друг другу в глаза, а не в монитор, в кабинет начальства заходили порой с тяжёлым сердцем, а выходили с лёгким, в ценниках было только две позиции: «Спасибо» и «Спасибо за всё», а ведь частенько речь шла о спасённых жизнях! Спасали тихо и незаметно, без лишних слов. Не вопили, как сейчас с экрана: «Спасите люди добрые, соберите десять миллионов на операцию. Сами не можем!» Многих возвращали к жизни. Других возвращали, а о себе не думали. Вот и я очнулся как-то в реанимации после инсульта. Успели товарищи спасти: я ж у операционного стола сознание потерял, да и грохнулся навзничь, хряснулся затылком о кафельный пол — субдуральная гематома. На соседний стол положили, трепанацию вовремя сделали. Из башки поллитра крови откачали, может и мозгов прихватили, что-то вынули из моей души. Не мог больше резать по живому, только мертвых. Спокойнее как-то, стабильнее.

— Однако мне работать надо, — анатом спрятал фотографии в ящик, — Последняя пандемия изрядное число людей выкосила, зашиваюсь. Амбулаторные карты не могут принести, чтобы точку в жизненном пути поставить. Хоть вы бы помогли, штук пятьдесят не хватает, я вам списочек дам, в регистратуре поищите: они ж там никому больше не нужны.

— То есть там они как бы ещё не умерли? — обрадовался Владимир.

— Конечно, до годового отчёта будут вроде как живые.

В регистратуре, однако, нашлись не все карточки, и Владимира послали к ВОПу, в кабинет номер 12.

— Что у вас? Вас послали к ВОПу? Зачем вас послали к ВОПу? — Женщина-врач из последних сил пыталась вбить в электронные мозги данные амбулаторных карт, стопками лежащих на столе, вперемежку со статталонами, рецептами, направлениями, выписками и всякого рода другой бумажной дрянью, именуемой важным словом — медицинской документацией. Впрочем, находился там же и электронный тонометр, и стетоскоп.

В ее голосе чувствовалось напряжение. Электронный мозг и человеческий отказывались понимать друг друга. Электронный постоянно зависал, к большому раздражению человеческого, а последний, пораженный глубоким атеросклерозом, или, возможно, каким-то другим недугом, испытывал органические трудности общего когнитивного характера. Что сделаешь, время неумолимо, женщине было далеко за семьдесят. Красивые когда-то руки, своим одним прикосновением к подставленному участку тела вызывающие чудесную тахикардию у лиц противоположного пола, теперь были обезображены артрозом и плохо слушались хозяйку.

Слова «дышите, не дышите… глубже, задержите», сказанные близко, приятным грудным меццо-сопрано, могли вызвать изменения выслушиваемого органа, именуемые в расшифровке ЭКГ положительной динамикой, даже у инфарктников со стажем. Теперь эти же слова превратились в банальную скороговорку, не вызывающую никакого изменения скучного сердечного ритма.

Суровы законы природы, не течет время вспять! Но кто придумал закон, не позволяющий отдохнуть натруженным рукам хотя бы на склоне жизни?

— Давайте я помогу. Что надо сделать? — электронный мозг, почувствовав через мышь уверенную руку, перестал капризничать. Вовка склонился над монитором.

— Перенести выписку, анализы, заключение из истории в амбулаторную карту, распечатать в трёх экземплярах, — напряжение в голосе спало, Вовкино ухо даже уловило обертоны некогда бархатистого женского голоса.

Даже у продвинутого пользователя, каким считал себя Владимир, на тройку случаев ушло четверть часа.

— Спасибо! — лучики радости в глазах старой женщины добавили морщин, но зато разогнали печать безысходности на красивом когда-то лице, — чем же мне вас отблагодарить, молодой человек?

— Я ваш новый хирург, — представился Владимир.

— А я участковый терапевт, то есть ВОП по-теперешнему, — старая врачиха чертыхнулась, — Ольга Николаевна. Пятьдесят лет стажа, считая сестринский.

— У вас ведь есть хирургические случаи? Передайте их мне, — осторожно начал Владимир.

— Диспансерных, что ли? Да навалом, — в голосе появилась утраченная когда-то твердость, — Их всех мне свалили, я ведь ВОП. Только вот что я вам расскажу, — женщина перешла на шепот. — Сорок лет назад я, начинающий врач, вела приём в другой поликлинике. Народу за дверью полно, — мысли и речь Ольги Николаевны приобрели стройность и смысл: — пациенты меня любили. Вдруг врывается в кабинет начмед и начинает орать: «Где журнал диспансерных?!» Я ему, мол, какие диспансерные, очередь из живых под дверью! Сорок лет прошло, где тот журнал, только бог ведает! Никто про этот журнал больше не спрашивал. А неделю назад приходит какой-то зам и говорит: «Где журнал диспансерных???» Вон моя карточка, вчера всю диспансеризацию за день прошла, хорошо, что в нашей поликлинике разрешили. Так я практически здорова! Как сорок лет назад. Правда, только на бумаге.

