Не так уж давняя старина

 
   
  Поселок у  нас большой, когда-то он стал официально именоваться городом районного значения. Здесь прошли мои молодые годы. Тогда он был сплошь деревянным. Потом уже в центре стали  появляться современные многоэтажки и теперь вся  главная улица застроена ими. Теперь асфальт появился не только на главной улице, и я увидел, как его тянут дальше, он будет доведен аж до дома, где я вырос. Теперь это уже не захолустье. Это теперь вне сомнений уютный городишко без наплыва миллионеров и прочей шелупени. От этих столько же толку, сколь от моли в бабушкином сундуке.
 
     Моя семья живет в большом городе и приехал я сюда не один, а с сыном и внуком. Улица, на которой я в юности жил, Октябрьская, последняя,  расположилась перед  невысокой горкой и за нею лес. Мы прошлись по ней. Внук, ему скоро одиннадцать, вообще впервые на родине деда. Погода испортилась, пасмурно, видно, что здесь Левушке не нравится. Отец потихоньку от меня начинает парня воспитывать, не надо дедушке портить настроение.
     Мы остановимся у друга детства, у нас большая программа.
     Люди нынче строят капитальные дома  из кирпича, и на нашей улице есть такие тоже.  Мой дом старый давно уже перестроен, он из смолистых сосновых бревен, но дом уже не наш, и я поневоле и с радостью остановился у друга.
   
      По-прежнему вокруг поселка звонкий сосновый лес,  в нем стоят высокие,  стройные как стрела,  корабельные  сосны,
     Из таких  строили баржи, они спускались на воду. На заводе в старые годы делали кровельное железо, завод назывался железоделательным, железо это продавалось аж за границей, даже в Англии.
     Жара, копоть, шум и грохот в цехах. Зато железо переживало своих хозяев,  было практически  вечным, не ржавело, даже краска не держалась на нем. Никакая, кроме сурика. Поэтому все старинные дома в поселке стоят под кирпично-красными, крашеными суриком крышами.  Железная крыша издавна была символом  достатка в  доме.
      Один памятен мне огромный дом, на пять больших, почти квадратных окон. Он стоял   недалеко.  Окна  его смотрят на север, дом располагается по правую руку, на обратной  к центру поселка, не на солнечной стороне. Солнце, вставая рано, попадало в дом только во второй половине дня.
     Зимой,  весной из  трубы над ним шел  дым. По-видимому,  дом был все же холодным.  Жили в нем  двое, старик со старухой. Дед  с окладистой бородой, седой как лунь, бабушка заметная, статная, тоже седая, с короткой стрижкой. Я часто здоровался с ними, пробегая мимо. Мне в голову не приходило остановиться на минуточку, и сесть поговорить. Только лишь потом я узнал,  когда в городе появился музей,  что старик  был хороший врач, он  наверно был доктором  еще до революции,  и что этот дом он построил  сам,  он был достаточно обеспеченным  человеком. Как-никак,  доктор в  больнице. Старая больница тоже приказала долго жить, выстроили новую, большую.
     Его жена была учительницей, учительшей по-местному. Как-то в школе мне  сказали, что недалеко от нас учительница живет, но где, я так тогда и не узнал.  Когда-то их знали все, но со временем  слава о них  заметно поутихла,   старики в поселке   один за другим  поочередно переправились на тот свет, молодым старые  были неинтересны, и  теперь  о них никто ничего не знает.
     Говорят, это у них в доме стояла фисгармония, такое пианино с сильным звуком. Вещь небывалая. Внутри у нее  меха как у баяна, воздух педалью подкачивают, и она звучит очень  мощно, красиво. как настоящий орган,  как будто ты сидишь в областной филармонии.  Была у  них библиотека домашняя. Грамотные, но я  их никогда в очках не  видел.  И они летом выбирались на скамеечку возле ворот. как будто воробьи на солнце  греются.
     Так и жили, был у них сын, где-то на Дальнем Востоке. Он приезжал к родителям  очень редко,  и я его  ни разу не видел. Только,  когда открылся  краеведческий музей, я многое узнал,  там оказались многие их вещи.
    Чумазый мальчишка, я их совсем не интересовал, а  мог бы сдружиться со стариками, побывать в доме,  мог бы разузнать больше о быте интеллигентной семьи. Увы, это не так, в их доме я так и не побывал. За многие  годы  они с соседями так и не сдружились. Разный менталитет. Разговоры о дровах, о сене их не интересовали, О чем с соседями говорить?  И соседи это  понимали.      
    У этого дома большой крытый двор, что само по себе не редкость, но это был настоящий дворец. Бабушка моя, женщина безграмотная,  не старалась заводить с ними дружбу, хотя они и соседи.  Кто-то с ними  все же дружил, не знаю. И  они  вели закрытое обособленное существование. ни с кем  не водились. Так и был этот дом для всех  необитаемый остров.

