34. Неожиданная ожидаемость или ожидаемая неожидан

глава из повести "Укротитель и её звери" http://stihi.ru/2014/01/18/7886

История с журналами имела своё продолжение. Неожиданное продолжение. Точнее, ожидаемое. Но  ожидаемое значительно раньше – в конце мая или начале июня.  Но свершилось всё в конце августа, за два дня до начала учебного года.

Где-то перед обедом  в учительскую  ворвались родитель и родительница  Осталопушки.  А учителей-то в тот момент в учительской было раз-два и обчёлся. Раз – Дардовна,  два – Ксения Александровна, несчастная Осталопушкина классная. Остальное – обчёлся. Они сверяли личные дела учеников и заполняли какие-то там таблицы и прочее.  И попервоначалу даже не поняли, что произошло. А только еле-еле разобрали в бесконечном потоке слов два момента: обвинение Остапушки в воровстве классных журналов и замаячившая реальность оставления обожаемого драгоценного наследничка на второй год.

Папаня с ходу накинулся с руганью. И ладно бы на Дардовну,  но накинулся-то он на милейшую добрейшую молодую учительницу, совершенно беззащитную, не умеющую даже голоса повысить.  И стал поливать её ушатами претензий и оскорблений. А вот этого Дардовна стерпеть не смогла. И она вмешалась, дабы поставить разбушевавшегося на место.  Вмешалась, разумеется, своим громовым, хорошо поставленным голосом, уверенностью и безапелляционностью напоминающим голос Глеба Жеглова.

Папаня на минуту оторопел, но потом махом смекнул, что это и есть та самая Дардовна. К ней-то у него были  особые претензии, она ведь вела сразу несколько предметов, а именно – историю, обществознание, литературу, географию, музыку и ИЗО.

И он перенаправил артиллерию своего гнева на Дардовну.  Он орал, что она настоящий изверг, а до кучи и все учителя изверги,  издеваются над его любимым сыночкой, заставляют учиться летом, задают непомерные задания и задушили двойками.

- Вот когда мой сын обучался в Браненбурской школе, в Германии, он был отличником,  одни сплошные пятёрки! (Вот именно так,  Браненбурской, без «д» и «г» было произнесено это слово).

Услышав про пятёрки в Бранденбургской школе, Дардовна в душе расхохоталась – тогда понятно какой он отличник! Это ж надо – «сплошные пятёрки»! Видать, Осталопушкин папаня и не подозревал, что в школах Германии «пять», это то же самое, что у нас «кол». И в самом деле, а чо подозревать-то, он деньги за обучение выкладывает,  а значит и отметки должны быть отличными!

А то, что к поведению у германцев этих претензии были… так что поведение? Нормальное поведение! Можно было и потерпеть, он же  плату за сыночку регулярно вносил!

И тут Дардовна выдала: «А что ж вы, дорогие родители, садюги-то такие!  Что ж вы деточку-то своего забрали из Бранденбургской школы и отправили на муки адские, к этим сельским извергам-учителям. Не жалко кровиночку-то.  В Бранденбург! Немедленно! Только туда! В Германию! Или  оттуда тоже попёрли и больше ни за какие коврижки не принимают? Тогда в Итон!  Исключительно в Итон!

- Как вы можете так говорить, - заблеяла маманька Остапушки, -  в Итоне он уже учился, целых три месяца! А там у них в Итоне розги, за мельчайшую шалость! И вы тут издеваетесь,  у мальчика после школы каждый день истерика!  Нет, вы не педагог! Вы исчадие! Вы не имеете права оставлять ребёнка на второй год!

- Беспричинная истерика – признак  психической болезни, а также  хренового воспитания, как в  вашем  случае. Ребенок – не  зверюшка, живущая одними инстинктами, а человек с наличием Второй сигнальной системы.

- Чо?! -  взревел папаня - у моего сына сигнальная система?! Он у меня автомобиль что ли?!

