Отделим зёрна от плевел. Лермонтов. Кн. 2. Часть32

Начало: Введение - http://stihi.ru/2024/06/10/1086



Трактат про Её Величество Поэзию 
======================================
Часть 32

Закончив «тему» о хвастливой горделивости Екатерины Сушковой по поводу посвящения стихов Михаилом Юрьевичем Лермонтовым её персоне, всё-таки считаю не лишним высказать своё мнение касательно этого вопроса с точки зрения поэтессы.

[ Кстати, в отличие от некоторых других авторов, следующих за уважаемой мною Анной Ахматовой и принципиально подчёркивающих «многозначительную» разницу в словах «поэт» и «поэтесса», я не разделяю мнения о том, что, мол, если «поэт» – то это «настоящая поэзия», а если «поэтесса» – то это всего лишь «женские стишки». Поразмыслив над этим в своё время, я пришла к выводу, что «стиху – вовек – без разницы,  кто – спел: / как свадебному пирогу –  кто съел.» (строфа одного из моих стихотворений цикла «Поэтесса».]   

Итак, продолжим об «адресатах». Все эти девушки… – а точнее, отношения с ними, – они являлись, конечно, отправной точкой для рождения конкретных стихотворений, но, поверьте мне, поэт всегда и преувеличит, причём искренне, и придаст более масштабной значимости произошедшему, а также облагородит и возвеличит предмет своего внимания, – ибо душа его пребывает в полёте к прекрасному, даже если он пишет о «превратностях» любви: это …восприятие исключительно субъективное и – очень тонкое чувствование… Всё зависит от духовности внутреннего содержания и поэтического таланта личности. И эти стихи, – что для нас и есть   г л а в н о е,   –   открывают нам духовный мир поэта Лермонтова: всё богатство его души, все её тонкости, оттенки, всё многоцветие палитры творца и художника слова... Помните лермонтовское (?..): «Такой душе ты знала ль цену? / Ты знала – я тебя не знал!». Здесь напрасно «гордиться» напоказ тем, что… якобы именно «она» была той самой, той «особенной», благодаря уникальным достоинствам которой – …и родилось у гениального поэта Лермонтова «это стихотворение». И если бы не «она»… (?). Разочарую. И совсем нам,   ч и т а т е л я м,   не важно, кому были посвящены конкретные стихотворные строки; потому, что нам,   п о э т а м,   просто нужна «пища»: было бы о чём   д у м а т ь,  да было бы   ч т о   чувствовать… – а стихи приходят сами.

Квинт Гораций Флакк (65 год до н. э. – 8 год до н. э.), – древнеримский поэт-лирик, чьё творчество пришлось на «золотой век» античной литературы, – считал, что сначала надо научиться «порядочно мыслить, а выраженья за мыслью придут уже сами собою». Мы с Вами тоже можем поучиться «Науке поэзии», изложенной Горацием в письме к племяннику, спросившему у него совета насчёт стихотворчества:
          
           ……………....................Сам писать я не буду,
           Но открою другим, что творит и питает поэта,
           Что прилично, что нет, в чём искусство и в чём заблужденье!
           Прежде чем станешь писать, научись же порядочно мыслить!
           Книги философов могут тебя в том достойно наставить,
           А выраженья за мыслью придут уже сами собою.
           Ежели знает поэт, чем обязан он родине, дружбе,
           В чём родителей, братьев любовь, в чём обязанность к гостю.
           В чём долг сенатора, должность судьи и в военное время
           Власть предводителя войск, – несомненно тот и в поэме
           Каждому может лицу дать приличные званию речи!
           Нравы советую я изучать наблюдением жизни,
           Из неё почерпать и правдивое их выраженье!
           ………………………………………………………….

           Так юрисконсульт иной, хотя красноречия силой
           Не сравнится с Мессалой, ни знаньем с Касцелием Авлом,
           Но уважают его. А поэту ни люди, ни боги,
           Ни столбы не прощают посредственность: всем нестерпима!
           Как за приятным обедом нестройной симфонии звуки,
           Запах грубых мастик, мак, смешанный с мёдом сардинским,
           Всем досаждают затем, что обед и без них обошёлся б:
           Так и поэзия, быв рождена к наслаждению духа,
           Чуть с совершенства сойдёт, упадает на низкую степень!
           Кто не искусен в бою, – уклоняется с Марсова поля,
           Тот, кто ни в обруч, ни в мяч, ни в диск играть не искусен,
           Тот не вступает в игру, чтоб не подняли зрители хохот;
           Только несведущий вовсе в стихах их писать не стыдится.
           Что же ему не писать! Он свободный, хорошего рода,
           Всадничий он капитал объявил и во всём без порока.
           Нет! ты не будь таковым! Не пиши без согласья Минервы!
           Ты рассудителен: знаю. Когда что напишешь, то прежде
           Мекия верному слуху на суд ты должен представить,
           Или отцу, или мне, и лет девять хранить без показу!
           Втайне свой труд продержавши, покуда он в свет не явился,
           Много исправишь, а выпустишь слово, назад не воротишь!
            
