А что творит душа Михаила Синельникова

 С удовольствием представляю всем настоящим ценителям Поэзии новую подборку стихов замечательного поэта, классика современной литературы Михаила Синельникова:

"Это моя публикация в журнале "Нева" за август 2024 года. Я рад, что в редакционный отбор вошло и стихотворение о двух душах, по мнению древних египтян присущих всякому человеческому существу.
Предстоящую книгу я и намереваюсь назвать "Ка и Ба".
М.С."

Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

Русские ягоды

В сухих местах созреет земляника,
Поспеет и осыплется малина,
Появятся брусника, голубика
И на болоте крупная черника…
И вот лесная сказка и былина!

Что ж о себе поведает морошка?
Жена певца, чьё имя сердцу мило,
Её на блюдце принесла немножко
И с ложечки любовно покормила.

Все домыслы напрасны пред загадкой
Предсмертного такого угощенья.
Всё сказано отрадой кисло-сладкой
Забвенья, жажды, горя и прощенья.

*    *    *
Пошатываясь на ветру,
Бессильно падали, вставали,
И все приметы предвещали,
Что не родившийся умру.

Рождённый волею судеб,
Я вижу силою наитья:
Без чая длятся чаепитья
И мать на дольки режет хлеб.

И что спасло? Ответа нет.
Быть может, бабкины иконы?
Какой-то связью силиконной
Ко мне течёт их тусклый свет.

*    *    *
Жизнь от родителей, голодом омоложённых,
Перенесённая с севера в глиняный рай.
Душные сетки чернели повсюду на жёнах.
Возраст неясен – попробуй, его угадай!

В этой твоей предначертанной или случайной
Пыльной дороге, как долго по ней ни кружи,
Средняя Азия так и останется тайной,
Зоркой неволей и голосом из паранджи.

*    *    *
Премудры, хоть по виду жалки,
Крикливы, смуглы и пестры,
Бежали за тобой гадалки,
Как разноцветные миры.

Всё о тебе, конечно, знали
В твои ненастливые дни.
Вещал оракул в грязной шали,
Твоей касаясь пятерни.

Металось пламя на ладони,
Твои в нём грёзы без пути
Неслись, как таборные кони,
А слышалось: «Позолоти!»

Ты отвечал на эту мантру,
Но знал, что некогда во сне
Мать увидала саламандру,
И не сгораешь ты в огне.

Историософия

Там кто-то говорил о мёртвом Брюгге…
Уже не счесть борцов за шариат,
Стреляют на востоке и на юге,
Париж и Лондон флагами пестрят.

- Европа, утонувшая в айфоне,
Живущая с оглядкой на Китай,
Сомкнувшая свой строй при Марафоне,
Теперь пройди, рассейся, улетай!

Наверное, прервутся эти войны,
И густо расселившийся народ
Среди имён, что памяти достойны,
Пусть первым имя «Шпенглер» назовёт!

И, может быть, ты слышишь, Чаадаев,
Колокола в монастыре Донском,
Чей медный говор, медленно истаяв,
К тебе доходит зыбким голоском.

Булочная

Возле булочной этой старинной
Всякий раз возвращаешься к были:
Здесь когда-то ночные витрины
Кирпичами работницы били.

Занимавшие очередь хмуро,
Поминавшие власти сердито,
Не знававшие вкуса птифура,
Не едавшие даже бисквита.

Но тогда из-за чёрствости хлеба
Вздрогнул город Петров озарённо,
Сотряслось прибалтийское небо,
Раскололась на камне корона.

Знать бы им, сокрушающим своды,
Что в начавшейся неразберихе
Прорастают пайковые годы
И недели мечтаний о жмыхе.

Но текла под напором стихии,
Жар слиянья с народом изведав,
Злая ненависть к буржуазии,
Бушевавшая в душах поэтов.

*    *    *
Продолжились наутро те же будни –
Теперь без демонстраций и костров.
Уже часа в четыре пополудни
Освободили пленных юнкеров.

В дом юная вернулась поэтеска,
Читавшая поэзы юнкерам.
«Как, ночь вне дома!» - ей сказали резко,-
«Чтоб впредь такой не повторялся срам!»

Вновь испекли в кондитерских эклеры,
Вновь очередь за хлебом наросла.
Погоны поснимали офицеры
И не было гуляющим числа.

В тот день – землей прельстившийся и миром
В шинелях и бушлатах шёл народ
К багряным зорям, но глубоким виром
Стал этих толп густой круговорот.

… Шагали с трехлинейками двенадцать,
Устав искать невидимую цель,
Прохожих окликать, курками клацать.
Всё удалялся Иисус в метель.

Ка и Ба

В прапамяти пески и пирамиды,
Широкий Нил, пустыни тяжкий зной,
Коварство Сета, горький плач Исиды,
Осирис, воскрешаемый весной.

Пройдут богами насланные хвори,
Наступит день свободы для раба,
Но в этом теле, как всегда, в раздоре
Египетские души – Ка и Ба.

Одна из них живёт, не умирая,
В папирусе тобой поселена,
А что творит душа твоя вторая,
Об этом не расскажут письмена.