Размер имеет значение. Часть 1

          Все фамилии участников описываемых событий изменены.
          Любое совпадение – чистая случайность.

   Прочитал я недавно у одного автора рассказ о том, что размер не всегда имеет значение. Так-то оно, может, и так, но думать о размере, и особенно о длине, надо всегда. Когда забывают об этом, то происходят самые удивительные и неординарные события.
   В середине девяностых служил я в одном из сибирских гарнизонов. Гарнизон был солидный, насчитывал несколько частей: и больших по своему составу, и средних, и маленьких. Я служил как раз в средней. Её в гарнизоне все так и называли: «Средняя». Здесь-то и произошёл случай, о котором я хочу рассказать.
   Сибирь, как известно, славится своими морозами и снегами. В тот год морозы были не особо сильны, так градусов двадцать пять – тридцать. А вот снега за зиму навалило очень много. И чтобы военный городок не утонул в снегу, этот самый снег чистили ежедневно, создавая вдоль автомобильных проездов и пешеходных дорожек на территории части снежные валы, которые росли, как на дрожжах. Поэтому к февралю эти валы уже превышали человеческий рост и представляли собой небольшие крепостные стены, созданные по всем правилам фортификационного искусства: располагались они на газонах ровно в двадцати сантиметрах от бордюрного камня и представляли собой строгие длинные параллелепипеды со слегка скошенными на высоте полутора метров плоскими вершинами. 
   Чистили снег и возводили эти «стены» солдаты-срочники, которых тогда ещё призывалось достаточно. Да и о клининговых компаниях, которые занимаются в армии уборкой территории сейчас, в то время ещё не слышали.
   Немало снега скопилось и на крышах казарм, боксов, складов и других важных сооружений во всех воинских частях гарнизона. Он лежал там великолепными сугробами, сверкая на морозе в солнечные дни и расправляя снежные флаги в ветреную погоду.
   Во второй половине февраля морозы и снегопады пошли на убыль. В ясные дни солнышко стало пригревать почти по-весеннему. С южной стороны «крепостных стен» появился лёгкий глянец, а на краях крыш сползающий снег образовал впечатляющие навесы-фестоны, чередующиеся с первыми робкими сосульками. Конечно, это портило внешний вид всевозможных военных строений и входило в диссонанс со строгостью линий расчищенных от снега дорог и дорожек на территории гарнизона, где главенствовало правило: «В армии всё должно быть параллельно и перпендикулярно, в крайнем случае – симметрично!»
   «Непорядок!» — решило начальство. А раз «непорядок», то с ним тут же стали бороться дежурные и дневальные всех уровней и рангов. Но эта борьба не давала видимых результатов: собьют дневальные к утреннему приходу командира сосульки с карниза над входом в штаб или казарму, а в обед они снова появляются. И нет, чтобы спокойно висели, но ведь они капают и, как правило, за шиворот проходящему под ними командиру. В результате – испорченное настроение как у начальника, так и у подчинённых. Что касается карнизов крыш, то там снежные и ледяные «природные явления» были вне досягаемости подручных средств суточного наряда. Назрела необходимость большой военной операции по очистке крыш гарнизонных строений от снега, наледей, снежных карнизов и сосулек. Тем более и повод имелся: приближалось 23 февраля. Как и любое армейское мероприятие, «большая уборка» крыш была тщательно спланирована и зарегламентирована, что нашло отражение в приказах начальника гарнизона, а затем и командиров частей.
   И вот наступил день «Х», парково-хозяйственный день по уборке снега в гарнизоне. Погода выдалась ясная и тёплая, почти весенняя. Утром на плацу был выстроен весь личный состав бригады, включая офицеров управления. Командир части подполковник Горчак, возвышаясь на трибуне, зачитал приказ о проведении очистки крыш от снега, уточнил закреплённые за подразделениями здания, которые необходимо привести в порядок. В конце комбриг потребовал от командиров подразделений строго соблюдать меры безопасности и организовать страховку личного состава, работающего на высоте, прочными верёвками. Последнее распоряжение вызвало лёгкое оживление и смешки в строю управления бригады.
   Здесь необходимо пояснить, что наша «средняя» воинская часть, в отличии от других частей гарнизона, располагалась в строениях, представлявших собой одноэтажные сборно-щитовые бараки с двухскатными крышами. Мы эти строения называли «сборно-щелевыми», что раскрывало их главную отличительную черту, особенно в холодный и ветреный осенне-зимний период. Высота конька крыши такого барака была около пяти метров, что конечно было немало, а вот скат крыши заканчивался на высоте примерно двух с половиной метров от земли, на которой в это время года располагались двухметровые сугробы.
   Стоявший на трибуне рядом с командиром его заместитель по воспитательной работе подполковник Ершов, которого все в бригаде по привычке называли замполитом, тут же пресёк «несерьёзное» поведение офицеров. Он потребовал перед началом «высотных работ» провести инструктажи с личным составом и пообещал ЛИЧНО поприсутствовать на некоторых из них.
   После прохождения торжественным маршем подразделения организованно разошлись по местам работ.