Мишель Лермонтов, выучив и твёрдо усвоив уроки Горация, так и поступал: он никогда не тропился публиковать недавно написанное, и даже насчёт «прочесть» только что написанное… – о, нет: далеко не всегда и далеко не каждому. Правда, «девять лет хранить без показу»… думается, что это слишком уж долго, но год–два–три… – пожалуй. Потому что поэт, время от времени возвращающийся к тесту произведения, обязательно увидит   ч т о   в стихотворении «не так» и требует исправления. Если же с течением времени никаких претензий к написанному у автора не возникает, то работу над произведением можно считать завершённой, а, следовательно, и возможной к публикации.

И вот ещё, о чём хотелось бы поговорить касательно «адресата». Дело в том, что   у   с т и х о в   –   с в о я   ж и з н ь:   без привязки к «источнику вдохновения»; поэт пишет «про себя», а читатель читает – «о себе»; стихотворение рождает поэт, а живёт оно в сердцах поклонников этой поэзии.  И мне – как почитателю лермонтовской поэзии – абсолютно всё равно, кому адресовано любимое мною стихотворение. Но – если, конечно, оно слишком персонифицировано и совсем ни в чём и никак не совпадает с моей индивидуальностью… и при этом я не нахожу духовных – и душевных – точек соприкосновения, то… стихотворение просто проходит мимо. Что касается меня… – считаю: все эти непосредственные «адресаты»   д л я   всех для   
н а с  (за исключением разве что – лермонтоведов и поклонников, особо вникающих в подробности любовных отношений известной персоны) – мало-интересны, ибо я – как поэтесса – прекрасно знаю этим «адресатам» цену: все они, в основном – лишь   п о в о д   для рождения поэтического шедевра; любовная лирика – это зачастую – «надуманное» и
«до-фантазированное». Другими словами – «желаемое», выдаваемое за «действительное», поскольку либо сам персонаж по абсолюту не соответствует созданному образу, либо – событие имело совсем иную глубину и значимость, или же – не имело ни того, ни другого вовсе… Иное дело, что для самого поэта Лермонтова эти адресаты – на текущий момент – были и важны, и интересны, и просто необходимы: поэту нужна сердечная пища, переживание, нужен этот толчок для выплеска духовных наработок… Как не вспомнить ещё раз:

* * *
Я жить хочу! хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман;
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?
О н   хочет жить ценою муки,
Ценой томительных забот.
Он покупает неба звуки,
Он даром славы не берёт.

(1832)

Но, согласитесь, далеко не все люди выражают себя в стихах, и прекрасно живут даже без поэзии вообще; и та же самая девушка – в таком случае – никак не воспевается языком поэзии, и никто не говорит в стихах о её красоте… потому, что «воздыхатель» этим языком не владеет… Так что… – хоть и считаются эти адресаты «виновниками», «музами» и «вдохновителями», да не в них вовсе дело: а дело-то в том, что   –   д у ш а   п о э т а   в о п л о щ а е т с я   в   с т и х а х,   переполняясь через край чувствами и впечатлениями, мыслями о высоком и низком; очарованием и пессимизмом растущей, магически-тонкой, мистической материи человеческой души… И это не девушка «такая», а он – «такой»:  это он так чувствует: так умеет петь его душа.

