Из Былого 2021. Прогулки с В. Вейдле. 2

«Ошибки и недосмотры»

«Обернул» опус Вейдле. В смысле, пошёл в обратном порядке. С последних глав. Небольшое эссе о Георгии Иванове (знаковом для Влада)… А перед ним – «Критические заметки об истолковании стихотворений, по преимуществу касающиеся трудов Р. О. Якобсона, Ю. М. Лотмана и К. Ф. Тарановского». И вот в этом, а именно в завершительной его части, обозначенной как «Неслучайные ошибки и коренное заблуждение» налетаю на следующее
...............................................

Chipeco thermos dioxygen, temco sonora tuxedo,
Resinol fiat bacardi, camera ansco wheatena;
Antiskid pebeco calox, olea tyco barometer
Postum nabisco!

С тех пор, как стихи эти были опубликованы (1919, но я почерпнул их из 4-го изд. книги Менкена «Американский язык», 1936, стр. 173), искусственные наименованья, из которых они составлены, предугадать стало, за исчезновением из обихода продуктов, обозначавшихся ими, еще трудней (я, например, решительно не знаю, что такое «постум» или «набиско»). Ведь предугадываются, вопреки странной формулировке Фонодя и Лотмана, именно слова и лишь в результате этого образующие их звуки (ударяемую гласную рифм и совсем угадывать не приходится: она заранее известна). Слова же предугадываются по смыслу, теме, синтаксическому их расположению. Здесь ничего этого нет или есть лишь ничтожные рудименты всего этого; так что и полвека назад стихи эти – наконец-то и в самом деле не порожденные словом, а сделанные из слов, по завету Малларме, – были недосягаемо совершенные по своему поэтическому качеству, если качество это измерять «информационной» мерой. Лотман к этому готов. Он никак не критикует Фонодя и (в примечании) пишет:
«Проделанные нами эксперименты не только подтвердили данные венгерского ученого, но и показали, что стихи, интуитивно ощущаемые данным информантом как хорошие, угадываются с большим трудом, то есть имеют для него низкую избыточность. В плохих же стихах она резко растет. Это позволяет ввести объективные критерии в область, которая была наиболее трудной для анализа и традиционно покрывалась формулой «о вкусах не спорят». Немножко я недоумеваю насчет «информанта» (одушевленного объекта экспериментации): если он успел оценить, а значит, знал стихотворение до эксперимента, как же тогда угадыванье? Но бросим придирки: перед светлым будущим, открывшимся нам, они – ничто. Не какая-то там интуиция, а Наука, объективным критерием оперируя, установила, что «Чипеко термос» поэтический шедевр. Пусть-ка ее информант, прочитав эти первые два слова, попытается предугадать дальнейшие. Или пусть она его спросит, где меньше избыточности, а значит, и какое стихотворение лучше – «Шёпот, робкое дыханье» Фета или пародия на него Минаева, сплошь состоящая из фамилий тогдашних литераторов и журналистов, большей частью канувших в забвение [речь идет о стихотворении Д. Д. Минаева «Холод, грязные селенья…» (1863), входящем в цикл «Лирические песни с гражданским отливом»]. Информацию ищи! Сомненья нет. Мы на славной стезе науки, ведущей нас к истине. Постум набиско!
(В.В.)
...............................................

Ирония В.В. в адрес советских лингвистов (здесь – Ю. М. Лотмана) мне понятна и близка. Не собираясь влазить в саму полемику, лишь повторюсь: позиция Вейдле в целом отвечает моим собственным взглядам, как на поэзию, так и на филологию.
Однако в данном случае (фрагменте) позабавило иное. Позабавило и слегка удивило.
В пародии (перифразе) Минаева на «Шёпот» Фета нет никаких имён (тем более – «сплошь») «тогдашних литераторов и журналистов»

Холод, грязные селенья,
Лужи и туман,
Крепостное разрушенье,
Говор поселян.
От дворовых нет поклона,
Шапки набекрень,
И работника Семёна
Плутовство и лень.
На полях чужие гуси,
Дерзость гусенят, –
Посрамленье, гибель Руси.
И разврат, разврат!..