   Через несколько минут после развода на аллейке, ведущей к штабу, напротив курилки, выстроились в одну шеренгу солдаты из батареи разведки бригады, назначенные для очистки крыши «главного строения части» от снега и наледи. Солдат было немного, всего пятеро, так как штабной барак был сравнительно невелик. Немного в стороне от строя находился старшина батареи Палагарчук. Это был невысокого роста, сухощавый, очень подвижный прапорщик. Бригадные шутники за глаза прозвали его Полу-Горчак, подчеркивая этим некоторую схожесть фамилий и абсолютную разность комплекций старшины и командира бригады. О старшине разведбатареи ходили легенды: даже в суровые девяностые он мог достать всё, что угодно. Рассказывали, что однажды прапорщик Палагарчук за два часа раздобыл новую генеральскую фуражку для председателя московской комиссии, прибывшей в наш гарнизон с проверкой. И это при том, что своих генералов в гарнизоне не было. Родной головной убор пострадавшего «высокого гостя» был сорван порывом осеннего сибирского ветра и сброшен с высоты смотровой вышки в грязь, под гусеницы проходящего мимо танка. Поговаривали, также, что именно эта новая фуражка помогла частям гарнизона получить хорошую оценку за проверку. Но это, конечно, злые домыслы завистников, не имеющие ничего общего с действительностью.
   Сейчас старшина разведбатареи был сосредоточен, строго и недовольно поглядывая на короткую шеренгу своих подчинённых.
   Здесь же, у входа в курилку, стояли два офицера управления бригады: начальник разведки майор Волков и бригадный психолог майор Оргунов. Друзья живо обсуждали транслировавшийся вчера по телевизору победный матч любимой хоккейной команды.
   В конце аллеи показались командир бригады и замполит. Они остановились возле стоянки машин, на которой параллельно друг другу расположились машина командира и дежурный ГАЗ-66. Поговорив со своим заместителем о чем-то ещё пару минут, подполковник Горчак забрался в свой уазик и уехал. Ершов от стоянки направился по аллейке к штабу. При его приближении майор Волков подал стоящим в строю солдатам команду:
   — Смирно! Равнение на-лево! — и четко повернулся навстречу замполиту. После доклада начальника разведки о готовности «личного состава батареи к проведению инструктажа по мерам безопасности» подполковник обратил свой взор на стоящих в строю срочников… и остался доволен. 
   Действительно, бойцы выглядели браво: в разворотах новых бушлатов были видны свежие подворотнички; низы зимних фетровых сапог были начищены до зеркального блеска; даже рабочие брюки были наглажены. Особенно эффектно выглядели стоящие на правом фланге три «верхолаза-высотника»: их бушлаты были туго перетянуты брезентовыми поясами пожарных, на головах поверх солдатских шапок-ушанок, надетых «по-лыжному», красовались зелёные каски, официально именуемые «шлем стальной». В левой руке каждый держал солидную бухту страховочной верёвки, конец которой уходил за спину и был привязан к карабину на пожарном поясе. «Вооружены» бойцы были большими сапёрными лопатами, которые они держали вертикально в правой руке, поставив лезвием к носку правого сапога, как карабины роты почётного караула.
   — А это что? — подполковник Ершов вопросительно взглянул на старшину разведбатареи, указывая на лопату солдата, стоящего в шеренге вторым справа.
   В отличие от лопат двух других «высотников» эта лопата отличалась тем, что вся, от кончика лезвия до верха черенка, была выкрашена в красный цвет.
   — Товарищ подполковник, — виновато-возмущённым голосом начал прапорщик Палагарчук, на его лице при этом выступили красные пятна. — Этот рядовой Пегов! Он опять…. Он опять умудрился потерять лопату. Пришлось снять с пожарного щита в штабе.
   Старшина виновато развёл руками.
   Замполит молча посмотрел на Пегова, вздохнул и обратился к прапорщику:
   — После выполнения работ верните лопату на место.
   Рядовой Пегов был достаточно известен в части, как постоянный возмутитель спокойствия. Чуть больше двух лет назад он успешно окончил одну из московских школ и успешно же поступил в Московский архитектурный институт. Но, проучившись всего пять месяцев, был отчислен из вуза и, соответственно, ближайшей весной призван для прохождения срочной службы в рядах Вооруженных Сил.
   Причину, по которой студент Пегов превратился в рядового Пегова, он старательно скрывал. Сослуживцам по этому поводу он рассказывал всегда разные истории, одинаково далёкие от действительности. А на вопросы офицеров чаще всего отмалчивался. Даже отец солдата, приезжавший навестить сына через три месяца его службы в Сибири, на вопрос замполита о причине отчисления сына из института, не вдаваясь в подробности, коротко ответил:
   — Довыпендривался.