Поэтому, думается мне, Михаил Юрьевич …практически не придавал существенного значения ни дате сочинения произведения, ни конкретному адресату, – поскольку лишь «очень иногда», только лишь,  когда хотел, чтобы сам адресат знал, что это – сказано именно   е м у  (е й),   он проставлял на стихотворении какие-то инициалы…

Однако, дорогой мой Читатель, не подумайте, что, снимая с пьедестала «виновниц» рождения любовного поэтического шедевра, я уничижительно отношусь и к ним, и ко всем прочим, кто «не поэт». Богатый духовный мир – не привилегия поэтов. К счастью, много других представителей творческих направлений, самовыражающихся в архитектуре, в живописи, в науке, технике и т.д. и т.п…  Я высоко ценю тех, кто сам не пишет, но умеет любить и чувствовать, порой до слёз, поэтическое воплощение духовного мира; высоко ценю   т е х,   в чьих сердцах Её Величество Поэзия живёт и царствует: это – равенство душ; это – один духовный мир; и, если Вы относитесь к таким ценителям поэзии, – примите мой низкий поклон авторского восхищения богатством Вашей души… Если бы не поэтические души читателей… – если бы не Вы… – поэзия умирала бы одномоментно с рождением стихотворения, оставаясь принадлежностью лишь одного человека: поэта и его автографа – бумажного воплощения стихотворных строк...

Кстати, не премину воспользоваться своим авторским правом, и скажу Вам, что «стихи» и «поэзия» – понятия не равнозначные. Не всякий стихотворец – поэт, но всякий поэт – стихотворец, а возможно, и прозаик – тоже, если из-под его пера рождается поэтическая проза. Но разговор становится совершенно беспредметным, если не определиться в том, что же такое есть эта самая   п о э з и я ?.. 

Вот Вам   о п р е д е л е н и е   поэзии, – на мой взгляд, – исчерпывающее и единственно-верное:   

п о э з и я   –   это когда написано меньше, чем сказано; а промежутки между словами иногда значат больше, чем слова.

Если автор в строках своего сочинения сказал только то, что у него написано, а между слов  …больше ничего нет, то это и есть «просто стихи»: то есть некая информация в форме стихотворения с рифмами или без таковых. Когда же читатель после прочтения стихотворения получает впечатление, открывая для себя что-то новое, извлекая из глубин души своей некие мысли, чувства, образы и переживания (радость, печаль, грусть, сожаление, возмущение, смех и пр.), некий флёр настроения, ассоциации, если он мысленно видит краски, чувствует и ощущает атмосферу «картинки»…  –  это и есть настоящая поэзия.

Люди порой считают, что если написано «в рифму» – то вот вам и поэзия. Нет. Для поэзии – рифма вовсе   
н е   о б я з а т е л ь н а.   И те «большие знатоки и ценители», которые начинают «уничтожать» автора и его произведение только потому, что у него «неточные» или «избитые» рифмы… или рифмы нет никакой… – позвольте высказаться прямо: они – ничего не смыслят в поэзии, ибо   р и ф м а   –   всего лишь   –   созвучное окончание слов: ровно ничего не значащее.
Но вот   р а з м е р,   р и т м  (от древне-греческого – «рифм», означающий боевую шеренгу воинов)  –  строго обязателен. Например, «Сказка о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина – написана поэтом без какой-либо рифмы: разновидностью акцентного стиха – тактовиком. (Для справки:   т а к т о в и к  – это русский стихотворный тонический размер с интервалом между ударениями (иктами) переменной величины – от одного до трёх слогов). Или вот ещё пример: перевод древне-греческой «Илиады» Гомера от русского поэта Н.И. Гнедича – тоже выполнен без созвучных окончаний слов. Однако эти произведения имеют высочайшую ценность без какого-либо – даже намёка! – на рифму: только   р а з м е р,   только   р и т м.   

С л о в о   в поэзии – это боец в шеренге других бойцов, выполняющих индивидуально-конкретную задачу вкупе с боевыми товарищами. Боец – просто   о б я з а н   поражать определённую Цель. Он не может и не должен стрелять вхолостую или мимо. А эти некоторые «знатоки» предлагают «уродоваться» и искать слово не по боевым качествам воина, а по красоте его лица и амуниции: чтобы он был «такой же, как...»  –  то есть, с точной рифмой. При этом хочу обратить Ваше внимание на тот факт, что рифма как таковая – конечно же,   в е с ь м а   ж е л а т е л ь н а.   Но. Рифма – всего лишь служанка Слова, а слово – находится в подчинении у Мысли.  Поэтому: если у необходимого слова не находится точной рифмы, – сойдёт любая неточная (приблизительная) рифма, или   –   н и к а к о й   не надо: нельзя обеднять и обесцвечивать самое главное: 
М ы с л ь.   Рифма – всего лишь созвучное   о к о н ч а н и е   слов, и жертвовать точностью и чистотой Мысли из-за точной рифмы – значит потерять со своих страниц Её Величество Поэзию.