- Бедненький вы бедненький папа  Остапа, знать в школе не учились, коль не знаете, что такое Первая и Вторая сигнальные системы. Полюбопытствуйте, биология 8 класс, опыты Павлова, это интересно. Или лично у вас и вашего сыночки  Вторая сигнальная система напрочь отсутствует?

Да уж, Дардовна была мастером по низведению, как говаривал Карлсон, хамоватых граждан.

- Я не позволю оставить ребёнка на второй год! Я вас засужу! - провизжал папанька.

И Остапушкины папанька с маманькой ринулись прочь из учительской,  при этом,  грохнув дверью так, что задребезжали оконные стёкла и осыпалась штукатурка с потолка..

А на следующий день…  На следующий день в школу нагрянула комиссия из УО и прокуратуры.

Сначала в игру вступили прокурорские. Перевернули всё.  Попеняли. Поставили на вид. Пригрозили увольнением. Уехали.

УО во главе с Замзамой  припомнила Дардавне всё, вплоть до Йетти и той злополучной шляпы для Шапокляк, спикировавшей на голову Замзамы.  Замзама исходила праведным гневом. И суть этого гнева сводилась к тому, что Дардовна безответственный самонадеянный человек, разгильдяйка, игнорирующая  заседания районных методических объединений, вольнодумка, которую недопустимо допускать к детям. Так и сказала – «недопустимо допускать». Именно она,  Дардовна,  притча во языцех на все управления образования всей страны. Она являет собой  отрицательный пример молодёжи…

- Огромное спасибо, что записали меня в молодёжь! – церемонно раскланялась Дардовна, - не ожидала, что я так молодо выгляжу!

- Отрицательный пример для молодёжи, - невозмутимо поправилась Замзама и продолжила свою пламенную речь.

Подобно Катону с его маниакальным неравнодушием к Карфагену, каждая реплика Замзамы, заканчивалась мыслью о неблаговидном влиянии Дардовны на молодёжь, причём,  на  всю молодёжь от несмышлёнышей- первоклашек, до несмы… (Замзама чуть было не сказанула «несмышлёнышей») молодых учителей.  Это притом, что из молодых учителей  Пафнутьевская школа имела в штатном расписании только учителя информатики. Наличие других молодых учителей не прослеживалось даже в микроскоп и даже в грядущей перспективе неизвестно какой грядущести.

- И вообще, что это за манера называть детей полуименами: Ванька, Женька и так далее, - подхватила эстафету очередная УОшная дамочка.  Я  несколько раз лично слышала, что вы называете некоторых детей именно так:  Полинка, Ромка,  Юлька. Это форменное безобразие! Я ставлю вам на вид!

- Как будто «я» может слышать не лично,  а кто-то другой вместо этого «я», - подумала Дардовна, но оставила претензию без ответа.

УОшная дамочка отчасти была права. Некоторых учеников Дардовна именно так и называла с уменьшительной частичкой «ка». Но далеко не всех.

Не смотря на своё возраст, ум и кандидатство,  Дардовна тщетно пыталась понять почему эта пресловутая частичка «ка» в имени делает одни из них пренебрежительными, а другие уменьшительно-ласкательными.

Она даже поделила имена с частичкой «ка» на две категории.

Так Машка, Катька, Ванька, Петька, Колька, Нинка,  Зинка, Томка, Ирка и многие другие звучали пренебрежительно. А вот Ромка, Ленка, Юлька, Светка, Тимка, Димка, Мишка, Женька, Иринка, Маринка, Полинка, Андрюшка  исключительно ласково и как-то располагающе, по родному, что ли.

Поэтому Машек, Ванек, Катек, Петек и других обладателей  имён из первой категории Дардовна называла всегда исключительно – Машами, Ванями, Катями, Петями, Колями или вообще полными именами. А вот все эти Ромки, Ленки, Юльки, Димки оставались для неё именно с  частичкой «ка». И  Ромкам, Ленкам, Димкам и прочим с частичкой «ка» это неимоверно нравилось.  Этой «ка» словно бы чувствовалось особое распоожение.