   «Выпендриваться» Пегов продолжал и в армии. И делал он это не то чтобы из вредности, но просто по «простоте» своего характера и неспособности продумать последствия своих действий, выражаясь шахматным языком, хотя бы на один ход вперёд. В первые полгода своей службы он регулярно терял различные предметы своего военного обмундирования; во время обслуживания боевой техники опрокидывал на себя отработанное машинное масло или краску, которой подкрашивал машины; при выходе на полевые занятия проваливался в ямы, натыкался на сучья и умудрялся ломать то, что в принципе не должно ломаться; при несении службы в карауле не раз производил случайный выстрел в щит при заряжании или разряжании оружия. При этом на законные вопросы «Как?» и «Зачем?» Пегов с ясными глазами пускался в длительные объяснения своего проступка, после которых оказывалось, что он ни в чём не виноват и его не то, что наказывать нельзя, а даже поощрить надо за «инициативу и рационализаторство». Однако непосредственные командиры не разделяли взгляды подчинённого на его действия и наказывали виновного по всей строгости Дисциплинарного Устава. Короче говоря, Пегов был одним из тех солдат с «шилом в известном месте», которых командиры подразделений очень не любят.
   Армейская судьба рядового Пегова изменилась после того, как подполковник Ершов узнал, что этот солдат хорошо рисует и отлично пишет пером. Пегов был «перемещён» из артиллерийского дивизиона в клуб бригады, где занимался художественным оформлением наглядной агитации. Конечно, и здесь непоседливый рядовой продолжал «возмущать спокойствие», но его проступки имели менее разрушительный характер и носили, если можно так сказать, локальное действие. Поскольку официально в штате клуба должность художника отсутствовала, то числился рядовой Пегов в разведывательной батарее бригады, появляясь там только на вечерней поверке перед сном, да и то не всегда. Так бы и закончилась служба бригадного художника-оформителя на «тёплом месте», если бы он снова не «отличился» в конце своей службы, отметив с другими старослужащими солдатами «сто дней до приказа» в стенах родного клуба, подальше от зорких глаз дежурных офицеров. Может, и прошло бы это традиционное солдатское мероприятие незамеченным, но разогретые спиртным «деды» решили повеселиться. Они устроили игру «в войнушку» в Музее боевой славы части, располагавшемся в клубе, используя при этом экспонаты музея – раритетное оружие. После такого «залёта» рядовой Пегов был отлучён от клуба и возвращён в разведбатарею на штатную должность наблюдателя-дальномерщика, о которой, впрочем, у него были весьма смутные представления. Поэтому, в ожидании увольнения в запас, дембель Пегов выполнял обязанности «куда пошлют».
   Подполковник Ершов снова строго посмотрел на Пегова и, повернувшись к начальнику разведки, отдал распоряжение:
   — Товарищ майор, приступайте к инструктажу.
   — Равняйсь! Смирно! — снова подал команду майор Волков. — Слушай инструктаж о мерах безопасности при проведения высотных работ …
   В это время из дверей штаба выскочил посыльный и, подбежав к замполиту, приложил руку к головному убору:
   — Товарищ подполковник, разрешите обратиться?
   — Обращайтесь.
   — Вам телефонограмма, — посыльный протянул сложенный вдвое листок.
   Ершов развернул документ и, прочитав, сунул в карман. Отпустив посыльного, он подошёл к Оргунову, всё это время ожидавшего своего непосредственного начальника возле курилки.
   — Юрий Владимирович, — подполковник Ершов, как настоящий замполит, часто проявлял демократичность в общении с подчинёнными, — я – на совещание в Дом офицеров. Вернусь часа через два. А Вы пройдите по местам работ, поснимайте интересные моменты для фотогазеты. Начните отсюда, — он кивнул на стоящих в строю солдат.
   — Сделаю, товарищ подполковник, — в меру поддержал демократичный настрой начальства бригадный психолог.
   Посмотрев в спину удаляющегося замполита, Оргунов достал из кармана бушлата компактную «мыльницу», последнее слово корейской фототехники, и заходя то справа, то слева, сделал несколько снимков, стараясь поймать в кадр и скат крыши штаба, покрытый толстым слоем снега, и шеренгу солдат, и своего друга, демонстрирующего на обрезке бечёвки правила завязывания страховочных узлов.
   Как только Ершов, дойдя до конца аллейки, скрылся за сугробом, начальник разведки быстренько «свернул» инструктаж и передал бразды      правления старшине разведбатареи, а сам отошёл к курилке, достал сигареты и, прикурив от зажигалки, жадно втянул дым. Вместе с Оргуновым он стал наблюдать, как прапорщик Палагарчук распределял участки крыши для работы.
   — Петров, твой участок от края крыши до вентиляционной трубы, — прапорщик показал рукой нужный отрезок крыши. — Страховочную верёвку привяжешь к телевизионной антенне. Пегов, твой участок в центре, от вентиляционной трубы до резервной антенны узла связи. Страхуешься за главную антенну. Аветисян, твой участок справа, от резервной антенны до края.
   — Вы двое, отвечаете за лестницу, — старшина посмотрел на левофланговых солдат и задал риторический вопрос: — Всем всё понятно?
   Выполнив команду: «Напра-во! Шагом марш!», солдаты-«высотники», возглавляемые старшиной, двинулись по очищенной отмостке вдоль стены к торцу штаба. Следом, подхватив четырёхметровую раздвижную лестницу, двинулись замыкавшие строй бойцы.

                Продолжение следует.




                Иллюстрация: интернет, свободный доступ.
                Обработка автора.