Свет воспоминаний, осветивший лицо Ольги Николаевны, постепенно погас.

«Это ведь даже не спираль, а какой-то круг, — Вовкин цветной сон стал черно-белым. — Ещё двадцать случаев»

Едва успев сложить амбулаторные карты, Володя услышал приятные раскаты мужского баритона.

— Сергеевич! Душа родная! Наконец-то! И ты сюда загремел! — Голос принадлежал человеку Вовкиного возраста, стоящему в конце коридора. На нем был белый халат, а шапочки не было, по причине густого роста черных кудрей, не терпящих никакого головного убора. Был он небрит, но широченная улыбка обнажала ровный зубной ряд, как сверху, так и снизу, и могла привести в уныние самого оптимистичного стоматолога.

Хоть убей, но Владимир не помнил волосатого обладателя приятного баритона. Он застыл в напряжении всех своих органов чувств, пытаясь вспомнить, где и когда они пересекались, и вспомнил! На субботнике, при уборке территории у института, у Вовки пропало ведро, в которое собирался мусор: упёр кто-то вместе с мусором. Так вот тогда, озираясь по сторонам, недоумевая, куда оно делось, Вовка и был встречен этой обезоруживающей улыбкой и сияющей белизной зубов, обладатель коих учился на соседнем втором потоке.

— Устроился втихаря, да я уже вчера знал, что тебя сюда законопатят! А я здесь наркологом, психиатром да психологом работаю. Жаль, что ты сюда раньше не устроился! Как мы намедни на профосмотр съездили! «Поезд здоровья» называется! Спиридоныч до сих пор очухаться не может. Какой нам стол в конце накрыли! Знаешь, что Спиридонович учудил, когда на осмотр дамы из административного корпуса пошли? Перетащил свою таблицу и причиндалы в кабинет к терапевту: «мне, мол надо знать, кто гипертонией страдает, для осмотра глазного дна!». Прикинь — все идут «топлесс» от терапевта, а этот бестия им якобы глазное дно рассматривает. А меня посадили в кабинет, где таблички «Психиатр-нарколог», «Лор» с прошлого раза остались, даже рефлектор был. А теперь прикол! Одна гражданка увидела рефлектор и прицепилась: «Посмотрите мне уши». Я напялил рефлектор, зрение себе перекрыл, «Ничего не видно», говорю! Она: «Почему?» «Слуховые проходы, — говорю, — очень узкие!» — соврал, конечно. «Вот и гинеколог мне тоже говорил: как у вас тут узенько!» — и ушла. Один ещё крендель заходит, «У меня прыщик на интимном месте вскочил! Что делать?» Послал в библиотеку. «Зачем?» — спрашивает. «Книги читать, а не интимные места свои рассматривать!»

Сказал и растворился в воздухе, только улыбка ещё немного повисела перед Вовкиными глазами.

Охапку амбулаторных карт Володька загрузил в свою транспортную койку. До сотни немного не хватало, и он вернулся в кабинет окулиста, верней, залетел на своей койке.

В койку к нему мгновенно прыгнула медсестра. Вовка ещё раз хотел упереться взглядом в дно декольте, но провалился ниже. Дна, как и самого декольте не было. Не было ничего. Восхититься красотой обнаженного тела Владимир не успел. Красота исчезла. Вместо смуглой, матовой кожи появилась бледная шагрень, глаза с поволокой превратились в бельмы, грудь сморщилась, повиснув мертвыми складками с точками сосков у самого пупка. Вовка грохнулся на пол от толчка костлявой ноги. Койка, ставшая похожей на дешёвый гроб, сделала вираж. Ведьма ловко управляла ею, держась за низкую грядушку, и направила ее по траектории на Вовку, без шанса на спасение. Но Вовка был малым начитанным. Он схватил глазной скальпель и процарапал вокруг себя круг по старенькому линолеуму. Успел. Ведьма промахнулась.

— Проверьте ему зрение, Семён Спиридонович! — завизжала медсестра-оборотень.

— Он по очереди? Где талон? — Фигура в черных трусах зашевелилась. — Я его не вижу. Окулист пустыми глазницами смотрел сквозь Вовкино тело.

— Ваши очки! — ведьма бросила футляр Семену Спиридоновичу. Окулист надел очки, навёл резкость: Вовка, как на ладони, ничем не защищённый, сидел на полу перед таблицей с набором букв, верхняя строчка которой начиналась буквами М и Н.

— Закройте левый глаз, — прохрипел хозяин кабинета, — называйте буквы!

Указкой, которая в его лапах превратилась в бильярдный кий, он ткнул в самый нижний ряд букв.

«Отвечу, отпустит» — почувствовал Владимир, но изобретательная ведьма подготовила другую ловушку. — У него уже было два посещения! Сестра заполнила фиктивный статталон!

— Третье не оплачивается, — врач в очках медленно развернул ужасный кий, продезинфицировал кончик и… направил в Вовкин глаз.

