Максимилиан Потемкин

МАКСИМИЛИАН ПОТЕМКИН
(1974 - 2023)

Ночь густела, и тем хорошела.
Билась бабочка в чаше торшера.
Было тонким и звонким биенье,
Словно бились не телом, а тенью.

Она билась, и чаша звенела.
Чернота заоконного неба
Одолела черты и приметы
Уходящего царственно лета.

Всё разъялось, пропало, исчезло.
Лишь торшер возвышался над бездной
Негасимым подобьем портала.
Только бабочка в нём трепетала.

Трепетала, охвачена светом,
И стучала, звенела при этом.
И сидел я в танцующем свете,
Этой битвы невольный свидетель.

Я ведь знал, что она умирала.
Уже чудился отзвук хорала.
За четыре часа до рассвета
Было всё уже в траур одето.

Вот чуть-чуть — и биенье прервётся.
И над миром воздвигнется солнце
Так маняще и звонко звучащей
Никого не минующей чашей.

Но пока в черноте, в запустенье
Билась бабочка тающей тенью,
Хаотично стремящейся к смерти.
Мы одни были с нею на свете.

***

Знаю — мне не ходить в атаманах.
У меня только крошки в карманах.
И на ярмарке, жаркой да хищной
Я и нищий, и жалкий, и лишний.

Я стою балаганным уродом
Пред честным и кромешным народом,
И под лай и визжание жизни
Я дарю свою душу Отчизне.

Ах, за что мне такая обуза!
Кто избавит от тяжкого груза?
Без неё как я зажил бы лихо!
Мне по нраву такая шумиха.

Я бы вместе с толпою буянил.
Я бы землю вконец изызъянил!
Я бы мог стать душою народной,
Но один, без своей сумасбродной.

Что мне делать с душой нелюдимой?
Только как ни крути, мы едины.
И стою я шутом балаганным
Пред народом своим окаянным.

Стать бы хлебом с румяною коркой,
Да бутылкой с настойкою горькой.
Да расставить по кругу стаканы:
Угощайся, честной-окаянный!

А душа, коль такая дурёха,
Коль ей здесь неуютно и плохо,
Пусть поднимется, радуясь воле,
Над моею последнею болью.

Пусть поднимется в горние дали.
Пусть летит в незнакомой печали
Там, где воздух от вечности синий,
Над костром, что зовётся Россией.

***

Я шёл домой, и вдруг меня настиг
Как будто выстрел. Господи, прости
За всех замёрзших, замерших во тьме
Среди зимы, по горлышко в зиме.
Они стоят с протянутой рукой,
А я иду в свой крохотный покой.
Иду как вор, не поднимая взгляд.
Хоть самому вставай в молчальный ряд.
Среди зимы, голодной и большой,
Они стоят с протянутой душой.
Мне в эту душу нечего вложить,
И я бреду сквозь них как Вечный жид.
Я не молю, я требую — прости! —
Что я могу вину свою нести.
Что я могу ещё идти во тьме
Среди зимы, по горлышко в зиме.
И путь мой — от стыда до покаянья.
А небеса несут им подаянье,
И сыплется с небес, неждан-негадан,
Пречистый снег в ладони словно ладан.