Глава 16

«И время шепчет, I’ll kill you,
 Но мы мутим то, что помогает жить нам.»

«Каспийский груз»

Всех, кто шёл против Шаха, ожидала одна участь’ рано или поздно… С Афганистана он жил по волчьим криминальным законам, отчасти исламистским, и в этой среде он умел быть лидером, почему Массарих их с капитаном обменял, отпустил, своим отменным чутьём, тоже волчьим, безошибочно почувствовал, у этих двоих большое будущее! Надо их только слегка направить, направил, обучив массовым убийствам, четыреста человек в день, в том числе своих. После такого кто не станет навечно киллером? На допросах, суде и следствию по тому делу, за которое он отправился на восемь лет на границу с Китаем и Сибирью смотреть сопки, сержант ничего не отрицал, вёл себя спокойно, рассказывал, что и как было, что значительно повысило его криминальный авторитет, такие люди не раскаиваются, начал отращивать бороду и старался ничем не привлекать к себе внимания сотрудников следственного изолятора, приобрёл очень благообразный вид, один из охранников по кличке Асисяй даже ему поклонялся. Зачем? Так рвался назад на зону, совершая максимальные преступления для максимального наказания? Оно и так у него было в кармане… История с Ромой это проясняет, как и то, почему с первых страниц романа Киллер стал нашим с вами героем, весьма серьёзным по тем временам, да и по этим.

Тишина в братве всегда означает панику. Некто не получил указание от Воров, например, смотрящие.

— Купишьмгевыпить? — На первом этаже «Эрмитажа» была полная тишина, а ведь всего час назад тут было не протолкнуться. — Дозаффтра! —  Такое часто с клубами, народ кочует и не всегда платит, поэтому взяли Рому. Если кто-то чинил бармену отпор, он стоял над полупьяными должниками и покачивался:

— Не готов заплатить? Это плохо, очень. — Все начинается с детства, отчим Ромы был к нему не лоялен, всегда стремился где-то ущемить, мать как бы не замечала. Впрочем, давайте не буду лить вам в уши всякое психоаналитическое говно, ведь вы его и сами без меня прекрасно знаете.— Здесь тебе не банк! Даже если у тебя нет денег, расплачиваться так или иначе все равно придётся! Ты правда этого хочешь? Не отдать за выпивку, как двинуть фуфло, я долго сидел. Проиграть в карты и не заплатить, знаешь, что за это быаает? Изнасилование! — Грузил этим, назначал проценты, гнал по-полному. Потом пытался ещё раз затормозить на выходе, отобрать паспорт, узнать, где живет, что у него ещё есть, потом по адресу. В общем, Рома отнюдь не бедствовал, было все, кроме своей квартиры, квартиру в Москве на такое не приобрести.

— Ну и черт с ней, — веселился с проститутками Рома. Он наладил своё столичное бытие, между прочим, за его место ещё была кусачка, многие хотели из головорезов. Не вламываться в сберкассу под дулами беспощадных инкассаторов,  а снимать сверху пенки с пенок русского общества на расслабоне, мажоры-наркрманы редко обращались в милицию. Как он этого добился? Кому-то солгал, с кем-то подружился, один раз даже произнёс имя «Киллер», кореш отшатнулся, знал лично?

 — Кайфуй, душа! — В армии он не был, а то бы знал, что под словом «душара» там понимают совсем другое, особенно в Афганистане. Поддавая иностранного государства, жена Шаха забыла внизу в раздевалке дамскую сумочку. Не нарочно, в их стране швейцары, отдавая номерок, заботливо смотрят, не забыл ли гость что ещё, в нашей Рома скромно промолчал, потом прошманает. Вдруг там дипправа водительские?Счастье? Сделает себе посольские номера, везде будет ездить, на Тверской разворачиваться по сплошной, Костя Грек ведь ездил? Банда солнцевская… Греческий паспорт и красные номера, все пучком, денег столько, стареть на золотом диване. Поставит кому под лопатку дуло «АК», лампа Алладина. Киллер сразу узнал Рому, развёл руки в стороны.

— Пропащий! Делаешь свою работу? — Он уже был с Синим, уже погибли две наглых комерса.