Но обнародовать эти свои размышления представителям УО Дардовна посчитала излишним.

Потом слово взяла  очередная УОшная дамочка.  Где-то не середине её речи Дардовна приняла решение планетарного масштаба.

Под конец УО во главе с Замзамой пригрозила Дардовне увольнением.  Но потом, пораскинув мозгами на предмет «а кто будет работать, кто будет учить?», УОшные тётки смилостивились и ограничились выговором.

Решение планетарного масштаба окончательно оформилось и мгновенно выразилось полсилой Дардовского голоса. Такой полсилой, что ушным перепонкам присутствующих стало неочень комфортно..

- Всё! Баста! – хряснула кулаком по столу Дардовна, - на пенсию! Немедленно!

Потом она повернулась к сестре и те же полсилы Дардовского голоса прогромыхали:
-Ты, Дритревна, на меня не смотри, оставайся, у тебя-то таких проблем нет.

- Не-а, не останусь. Ну куда  же я без тебя! Вместе так вместе, - откликнулась Дритревна.

И они вернулись на свою законную педагогическую выслугу хотя с мизерной, но пенсией.

Первого сентября свой возобновлённый пенсионный статус Дардовна с Дритревной отметили дружным просыпанием до полудня. Все окрестные петухи за окном,  надрываясь, на всяческие лады,  горланили  побудку, в результате чего сорвали голоса. Но  все эти петушиные оры  им были теперь не указчики.

Весь день Дардовна с Дритревной радовались свободе. Они упивались ею.   Они лелеяли свою радость, они ублажали её, пестовали как малое дитя. В это же день к ним нагрянула делегация учеников, точнее, делегацией  это назвать было трудно по причине того, что в её состав входили все ученики школы. Кроме Осталопушки, разумеется.

На следующее утро радость снова резвилась во всю. Отовсюду неслось: «Свобода! Свобода! Свобода!» Солнце в небе вопило: «Свобода!». Птицы ликовали: «Свобода!». Даже самовар с ухмылкой и полувопросом подмигнул: «Свобода?!»  В этот второй день свободы они с упоением сожгли в печке все свои рабочие программы, планы и конспекты.  Школа вновь пришла в полном составе и стояла немым укором.

На следующий день радость с утра снова буйствовала, но к вечеру немного поутихла. И виной  этому утиханию был уже ожидаемый и свершившийся визит всё тех же с первого по девятый.

На четвёртый день свободы с  самого утра стало щемить в районе сердечной мышцы, и чем дальше, тем больше.  И масла в огонь подлила выразительно молчавшая школьная толпа.

На пятый день флюиды тоски витали уже повсюду.  Они ударялись о молча стоящую толпу и возвращались обратно.

В субботу  Дардовна с Дритьевной бесцельно шатались по двору,  то и дело поглядывая в сторону школы. А школьный народ с первого по девятый подсобировался  у их дома  уже с утра.

В ночь с субботы  на воскресенье им приснился коллективный сон – школа, упавшая ниц перед ними, прямо таки валяющаяся в ногах и с рыданиями умоляющая вернуться.  И вызрела мысль: «Ну подумаешь какой-то там Осталопушка! А другие-то ребята почему должны остаться без учителей!»

В воскресенье ни свет – ни заря Дардовна с Дритревной ворвались к директору домой с криком:  «Долой свободу!»

В понедельник  с восьмичасовыми петухами они влетели в школу.  А там…на встречу им  с  широко раскинутыми руками мчались всем скопом их ученички от семи и до пятнадцати лет. Мчались,  оглашая мир дикими воплями «Ура!» и гроздьями повисали на шеях Дардовны и Дритревны.

И Дардовна с Дритревной поняли, что они приговорены к школе окончательно и бесповоротно.  И данный вердикт обжалованию не подлежит.