Александр Александрович Блок (1880–1921), – русский поэт Серебряного века, а также писатель, публицист, драматург, переводчик и литературный критик, – 7 февраля 1921года записал в своём дневнике, частично цитируя стихотворение А.С. Пушкина «Поэт» (1827):

«Что такое поэт? – Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Поэт, это – это носитель ритма.

В бесконечной глубине человеческого духа, в глубине, недоступной для слишком человеческого, куда не достигают ни мораль, на право, ни общество, ни государство, – катятся звуковые волны, родные волнам, объемлющим вселенную, происходят ритмические колебания, подобные колебаниям небесных светил, глетчеров [высокогорных ледников – пояснение моё: ОНШ ], морей, вулканов. Глубина эта обыкновенно закрыта «заботами суетного света».

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружён.

Когда глубина эта открывается,

Бежит он, дикий и суровый,
И страхов и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы,

потому что там ему необходимо причаститься родной стихии для того, чтобы напоминать о ней миру звуком, словом, движением – тем, чем владеет поэт».

Дневниковая запись Александра Блока включена в мою публикацию из книги:  В.С. Баевского «История русской поэзии» (Смоленск, «Русич», 1994; Заключение, стр. 286). Но, получив также удовольствие и от нижеследующего текста Заключения, написанного далее автором книги, – не могу не поделиться этим и с Вами, дорогой Читатель. Автор упомянутой книги – Вадим Соломонович Баевский, продолжая тему, пишет:

« В последние годы наука стала догадываться о том, что твёрдо знал Блок: природа вселенной и природа поэтического творчества имеют глубокие общие закономерности. Истинный поэт создаёт вторую вселенную. »

(Конец цитирования)


Но если подбирать необходимые слова по их «охвостьям»… – а если во главу угла ставить точную рифму и беспомощно биться при этом, как муха в стекло… – вторую вселенную создать невозможно.

[ Д л я   с п р а в к и.   Вадим Соломонович Баевский (28 сентября 1929 – 13 ноября 2013) – советский и российский литературовед, литературный критик, педагог, публицист, поэт; классик отечественного стиховедения, который одним из первых начал применять в науке о стихе точные методы; историк и теоретик литературы, писатель, переводчик; доктор филологических наук (1974), профессор. Автор оригинальных исследований о творчестве Пушкина, Некрасова, Блока, Бориса Пастернака, Твардовского, Рыленкова, Давида Самойлова. Вадим Баевский создал смоленскую филологическую школу по исследованию историко-культурных связей русской поэзии и теории стиха. В 2000 году ему было присвоено почётное звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации».]


P. S.

Говоря здесь о лермонтовской поэзии и о поэзии вообще, не могу не поделиться с Вами, что нахожу сходство с жизненной и творческой позицией М.Ю. Лермонтова по многим вопросам. В частности, разделяю мнение Лермонтова касательно поэтических кружков и сообществ: по словам Н.П. Огарёва – наш гений всяческие «вечера с учёным или литературным оттенком называл «литературной мастурбацией», чуждался их и уходил в великосветскую жизнь отыскивать идеал маленькой Нины; но идеал «ускользал, как змея», и поэт оставался в своём холодно палящем одиночестве» (См. Огарёв Н.П. Избранные произведения в 2-х томах, т.2. Москва, 1956, стр. 487).

Кстати, дорогой Читатель, чтобы Вы мучительно не вспоминали, кто это  «маленькая Нина»(?..) – позвольте напомнить Вам, что это есть героиня «Сказки для взрослых»: её имя, – впервые и единственный раз, – появляется в 20-й строфе, а на 27-ой строфе ...произведение уже окончательно прерывается...  Обращаясь к выражению Огарёва Н.П. про «отыскание идеала маленькой Нины», с грустью и сожалением приходится констатировать, что «идеал ускользал, как змея» не только в реальной жизни поэта, но также «ускользнул» и с рукописной страницы «Сказки для взрослых»... Жаль. Очень жаль. Написанные 27-мь строф обещали интересный сюжет и восторг наслаждения от лермонтовской музы поэзии...


Продолжение: Часть 33."И Байрона достигнуть я б хотел..."
http://stihi.ru/2024/10/25/3965

Вернуться:
Часть 31. «Теперь я не пишу романов – я их делаю»
http://stihi.ru/2024/08/14/1876