— А схуяль ты решил, что я могу ее не делать, — Рома сделал вид, что не удивился, освободился гораздо раньше. В Москве было много красивых девушек. — С тобой? — По-восточному красивая жена Шаха вежливо показала пальчиком на сумочку. — Порешь? — Сержанта на минуту ударило изнутри взрывной волной от огромной американской противопехотной мины размером со всю вселенную.

— Спокойно, дункель (или тихо, троцкий), — сказал он, старое армейское выражение строевых офицеров из конца шестидесятых, его любил употреблять подполковник Воеводин. Вторым было, всех денег не заработаешь, третьим, ананас, а мы её. При нем и Шах, и Биря, и даже вечный залетчик Беридзе съездили в краткосрочный отпуск. — Не вернёшься из Тбилиси, — пригрозили деды, — после дембеля достанем! — Кляня все на свете, испуганный Дима прилетел обратно в Кабул, до трапа в Ташкенте его провожали кавказская шпана, в комендатуру при военном аэродроме занесли тело. Бирю накурили так, что он путал женщин и мужчин, капитану ВВС, коменданту, сказал «бичико»,  караул долго смеялся.

Прилетел, стало жарко, спецназ Пакистана атаковал Двенадцатую  смешанную бригаду, на родину журавлиными косяками полетел груз 200, лучше всех себя показали, как ни странно, морпехи, на каждом втором уцелевшем БТРе была из эмблема, якорь, Северный морской флот, Прибалтика, Дальний Восток к ним не посылали. Знаменитая драка в Кабуле между офицерами, выпускниками Рязанского воздушно-десантного училища и старшими мичманами с нунчаками из Калининграды была из той же оперы, чтобы избежать действительного взаимного самоубийства, и тех, и тех расшвыривал Шах, мастер спорта по гимнасте плюс все остальное. Сальто и на прогиб, потом сверху кулаком, на него никто не обиделся, начальник штаба разрешил ему др конца службы ходить по части в тренировочном костюме в гражданке, и за, в форме на официальные построения и на боевые дежурства в горах, конечно.

— Я прикалываю, жена. — Иногда так охота нажать на паузу! Пацана трюмить он не хотел, пожалел и там, когда отправил к себе на зарядку, в принципе нормальный отрицала. В боевых искусствах себя не показал, не достаточно терпения, все хотел скорей, скорей, бросал одно движение, начинал другое. Подраться, поломать, зажать на ринге в угол, там убить он мог, профессионально спланировать спарринг ума не хватало. Шах сначала разрешал ему все, специально пропускал, под зарядку на плацу была замаскирована военная тренировка, чтобы он показал себя, поучаствовал, потом стал ставить блоки, отбивать Ромочке руки и ноги, пока тот не начинал кататься от боли на полу, шипя и матерясь, становился коброй.

— Слишком быстро сердишься, — замечал ему Шах, — лицо вообще не должно ничего выражать, надо даже улыбаться. — В снайперы он бы его не взял.

— Всегда надо улыбаться, — поддержал его тот, кого всю жизнь так любил сам Джем. Давно распятый на воровском кресте, Бога он не боялся, двадцать лет на особом отдыхе, запинали все пальцы, кроме среднего, он не разгибался.

— Ну раз жена, — лениво сказал Рома, — тогда ладно. Бери! Люби жену, а так — он перегнулся, огибая через вешалку сбоку, — не отдал бы. — Бровь у Киллера немного дернулась, колье жене, себе тульский «токарев», жена лучший друг, феличита! Жена, которая его хорошо знала, сделала вид, что не понимает, бытовой русский был ей далеко не чужд, знакома даже с таганскими. А кто знаком с таганскими… Убивали сразу хотя бы на разговоре, в багажнике самурайский меч. Ещё пару фраз, его старый знакомый может попасть не в тот сценарий. — Поднимись, пожалуйста к машине, — сказал жене на редком и довольно сложном восточном языке Шах,  — подожди меня, тут ключи. — В подземелье гардероба показался Синий.

— Ты где? Спустился со второго этажа, — борец заметил напряженное лицо Киллера, — помощь не нужна? — Рома сделал вид, что его не заметил.