Что-то не так! В заметке об «ошибках» – ляп самого автора. Вейдле что-то явно перепутал.
Да, у Минаева в упоминаемом цикле «с отливом» (1863 г.) встречается стишок «Фанты» (детям, начинающим учиться российской азбуке), в котором литерами русского алфавита, величаемыми во всю традицию (Аз, Буки, Веди…), в «заточку-рифму» ославлены некоторые акулы пера. Но это – два разных текста. А у В.В. оговаривается именно «Шёпот-Холод». У самого Вейдле, а не только в квадратных редакторских скобках.
Значит, подвела память. Просто, одно наложилось на другое. Тому есть и некоторое объяснение.
Лично я в стишке пародиста слышу-вижу аллюзии (намёки-отливы) к строкам некоторых классиков.

– Холод, грязные селенья – к Эти бедные селенья, Эта скудная природа Фёдора Ивановича (Тютчева).
– Говор поселян – к Михаилу Юрьевичу («Родина»)

И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.

Приглядевшись ещё внимательнее, обнаружатся и другие. Вот оно и совместилось. Вейдле, как многие маститые, положился здесь просто на память.
Если кто-то решит, что он вообще ничего не напутал, а взял за основу мою версию с аллюзиями, укажем:
Ни Тютчев, ни Лермонтов не относятся к куда-то там «канувшим».
А то, что В.В., в отличие от современных учителей литературы, предлагающих школьникам поиграться в сравнения с теми же текстами Фета и Минаева (к примеру, «Задание со звёздочкой» Ирины Чернышёвой), не мог пройти мимо замеченного мною (мы – об аллюзиях), я не сомневаюсь.
Раз уж помянули ёрника Минаева, позволю себе уколоть и тех, кто редактировал его опусы.
Вернёмся к тем же «Фантам». Вот всего лишь одна из строф

Кто постоянно рифмуем
С рифмой избитою: «невский»?
Кто свистунами волнуем?
Кто он? – К...

А после текста автора от редакции предлагается «разгадка». К данному «фанту» – Краевский. А как же! Сам Андрей Александрович. Редактор-издатель «Отечественных записок». Шишка!
А я бы рискнул «отфинтить» иначе

Каневский Андрей Васильевич.

Аргумент в пользу? – Постоянно рифмуем с рифмой избитою «невский». Мой Каневский (литератор и переводчик с английского) не просто рифмуется с «невским», но – сильно. Куда убедительнее, чем Краевский.
Иное дело, что (допускаю) именно Краевского тогда (в 60-е позапрошлого века) борзые рифмачи раз за разом «склоняли» к этому.
Аргумент против (моего): Каневский, родившийся в 1843-м, к началу 60-х вряд ли мог так примелькаться. Да и вообще, при всей обильности своего наследия (очерки «жизней замечательных людей» – Гладстона, Линкольна, Дефо и пр. – для библиотеки Ф.Павленкова, переводы Диккенса, Литтона, Чаннинга), промышлял не столько литературой.
Имеются у нас и иные писаки Каневские, но по годам они годятся ещё меньше. Так и быть. Свою шпильку по этому пункту снимаю. Благо А.А.Краевский с 1843 г. проживал в доме 82 по Невскому проспекту. Там же располагалась и редакция «Записок».
А тёзке своему (Владимиру Васильевичу) ещё маленько накачу. В «отлив».
К злополучному «Чипеко термос».
– «я, например, решительно не знаю, что такое «постум» или «набиско».
Вейдле очевидно шутит.
Набиско – известная пищевая компания, созданная ещё в 1885 году. Первая в США по выпуску фруктовых и овощных консервов, и вторая – по производству сигарет.
Вероятно, В.В. игнорирует её по причине нелюбви к американцам (а мабыть, и к консервам).
Постум… А отмазку с ним я не совсем понял. Ну, да. Латинское postumus (посмертный) клеилось к именам тех, кто родился после смерти своего отца.  Марк Випсаний Агриппа – внук самого Октавиана Августа и возможный его наследник. Но как только дедушка умер, дядя-отчим Тиберий устранил и Постума (убит охраной на Планазии в 25 лет).
Дедушка (Август), конечно, сам подпакостил внуку. Усыновив (после смерти своего друга Випсания Агриппы, мужа дочери Юлии) двух его старших отпрысков Гая и Луция, оставил Постуму честь продолжить род Випсаниев.
Как известно, Юлия вдовствовала недолго и вышла замуж именно за Тиберия (пасынка Октавиана). Брак этот оказался чрезвычайно неудачным. Тиберий, расстроившись, уехал на Родос, а Юлия «ушла в разгул». Да так, что папа не выдержал и упёк её в ссылку, оставив Постума при себе.
Луций и Гай умирают друг за другом. Октавиан усыновляет (в один день) и Постума, и его отчима Тиберия. Понятное дело (наследование трона) – не к добру. Пошли интриги. В итоге Август ссылает и Постума. На островок Планазию.
Незадолго до смерти дедушка посещает внука с намерением восстановить его права и, более того, сделать единственным наследником. Однако Ливия (мать Тиберия и третья жена Октавиана) переиграла всё в пользу сына. Будучи первой советницей божественного мужа, продолжить его род она не смогла. Зато усердно расчищала дорогу к вершине своему чаду. Ходят байки, что Ливия Друзилла помогла упокоиться и самому цезарю.
Как-то так.
Будто Вейдле ничего о «постумах» и Постуме не ведает! Ведает, конечно.
Не уверен, упоминал ли Постума в своих «Письмах» сосланный тем же Августом в Томы Публий Овидий Назон, но легенды об этом ходили.