Коллаж автора
Володя почувствовал толчок, только не в глаз, а в бок. Его толкнул сосед справа, толкнул локтем.

Конференция закончилась.

***

Впереди, закрывая от Вовки президиум, с трудом поместившись на сиденье, высилась фигура травматолога, справа сидел окулист.

Когда, вдохновленные напутствиями, врачи встали, чтобы поспешить к ожидающим их больным, из президиума, после паузы, будто взятой гениальным актёром, раздалось: «Заведующие, останьтесь».

Предлагалось в поликлиники, входящие в так называемые ТМО (территориальное медицинское объединение), которые стали испытывать кадровый дефицит, откомандировать специалистов для создания потока больных в главный стационар, разумеется, на платной основе.

Сон Владимира Сергеевича оказался вещим.

В конце рабочего дня он получил командировочное удостоверение в отделе кадров в поликлиническое отделение, куда и отбыл на рейсовом автобусе следующим утром.

***

Зданьице как зданьице, не бог весть что, штукатурка ещё держится, три этажа, заборчик, огораживающий территорию, где расположены здание стационарчика коек на тридцать и гараж с неизменным символом всякого рода медучреждений — полноприводным уазиком, именуемым в народе «буханкой», блеклого серенько–голубого цвета с красными крестами на бортах. Владимир показал удостоверение в регистратуре, узнал, что ни окулиста, ни травматолога в поликлинике нет уже год, а прием ведут два с половиной терапевта и один стоматолог. Остальные специалисты — совместители из других учреждений, постоянно меняющиеся; завполиклиникой на больничном. Еще он узнал, что к нему записалось изрядное количество народа, и ему даже выделили медсестру.

Кабинет открыла девушка лет двадцати — ничего особенного: небольшого роста, даже маленькая, овал лица приятно круглился под темно-русыми волосами, подстриженными не коротко, но и не длинно. Лицо пока не скрыто маской. На чистой коже чуть заметные веснушки.

Улыбнулась, махнула ресницами.

«Глаза синие, улыбка приятная», — отметил Вовка, — халат ушит по размеру, выглажен аккуратно. На столе белый колпак».

«Сейчас соберёт волосы в пучок, наденет колпак», — подумалось Владимиру.

И точно — волосы были собраны, накрыты колпаком. Лицо от этого лишь выиграло.

— Ваша медсестра, Надежда, — сказала и быстро продолжила, — я здесь на практике, ещё неделя осталась, потом каникулы, а там и первое сентября — я в меде учусь на третьем курсе, а до этого медучилище закончила. Окулистом хочу стать. В кружок уже записалась и раз в неделю в ночь в глазной больнице на посту дежурства беру. Глаза ведь самое красивое в лице, — и одела маску.

«Зеркало души»— вспомнилось Владимиру: лицо у девушки теперь было скрыто. Всё, кроме глаз.

Их разрез, дуги бровей, ресницы-ёлочки, синева радужниц, распахнутые овалы зрачков-окон — все это гармонично подсвечивалось внутренним светом, светом, горящим, увы, далеко не в каждой душе, а только в чистой и светлой.

Есть же на свете счастливцы, которые не знают, как устроено глазное яблоко, не имеют ни малейшего представления о белковой оболочке, передней камере, сетчатке, всяких палочках и колбочках, слепых пятнах, проводящих путях, но имеют возможность смотреть в чьи-то глаза, ставшие тебе родными, и смотреть в них до бесконечности.

***

— К вам больше никто не записан. Это был последний пациент, — Надежда пробежалась глазами по электронному журналу записей, — всего тридцать человек.

— Ну, хорошо! — Владимир посмотрел на дверь. Дверь не открывалась, в коридоре наступила долгожданная тишина. Помощь получили все: с талонами и без, по записи и без записи, с толстенными, как тома, карточками, и зашедшие налегке с невинной просьбой: «А вы просто не посмотрите?»

— Так как этот ранорасширитель называется? — спросила Надежда, достав из кучи инструментов зажим с загнутыми крючком браншами.

— Труссо! — ответил Владимир.

— А я «штаны» вам подаю, чувствую, что не то, думала: «Сейчас закричит», а вы засмеялись.

— А что, бывает, кричат? — задал риторический вопрос Володя.

— У каждого один инструмент по-своему называется. Или вот турунда, — Надя взяла узкую полоску марли, — это и «ленточка», и «длинная», и «вожжа»!

— Ну да, приспособиться иногда трудно, — согласился Владимир.

— Чай я вам принесу, статталоны сдам попозже, а инструменты сейчас, чтобы до завтра их простерилизовали.

***

В свою холостяцкую квартиру Владимир возвращался тем же рейсовым автобусом. Вчера, получая предписание, он чуть не матерился — ссылка в поликлинику, хоть и, как он надеялся, временная, никак не способствовала его росту как оперирующего хирурга — но сейчас у него было хорошее настроение. Он не стал анализировать причины такой перемены, как-то не хотелось.

Хотелось, чтобы быстрей наступило завтра.

---

Автора рассказа: Александр Я.