— Все нормально, — сказал Шах, — проводи Лилю.

— В каком смысле? — спросил Киллер, когда они ушли. — Не отдал? Если бы моя мать забыла? Или сестра? Или друг? Хорошая знакомая?

— Неа, — засмеялся Рома, — это моя работа. Тут вам не здесь. Там ты был командир, рожа автоматная. — Шаха ударило взрывной вторично. Рожа, ладно.

— Халдеем ты работаешь, Рома, в гардеробе. Номерки всем подаёшь и пол подметаешь, швабра твой потолок. Кто работает, не служит. Я вот не служу. — Он бы мог сделать Роме очень больно, закатать лузу, поставить в позу.

— Будут мне вояки рассказывать, что можно, давай, двигай отсюда! Больше сюда не приходи, я не разрешаю. Если бы сумку не просил, посмотрел бы на заслуги твоего прошлого. Чего ту нам твои афганцы? Или, воюй.

— Воюй,— повторил Шах. — Воевали. Жалко, ты ничего не понял. Извиниться не хочешь? — В гардеробной стало смертельно тихо, матросская тишина.

— Пацаны не извиняются, — Рома повернулся к Шаху спиной, стал искать что-то в ящиках стойки. Возможно, пистолет. Киллер прыгнул вперёд, луна зависла! Никогда не надо лезть в отношения.  После прыжка он оказался перед Ромой, а не сзади, «хапкидо», корейский вариант «айкидо», двигаться по геометрическим плоскостям, неожиданным для противника, многие, например, основатель знаменитой школы «киокушинкай» Масутацу Ояма, сам по национальности кореец, полагал, что оно появилось первым, японцы, как всегда, украли. Рома обомлел, такого физрук на зарядке в зоне не показывал! Какая-то бабочка-змея. Больше осознать мастерство наставника псевдогангстер не успел, ледяная вспышка пронзила сердце.

Обычной наборной финкой, которую Шах всегда носил при себе больше, как сувенир, тонкой, шаткой в основании и даже не очень острой, — Рома совсем, как говорили на родине Шаха в Карабахе, упал с глаза, ачкиц инкнел, Шах в нем разочаровался, страшное дело, если в знакомом, в друге, в мужчине, убить хочется, одинокий дождь и четкое число цветов, сержант был все время со всеми рядом, как может ученик учителю такое говорить, —  он пырнул Рому остриём в левое предсердие, финка задрожала. Единственное крепкое место там, где рукоятка переходит в острие, выдержала, Рома умер мгновенно. Не умеешь говорить, не берись! Шах взлетел по ступенькам через одну и бегом мимо машин, мелькнула во дворах Кузнецкого моста тень Бэтмена.

— Муж исчез, — Лиля нашла за столиком на втором этаже Киллера.

— Я бы тоже исчез, — улыбнулся Синий, мернем сиртит, умру за твоё сердце, в молодости выступали в Ереване. Показал, ко входу не спеша подъезжали две машины, которые есть у каждого советского человека, милицейский «уазик» и «скорая помощь». Через пять минут наряд поднялся к ним, первым делом подошли к Синему, жена Шаха показала иностранный паспорт, Синий русский.

— Казашка? — спросил патрульный.

— Нет, — красавица жена показала на паспорт, дружественный, потом на Синего. — Все время был со мной, сотрудник нашей фирмы.

— Машину от входа уберите, — милиционеры пошли дальше. Лиля замолчала, знала, ее муж появился на свет не случайно.

— Пацаны, я этого не видел, но что-то мне подсказывает, — торопливо говорил медикам, которые вместе с водителями затаскивали внутрь «скорой» труп размотанного Киллером Ромы, возможно, они поспорили внизу, но не до такой степени! — По памяти описывая им внешние приметы Шаха, его увезли в семнадцатое отделение, которое славилось своим крутым характером, для составления фоторобота, не поможешь, отъебошим. Путешествуя из жизни в жизнь, из мира в мир, Киллер сражался с теми, кто нарушал то, что китайцы символизируют своим иероглифом «ли», изображающим белые прожилки в зеленой яшме, мирового порядка и гармонии в философском смысле, выраженных в плане человека раз и навсегда установленными нормами мудрых социальных отношений, в быту, порядочности. Нарушил, встретил его, готовься умереть. Что на самом деле означало устранившие иллюзорного человеческого тела, физической формы, сознание при ж ом видело свет, переносилось в другие, более чистые миры, достигая там своего окончательного освобождения, мандат сержанта был не «007». Он был «001», самый первый. Ян Флеминг совсем ничего не знал о Шамбале.

