Ничего тайного 5

Подлинная, здоровая доброжелательность не имеет ничего общего с истеричной, болезненной «добротой» того же князя Мышкина, которую Достоевский выставил в качестве христианской добродетели.

Любая болезненность сознания не может являться добродетельной чертой, поскольку добродетель – это стремление к нахождению здорового баланса, ради установления порядка и торжества справедливости. 

Доброжелательность – это настоящий Божественный эликсир, который может врачевать бесчисленные язвы мира сего, во всяком случае - не давать им расширяться, без сопротивления захватывать всё новые, здоровые ткани своим ядовитым разложением.

А ситуационное мышление, в основе которого лежит доброжелательность – это, поистине, ангел-хранитель, причём – самого высочайшего ранга.

Даже трудно себе представить, сколько произошло, происходит и будет происходить бед, несчастий и настоящих трагедий, именно и только из-за того, что люди не обрели или оттолкнули от себя этого великого ангела в самое нужное мгновение.

Однако, такого ракурса в нашей и не только в нашей литературе, не существует. Зато, у нас есть мошенник Чичиков, прохиндей Хлестаков, есть иудушка Головлёв – явно клинический случай, и ещё бессчётное число литературных персонажей с ненормальностью сознания именно клинического уровня. 

Но при этом – как вкусно всё подано, как обсыпано марципаном и шафраном, дабы, почтеннейшая публика вкушала и выражала свои восхищения, ибо, почти все эти поведенческие черты биологически заложены, практически, в каждое сознание – в разном объёме и в разной консистенции, безусловно.

А вот доброжелательность заложена не в биологическую природу, а исключительно в человеческий потенциал, который не включается автоматически, точно так же, как и всё человеческое, в принципе.

Но в нашей классике - даже демон входит к людям «с душой, открытой для добра», потому, что Всемогущий «занять небом, не землёй» - то есть, не уследил за своим великовозрастным творением, вот оно и докатилось до жизни такой.

И кто во всём виноват? Ясное дело, что, кто угодно, только не сам демон с «доброй душой», мятущейся и возвышенной.

А в качестве «невинной жертвы» наша литература выставляет старика Дубровского, который был низвергнут в адское состояние и скрежетал зубами во тьме внешней исключительно по собственной воле, полностью подтвердив истинность Евангельского изречения: «Ибо, от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься».

А если прочитать это изречение полностью: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» - всё, вообще, становится настолько очевидным, что дальше некуда.

Определение «праздное слово» - имеет несколько значений, в том числе – «неосторожное» и «бесполезное».

Старый Дубровский решил неосторожно и бесполезно потроллить могущественного Троекурова, скаламбурив насчёт того, что навряд ли его крепостным такое же хорошее житьё, как его собакам.

А когда троекуровский псарь, что называется, перетроллил явно не блещущего умом, бедного, но зато весьма переполненного скрытой завистью и явной гордыней барина, тот жутко взбесился, прибавив к двум уже имеющимся своим червоточинам – зависти и гордыне, третью – гнев. 

Зависть, гордыня и гнев - вот они, настоящие могильщики старика Дубровского и его сына, а совсем не Троекуров. А спусковым крючком ситуации послужило праздное слово.

Так что, на самом деле, в романе «Дубровский» всё произошло по Евангелию, а не по Пушкину и не по общепринятому восприятию.