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела –
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!
-----------
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных –
лишь согласное гуденье насекомых...

Версия Бродского. Письма римскому другу (из Марциала). Март 1972-го. Вейдле она должна быть знакома.
В отличие, вестимо, от моих

«В никуда – из ниоткуда»

1. Генерал

О высланном поэте. Заслуженный гэбист:
– Пороли?
Зря! Какая там угроза…
Потратились напрасно. А в остальном я чист.
Оставьте ваши мерзкие вопросы!
А этот стихоплёт…
Ничтожество и дрянь!
Талант?! –
Сказали вы. А я – не вижу.
Пустая балалайка. А тоже: трень да брень.
Не смог издать и пары дельных книжек.
Уехал и забыли. Какой лауреат?!
Политика!
За уши притянули.
Ну, выгнали – и ладно. Зачем нам этот бред?
Могли бы ведь и в прорубь ледяную…

2. Поэт

– Считай, как у Михалыча. Что Бобик – что Бобок.
Соломки подстелил, потом облаял…

– А в общем, милый Постум, у нас в ходу лубок.
Елена изменяет Менелаю.
А тут – игра в словесность. Империя хандрит.
И андеров предпочитают жёнам.
С аортой полегчало, так мучает артрит.
С финансами и вовсе напряжённо.
А, впрочем, все там будем. Я место насмотрел:
За аркою, под сенью кипарисов.
Воруют?
То – прискорбно… Однако ж, на костре
Не жарят даже бабника Париса.
(8-9.11.2016)

«В порядке переклички»

Слева – утварь для священных проскомидий.
Справа – тара для хранения компоста.
Ты – об этом, мой любезнейший Овидий?
– Лишь отчасти, восхитительный мой Постум.
Вновь среда… А что мы делали по средам?
Nostalgie!  Теперь сижу, листаю «Фасты».
Ошельмован. По легенде – кем-то предан.
Это – лишнее. Мы не были опасны.
И не лгите, что расшатывали нравы!
Вечный Город и без нас зашился в термы.
Был бы повод – распиарятся расправы.
Пострадают даже царственные стервы!
Пей цикуту. Вытанцовывай цикадой.
Вон из Рима! На Планазию и в Томы.
Коль затронуты устои принципата,
позабудь отныне, Постум: где и кто мы.
(9.08.2017)

Замечательно! Я не о своём стишке, а о «компосте». В тему (к тому, что в предыдущем – к Вейдле).