Арбат встретил отряд чекистов в нервном трепете в полный размах двух своих  орлиных крыльев, самого Старого и Нового, Калининского проспекта. Оперативным нападениям подверглось каждое здание, каждый офис, опергруппа из посёлка Шмаляево.

— Будешь колоться? — По фейсу, потом им же об тэйбл. Коммерсанты плакали, становились на колени, умоляли пощадить, им стреляли в сердце, бродяги молчали, хмурились, четвертовали разрывными, ВорЫ улыбались, они всегда улыбаются, законники, так положено, отпускали, невинные, ВорЫ всегда не при делах, на то они и Воры.

— Ты не то, что ты думаешь о себе, кто ты, ты то, что ты делаешь, — был неизменный постулат русской Козаностры. В этой стране если ты без погон, кто ты вообще, тех или этих? Все было очень просто, насмотревшись чернухи в этом старом районе, чекистам был оставлен один выбор, сами надо «чикать».

— Значит, не знаете? — К голове пистолет, когда нажимаешь на курок, мозги всегда работают правильно, минуснули одного, взялись за другого, одних люберецких исчезло человек десять, трупы забирали иногда специальный автобус вроде городского, иногда «каблук» или  «пазик» без номеров, что говорили родным, автор не знает, одно условие было обязательное, чтобы было тело.

Нельзя было расстрелять и расчленить, разнести по кускам по «колодцам», арбатским дворикам, из которых был виден только кусочек неба, детства или растворить в кислоте в ванной, залить в каком-нибудь гараже в бетоне и закатать, первое, чтобы не было висяков, не подводить смежников, служивым на земле на раене и так нелегко, второе, они же не бандиты! Обязательно надо дать возможность родным похоронить, попрощаться с расстрелянным, это чей-то муж, брат, сын, отец, у всех дети. В рапортах начальству на Лубянку взаимное соглашение устно, мы вам злодеев, поднявших руку на МУР, самое святое, вы нам полную свободу действий, иначе зачем вообще? Предупредили об ошибках и побочных жертвах, под замес могут — и попадут! — невиновные.

— Не ошибаются только те, кто ничего не делает, — ответили на площади Дзержинского на самом верху здания в самом верхнем кабинете. — Задача поставлена, действуйте!

Зачем лишний раз описывать то страшное прошлое? Старые добрые дни, которые отличались от сегодняшних только тем, что у оставшихся в живых на данное время лидеров ОПГ тогда стояли члены. На хер они нужны, старые дни! Сам автор дожил до зрелого возраста только потому, что старался не совершать непоправимых ошибок, а если всё-таки  делал, то на них учился.

Бывают моменты, когда не все равно, с кем рядом уходишь, чекисты так ничего и не добились, герои Арбата умирали молча. Скорее, наоборот, самые крупные рыбы залегли на дно, спешно улетели домой ирландцы, облюбовавшие себе это место, кто в Ирландию, кто в Англию, кто в Америку, в Тбилиси грузины, порой грубые с ментами до дерзости, закрылись многие склады одежды и шашлычные, в Ереван сбежали армяне, торговавшие отличными импортными очками с точной оптикой, Арбат затаился.

После того, как получили в голову меткой пулей пару-тройку хиппи, срочно уехал на поезде в Киев Андрей «Литтл» Ханжин, наркоман, бродяга и поэт, звезда арбатских подворотен и бывший завсегдатай когда-то навсегда прославленного Макаревичем кафе «Лира», он когда-то отбывал срок под Харьковом, в Украине знакомые, единственные, кто остался и сидел в нумерах в «Праге», бражничал и чаевничал, были законные ВорЫ, знали, из это не коснётся, им скачуха, Розова убить они не могли, потому что у них свои войны. Это была правда, их не трогали.

