Хроники. Утро

Семейный совет решает убрать старый столб от давно закончивших своё существование внутренних ворот. Я (как участник семейного совета) на словах соглашаюсь (столб действительно мешает с практической точки зрения), но внутренне не могу с этим смириться – он фундаментален как старое дерево (а старые деревья, пока они  живы, можно убирать только через мой труп). Я в этой невпопад торчащей металлической трубе вижу могучий железный …тополь ;).

Утром приходит Русик. Мужики два часа матюкливо толкутся, раскурочивают полдвора, пытаясь лишить исполина жизни, но не могут его вынуть.  Я, конечно, прячусь в доме, потому что не хочу в этом участвовать даже косвенно, но время выводить животных неумолимо приближается. Вздыхаю. Дальше тянуть некуда. Подхожу к злым и мокрым как черти работникам, с привычными несдержанными шуточками, типа:

– Привет, привет. Ничо се воронка. Он что из космоса прилетел? – в уверенности, что любые мои слова будут восприняты без обид.

Русик (профессиональный спасатель), торчащий из земли по пояс, смотрит с недоумением и, тщательно обходя бранные слова, удивляется:

– Я не знаю, что делать. Ему там не за что больше держаться!

Я смотрю на свой поверженный металлический тополь, на живых людей. Внутренне соглашаюсь с тем, что вот и ворот больше нет. Окончательно. Вслух говорю:

– Заканчивайте. Мне коз выводить пора.

Мужики делают очередной подход, берутся за ствол и наконец–то вытаскивают столб из земли.

– Чего мы тебя раньше не догадались позвать? – досадливо спрашивает Русик.
– Ты зачем его держала? – спрашивает Хранитель подозрительно.
– Молодцы! Вы его добыли! Теперь забросьте обратно в космос. Луне не помешает новый кратер, – улыбаюсь я, не обращая внимания на вопросы и иду к дому.

На крыльце сиротливо сидит хмурый младший в пижаме.
– Ты чего здесь?
– Там Маша упала, и я от неё сбежал.
– Разве можно оставлять человека в беде?
– С ней всё в порядке. Она уже встала и теперь хочет меня побить из–за того, что упала.
– А она что, упала из–за тебя?
– Нет.
– Тогда почему она хочет тебя побить?
– Понимаешь, я не умею жалеть. Мне её жалко, но вот это всё «ой, бедная Маша, ты упала, тебе больно, какой ужас». Такое вот не получается. А она потом злится, за мной гоняется и дерётся за то, что я её не пожалел.
– Ясно. Ладно, идём разберёмся.
Младший упрямо хмурится:
– Не пойду.
– Почему? Я ведь тоже иду. Вместе пойдём.
– Не хочу! Всю мою жизнь она выпрашивала у меня полдники, забирала игрушки, отнимала мои воздушные шарики и вообще мою свободу! Не пойду я больше к ней.
– Ладно…

Захожу домой, выношу младшему уличные тапки, говорю:
– Маша в спальне. Беги, лезь в окно. Я открыла. Позавтракаешь у меня в кабинете.

Дальше я выдаю всем завтраки, кто какой любит, наливаю себе огромную чашку кофе и включаю комп. Хранитель ставит передо мной тарелку с мытыми сливами:

– Надеюсь, ты помнишь о безопасности? Верить никому нельзя и никогда не суди о людях по себе.
– Я же не прокуратор, чтобы судить людей. У меня другие задачи.
– Круглосуточно служить человечеству и желательно даром?
– Во–первых, не человечеству, а конкретным людям, а, во–вторых, почему даром? Они ведь обрадуются! – улыбаюсь я, расстилая перед собой ковёр спутанных нейросетей, в который кутаются миллионы душ, мечтая найти тепло.