     Однако есть у меня яркий эпизод, который прямо-таки стоит перед глазами. Которым я горжусь. Неожиданный,  полный человечности, и связанный с этим семейством. Имена обоих я, кажется, помню, вроде бабушку   называли Варварой Степановной, деда Игнатом. Это не на сто процентов правда, никто толком ничего не знал, соседи  разговоров о них не вели, и кто  они, было для нас долго загадкой, тайной за  семью печатями.
      Но вот  какой в памяти эпизод.  Жаркое лето. В лесу в это время  хорошо, воздух полон ароматов.  Лес, птицы, приволье.  Я с  товарищем с утра убежал за ягодами. У каждого по стеклянной полулитровой банке.
     Лес  сразу за горой.  С нее поселок как на ладони. Мы, выходя из леса, нежданно увидели деда Игната и Варвару Степановну прямо перед собой. Они сидели на траве и разглядывали  поселок в низине.
     Мы остановились как вкопанные:- Здравствуйте!  Чего это  вы тут?
   - Да вот, решили за ягодами в лесок сходить, да не получается.  У дедушки астма, задохнется он там.  А здесь ветерок, лесом наносит, да вот боимся в лес идти. Охота ягодок набрать.
     Мой приятель подходит и  сыплет из банки землянику бабушке на ладонь: - Нате вот.  Дел протягивают руку, и мы кормим их земляникой, он бабушку, я - деда. Это так  естественно и неожиданно для все нас. Хорошо.
- Оставьте родителям-то!
- Вот еще!
  Мы оставляем  старикам  обе банки и убегаем: - Мы еще  в лес сходим!
Бежим домой счастливые и потрясенные. Непонятно как это получилось, мы сделали доброе дело. Мы долго говорим о стариках. У меня есть бабушка, у него дед. Обоим за семьдесят. Мы  сегодня еще своим ягод наберем.
   
      В чем суть человека? В доброте.  Вот о чем мой рассказ. О родине, о доброй земле.

     Сегодня Михайловску более двухсот лет. У нас, уже говорил, хороший большой музей. Старинное кирпичное здание,  два этажа. А моего старого дома уже не  существует. Это тоже знаете. По нынешним временам хибара, халупа, домишко  так себе.
   
     Едва приехав из областного центра, где мы живем, первым делом с сыном ,  внуком, идем в музей. С нами мой приятель детства приятель с сестрой.   
   
     Это было здорово.  Много фотографий незнакомых мне людей. Таких же может быть известных когда-то как дед Игнат, но теперь уже забытых. Его увидел тоже на старом фото из семейного альбома, где они втроем  с сыном. Отсюда мои  воспоминания об их доме, о давней случайной встрече на горе.
       Увидел несколько  книг журналиста Алексея Певцова, военного корреспондента. Прошитая пулей его фронтовая шинель  хранится в музее. Портрет и некоторые вещи звеневшего когда-то по всей стране  артиста Владимира Трошина.  Помните его знаменитую песню «Подмосковные вечера»? Его лирический мягкий голос, прозвучав на радио, он дал путевку  многим и повернул музыкальную эстраду лицом к народу. Песни стали людям ближе.
    Есть и другие исторические реликвии. Славная эпоха революционных лет, комдивы  и командармы... Народ собирает музей.  Многое хранится в нем...  Обычные люди, рядовые и  офицеры,  пенсионеры и рабочие приносят вещи, дорогие сердцу реликвии, и они  становятся приметами города, края и даже страны.
   
    Мы в тот же день уехали. Я не знал, что на следующий день в музее состоится вечер памяти, посвященный Валентину Михайловичу  Мешавкину, местному писателю. Я хорошо знал его. Не смог поприсутствовать, жаль. Большое дело делают его сотрудники, маленький, но нужный всем коллектив. Хранят нашу общую  память.
   