Как всегда, не добившись ничего, доблестная  зондеркрманда плаща и кинжала наслаждалась кофе в кафе «Роса» возле МИДа чашка за чашкой непрестанно, товарищ Коричневый развлекался со своей записной, достал из-за уха замызганный карандаш и что-то в ней помечал.

— Расстреливать их всех надо, — сказал товарищ Белый. — А не писать… Вот передохнём.

— Иса… какой, на хер, Иса? Иса… Иса… думай… думай… думай… — товарищ Коричневый смотрел поверх своей знаменитой в определённых кругах книжки.

— Арбат сердце Москвы, — сказал товарищ Блондин, Хороший его поправил:

— Стоп… стоп. Рассказывай это дерьмо туристам.

— Надо отомстить за товарища Розового, — сказал товарищ Красный.

— Ты что, не помнишь Афганистан, — спросил товарищ Белый. — Черт, я даже было поверил.

— Извините, я не самый большой фанат Афгана, — сказал товарищ Чёрный. — Я из Особого, Ивановский гарнизон.

— Ненавижу особые отделы, — сказал товарищ Блондин, — в них бывал, больше не надо. У нас в Чечне был только автомат. То есть, все время, утром, днём, в полдень, ночью, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел.

— Сколько же это выстрелов? — изумился товарищ Чёрный.

— Много.

— Лема? Лема Умаров? Нет.

— Им было больно. Понимаешь, больно. Им должно быть по херу, но им было больно. У них дырки от ран были, как жевачка, сепаратисты. — Чекисты рассмеялись.

— Дудаев.

— Пошёл ты, Дудаев, не тот уровень он и Розов. И вообще, какого хрена ты можешь знать об войне? Ты, небось, до сих пор слушаешь  Муслима-мать его-Магомаева. И «Песняры». — Товарищ Белый вырвал из рук товарища Коричневого записную книжку, они стали в шутку бороться.

— Коммерсант на Арбате, фамилия Дудаев, та же, зовут Маца, частный предприниматель. Отдай мне эту хрень! Какого хера, по-твоему, ты делаешь? Отдай мне мою книжку.

— Меня уже тошнит от этого дерьма, отдам, когда выйдем с задания. Сейчас  сильно заняты.

— Слов «сильно заняты» не должно быть в словаре у чекистов. Оставь все это, — сказал товарищ Белый. — Все равно не найдём.

— Последние пятнадцать дней я только что и слышу, что «Лема… Лема… Лема… Лема… Умаров… Лема Умаров… Лема Умаров…» Долбаный Лема Умаров. Правым ухом я слышу про Магомаева, левым о Леме Хрен-его-знает-как. — Товарищ Красный посмотрел на дверь, за окном в сторону площади Смоленская по направлению к метро шли люди, кто с работы, кто на работу.

— А тебя это волнует? — спросил товарищ Коричневый.

— Что это ещё значит, — ответил товарищ Красный, — меня до хера это волнует.

— Отдай мою книжку.

— Ты ее уберёшь?

— Я буду делать с ней то, что захочу, — товарищ Коричневый попил воды.

— Тогда боюсь, мне придётся ее оставить.

— Коричневый, хочешь, чтобы я застрелил его для тебя? — спросил товарищ Блондин.

— Раскатал губу, — сказал Красный. — Лучше попади в эту книжку от бедра. Буду уважать.

— Книги надо читать, —  казал товарищ Чёрный, — а не расстреливать даже от бедра. У Саши Сидоренко поэт был в банде, лауреат какой-то премии Арутюнов.

— Охрененно! Согласны? — спросил товарищ Блондин. — Откуда вы знаете, что Розова войнами?

— Кто кроме? Мифического Шаха в Москве нет, вряд ли существует вообще, свои все умерли, Олени, личное отпадает, съели где-то вирус, армянину было не надо, на всякий его в розыск. Банды Боцмана уже нет, отомстили за Танцора. Залётные о  майоре не знают. Дагестанцы не могли, Аушев такое б не допустил. Казанские в СИЗО, попринимали, их ждёт суд. Таганские сюда не приезжают, и солнцевские, зачем. Спортсмены не лезут ночью в центре города в хату с автоматом из Ичкерии, спят, им утром тренироваться. Обычные синие, накричат и уедут, наркоманы, на Петровке их всех знают, значит, чеченцы, которых скоро будет ждать большой сраный сюрприз, отступать нельзя, сколько из-за них мучаться.