«Бродское»

Ни строки за мной не станет, ни погоста…
Лишь гудение развязных насекомых.
Suum cuique – уважаемый мой Постум.
И не важно, от инфаркта аль саркомы.
До печёнок всё… Интриги и ворюги.
Что в провинции, что в Риме Поднебесном.
А гетеры – никудышные подруги.
Впрочем, это самому тебе известно.
Книги, Постум?! В них ничуть не больше толка.
Даже Понт, увы, скукожится, как лужа.
А кобылку вороную съели волки.
Всё ништяк. Тут пережить хотя бы стужу…
(30.01.2018)

«Дактиль»

Мысль изречь, если честно, немногого стоит.
Ею лишь разум людской украшает пределы.
Вязью словесною тешит тщеславье пустое.
Жалким плющом увивает гниющее тело.
Дело?! У всякого дела такая же участь.
Видишь, Овидий, как рушатся башни и храмы?
Бывших героев когорты оскалятся, ссучась.
По водевилям отпенятся бывшие драмы.
Дракула станет потешным беззубым вампиром.
Гнусом болотным, по осени вяло сосущим.
Шорох империй, стыдясь, оседает над миром –
Тоже не вечным и даже, возможно, не лучшим.
(1-2.08.2017)

«Раптоўнае»

Мишель, в недрАх –
I’m sorry! – в нЕдрах,
За год до Первой мировой,
Прочтя стишок внезапный твой,
Я понял:
Друг – не то, что нЕдруг.
А счастья нет. Но есть покой.
И воля!
К ним направил стопы,
оставив призраки ривьер,
уже не Вольф, но и не Пьер.
Назло рабам, на зависть снобам…
Хотя…
            Подумать:
                а на кой?!
На кой нам эти побрякушки!?
Как не крути, никак не Пушкин.
Не та эпоха и размах.
Не то, чтоб на… Но точно:
– «Ах!».

Коленом в пах
(Виссарионыч
                – Мандельштаму).
Намедни снился Волкодав.
Я так давно не видел маму…
Любовь, и та
                – не по годам.
Всплакнул!
Грядущая отставка,
а к ней – ордынская удавка.
Кикимора – секир-башка.
Тяжка судьбинушка!
Тяжка…
Да тянут лямку человеки.
Ведут к узилищу баржу.
И я, отверженный, твержу
не Символ веры:
– О «побеге»
дозрели помыслы мои.
На арьергардные бои
гляжу рассеянно, мой Постум…

Апошнi плён. Гаротны роздум.
Як ружа чорная ў аi.
(30-31.01.2019)

А если кого отношения Овидия с Постумом заинтересуют всерьёз, могу подкинуть ссылку на статью Ф. Норвуда «Тайна ссылки Овидия» (Norwood F. The Riddle of Ovid’s «Relegatio» // Classical Philology. Vol. 58, No. 3. 1963. P. 150—163. Перевод с англ. О. В. Любимовой).
А зачин статьи такой

[В 8 г. н. э. лучший из живущих тогда поэтов эпохи Августа был выслан императорским декретом в самый отдалённый край римского мира. Для этого приговора были две причины: «стихи и ошибка» (carmen et error, Trist. II. 207). «Стихи» – это, конечно, «Наука любви», но «ошибка» вызывает любопытство и ускользает от поисков многих поколений исследователей. По словам Овидия, она была хуже убийства (Pont. II. 9. 72) и причинила ему больше вреда, чем поэзия (Pont. III. 3. 72). Совершил ли он проступок в сфере политики или в сфере морали? Мнения по этому вопросу уже давно разделились, но многие современные критики считают второй вариант более вероятным, главным образом потому, что поэт признается в безразличии к политике (Trist. I. 9. 18), но и потому, что подобное истолкование позволяет связать друг с другом два обвинения. Поэтому, ввиду совпадения дат, высказывалось предположение, что Овидий был связан с Юлией Младшей, внучкой Августа, которую сослали за прелюбодеяние около 8 г. н. э., и разрабатывались оригинальные теории, чтобы объяснить, каким образом пятидесятилетний Овидий, человек, ведущий, по его собственным словам, безупречную жизнь (Trist. I. 9. 59–60, II. 353–354) и преданный жене (Trist. I. 6, IV. 3), мог быть не участником, но невинным свидетелем супружеской неверности столь знатной дамы. Однако высокое положение и богатство Юлии делают неправдоподобным предположение французского исследователя о том, что для свиданий ей могла потребоваться вилла Овидия. Даже если и так, ещё менее вероятно, что Овидию бы позволили увидеть любовную сцену: трудно поверить, что женщина, чью мать столь сурово наказали за распутство, могла быть так неосмотрительна].

Как видите, тоже про «ошибку».

30.12.2021