    Когда-нибудь кто-нибудь расскажет о музее и его экспонатах подробнее, чем я.  О красном знамени с гербами всех советских республик и  даже о гербе не существовавшей Карело-Финской Советской Социалистической республики, этот герб  есть там тоже. О зыбке, сечке,  об ухвате и кочерге. Расскажет так увлекательно и задорно, как Корней Иванович Чуковский, который  написал про Федору,  про то, как «скачет сито по полям, а корыто по лугам».  Я думаю, что поля, луга и горы эти расстилаются как раз вокруг Михайловска. А сито и корыто федорины, они в нашем музее хранятся.

    Уезжал   я с тяжелым сердцем. Я ожидал сельской идиллии. Не то вышло. Михайловск для меня - все, моя малая родина. Какой он? Для меня не пятно на карте. Не пункт, не географический объект, а образ в душе.

  Здесь слились реки  Серга и Уфа. Дороги и улицы.  Для  каждого коренного житедя  дом это центр притяжения, здесь  жили отец и мать, здесь  родные люди, это не квартира.  Тяжело это терять. Это все существует  в океане  воздуха и света, вокруг тебя поля, леса, и земля, и крохотный кусочек, где этот мой дом стоит. Оно, это место в душе и есть малая, самая-самая маленькая родина, к ней  привязано  сердце, этим определяется душа моя, кто я и есть. Поселок или город стоит на земле, я точно пока не знаю, город ли это или поселок? Это люди. Теперь уже точно город по внешнему виду, но живет он в океане времени.  За несколько десятков лет, на моей памяти,  постепенно он менял свой облик. Пока он остается по большей части деревянным,  те же улицы, но на некоторых лежит асфальт, а значит, другой темп и стиль жизни.  Уже не выбегают на улицу курицы, нет под окном  палисадников, не  лают собаки. Да, есть крытый двор,  но сбоку от ворот выстроен  гараж.  Зачем теперь крытый двор, коль нет скотинки-животинки,  зачем сеновал, свинья, корова, зачем дрова, если газ? Здесь я вместе во старым бытом потерял часть себя.
   Зачем,много разных зачем.  Михайловск стал городом. Здесь живут горожане, теперь у них ни кола, ни двора. По большей части так, улица многоэтажек, и если бы не полуразрушенный завод, здесь  все  бы преобразилось еще больше. Каменных громад было бы больше. Больше счастья? Уезжают люди в поисках работы. Не привязывают их блага цивилизации к родному очагу,
    Асфальт  делает свое дело, меняет души людей.
    В тот ли родной мне город я приехал? Мой друг живет а многоквартирном доме не пересечении двух улиц, на них лежит асфальт. И во дворе, перед подъездом. Может, мне  надо было бы начать писать сразу об асфальте. это надоедливое слово  ввести в заголовок повествования. Нигде не сказал я слово трава, лошадь-лошадушка, телега. Лошадь теперь как динозавр, диковинное животное. Телега, что это такое? Ты на ней ездил по лесной дороге? Нет?  Значит, ты не селянин.
  Увы, асфальт победил. Не надо было мне приезжать из крупного индустриального центра, где  живу теперь. И тут то же, дома лишь чуть ниже, да дымок пожиже. Я-то горожанин, но еще селянин  внутри. Полного возвращения к прежнему себе не состоялось.
    Город, он  и здесь город. И если еще не совсем, то рано или поздно, здесь он будет  окончательно. Может, полностью  восстановят завод.  Пока так еще и стоят недостроенные цеха, превращаясь потихоньку в руины. Исчезла бумажная фабрика.
   Мой поселок, он уже в прошлом.  Это болевой фантом, не более того.Все меньше людей могут сказать, это моя усадьба, мой огород. моя земля.
  Все зависит от того, оживет ли, обретет ли  мощь завод. Он был когда-то крупнейшим в стране производителем фольги. Я задавался вопросом, для чего она нужна она, фольга. И только теперь однозначно понял - чтобы жить. Чтобы летали самолеты, мчались электровозы, плыли корабли. Чтобы крепла страна. Все в мире взаимосвязано, мой Михайловск и космос, я и мое ощущение жизни на земле.