— Полковником ушёл, — сказал Блондин. — Андрей Розов. — Не был «смс» по боксу, как Блондин, внешне похожий на одноименного Вора, но и не слабым. Мог повязать подозреваемого один на один, бакшиш не брал.

— Майором с большой «М». Тактику  менять, — сказал товарищ Хороший. — Менять надо. Как ты, Дудаев? Все надо отрабатывать, почему нет? Себя будем клясть потом. Дернуть его сюда поговорить. Может, что знает. Надавим посильнее, на них выйдем. Коммерсант…. Может, крыша, на Кавказе либо свои, либо «не знать их». Нет, за околицу на Арбате. Обстановка, приближённая к боевой без суда и следствия, только так. Вставай к стенке! Классовый враг, все, как на ладони. Революцию так и делали. — Официантка робко приблизилась от стойки к защитниками отечества, в руках у неё был счёт и кофейник.

— Кто-нибудь хочет ещё кофе?

— Нет, спасибо, — сказал товарищ Коричневый, — мы закончили, я позабочусь. — Он вынул из кармана золотую пластиковую карточку «VISA Инком-банк». Два мебельных цеха и конюшня на паях с Белым в Подмосковье. — Она передала ему счёт, подписал и положил.

— У вас, ребята, наверное, был отличный день? — Все что-то невнятно пробормотали. Товарищ Блондин поднял поднял палец и сделал вид, что стреляет в товарища Коричневого, потом в официантку, товарищ Красный ему подыграл, оба умерли.

— Окей, скинулись по доллару для милой девушки, — сказал ловелас Чёрный. Все достали по доллару и положили на стол кроме Красного.

— У меня рубли принципиально. Курс какой?

— Давай-ка разберёмся, — сказал товарищ Хороший. — Ты что, вообще никогда не берёшь с собой доллары? —  Не знал чекистов, у которых бы хватило духу сказать такое. — Ты их презираешь? Я в это не верю. Ты представляешь, как тяжело всем жить на рубли? Представляешь такое? — Полностью коррумпированный. Старой закалки в приталенном от-кутюр костюме.

— Потому что общество страдает. Живем в советской стране и деньги должны быть у нас советские, и машины. Расплачиваться долларами в ресторанах автоматически — это все равно, что срать повсюду, как птицы, у которых нет родины. Я веду к тому, просто делай свою работу, где родился, там и пригодился. Если вам не хватает, можете уволиться. Смотрите, мы заказали американский кофе в термосах, так как просидели здесь чертовски долго, а она наполняла мне чашку только три раза, обычно ее наполняют шесть. Например, в вагончике на Маяковке. Если я с вами мягко, так вы не забывайтесь. Если вы со мной грубо, вообще не стал бы с вами. На своих холуев кричите, я из Службы внешней разведки. На скольких вы говорите иностранных языках, только русской матери. Поймают, лет десять каждому отсыплют. Чем вы лучше бандитов Розова? МУР нам не друзья. Что вы вообще о нем знаете? Смертельное заболевание? Я бы этому раку пожал руку. Застрелите лучше Ашота этого, хачика.

— А мне нравится этот парень, он псих, — сказал товарищ Белый про разведчика. — Ну и что с того, она же сильно занята. А что ты хотел, чтобы она отвела тебя на кухню и отсосала? Не-бандит из СВР? Готов переплатить? Привык в поездках зарубежных? Сам попробуй побегать между столиков, кипятком сцать начнёшь через неделю в своих франциях. Это тяжелая работа. Им приходится ещё сковородки чистить. Видишь «Мак Дональдс» напротив, ешь в следущий раз в «Мак Дональдсе». Мы вообще против всех систем, кроме платёжных, поэтому доллары. Мацу нашли быстро.

Конец шестнадцатой главы