Глава 14

«Моя жизнь, как угловой удар по мячу, а я назло возьму и проснусь!»

«Каспийский груз»

Давайте забудем о социалистических и коммунистических ярлыках, на своих лекциях Сидоренко говорил, то, что сделал Карл Маркс, — было гениально! Описал влияние свободной экономики на обычный рабочий класс, который тяжело и повседневно трудится.  До него никто этого не делал! Не это ли основная задача писателя с большой «п»? На что похоже описание места, которое не существует? Для любого литератора это головоломка. Зигмунд Фрейд блестяще справился с этим, показав нам пласт, который существует глубоко в нашей душе, бессознательное. Если какой-то писатель сможет приблизиться к этому подвигу, он тоже будет канонизирован. Как огню присуще свойство сжигать бумагу и горючие материалы, так и силой мудрости можно выжечь все наши ошибочные состояния, привычки и грехи несмотря на то, что по большому счёту они иллюзорны. Как линии на песке, круги на воде, такова сила мантры, смотри в себя, станешь Буддой. Встретишь Будду, убей его. Кто это делал, особенно коллективно, знает, на следующий день вы уже не вы, мир меняется. То же самое кафе не кафе, улица не улица, река не река, иногда даже внешне. Вы плотно вписываетесь в новый, другой мир, который кажется лучше. Вы за сотню километров над законом, выше его, это опьяняет. Потом эйфория проходит, всё вокруг вас начинает становиться тусклым, давит, обычные люди сторонятся вас, эмоциональный голод. И вам хочется опять пережить тот самый новый день. Иногда за это вам ещё хорошо заплатят, дадут большие деньги, будете ходить по городу молодым, красивым и богатым, одна беда, вокруг вас обычно будут такие же, и они… Ну, вы знаете.

Санкт-Петербург Гоголя, Лондон Диккенса, Дублин Джеймса Джойса, Буэнос-Айрес Борхеса, Белград Павича — всё это живые литературные фигуры Готхэма-сити, в котором живут и дышат джокеры и бэтмены. Города отнюдь не монолиты или абстракции, а горы человеческих жертв и океаны крови, шикарная «бмв» Ашота на всех парах летела в Люберцы той же дорогой, по которой когда-то ехали исполнять двух обнаглевших бандитов-коммерсов по просьбе Полковника Шах с покойным Синим, это было не случайно! Каждый город в конце концов история с привидениями, населённый как совсем живыми, так и совсем мёртвыми, до достижения просветления они всегда с нами, наши мертвецы, и, заметьте, по-мертвецки искренне. Его жители идут в настоящее тем, что движутся из прошлого через сей момент в будущее, тем более если светлое, как у Люберец, именно туда неслась на всех парах роскошная «бмв» Атоса, тёмно-синий корпус, белоснежные сидения, салон из красного дерева. Жизнь, однако, не шина, проколешь, не поменяешь, и очко, один раз ужалят в зад, всё! Ты пидор. Девушка больно, парням обидно.

Грант познакомился с Инной, он ее не знал, здорова деваха, бесстрашная, есть фактура, рука тяжёлая, сразу видно, прилетит, так прилетит, может подойти на улице к бомжу, сказать «сволочь», обычного мужчину попросить её удовлетворить, второй раз увидел Олю, они обрадовались. Первый был, когда он приезжал к Сергею, поэт купил им торт, подарил ему свои книги, ехали на метро от станции «Пушкинская» до «Чертаново», если бы он знал, что Грант только что был на весьма нелёгкой стреле около метро «Белорусская», откуда пришёл в «Мак Дональдс», на которой, наверное, за час сбросил килограмм, речь шла об отжатии в собственность одной коммерческой группы одного из магазинов линии «Путь к себе», эзотерика и другие товары, он бы очень удивился. Восторгался бы им потом, наверное!

Грант отметил, Оля сильно изменилась, у её губ залегла суровая складка, на висках — еле заметно… — начала собирать свой урожай седина. Всё это в совокупности говорило внимательному наблюдателю, режиссёр был отменный логик, днём режиссёр на сцене, вечером криминальных драм, артист, о том, что теперь ей уже пройдено не мало жизненных испытаний. Киллерша?

— Слушай, — Оксана обняла Инну и поцеловала её в розовые губы, — ты же мёртвая, щека вроде не холодная! Мммммм…. — Её глаза загорелись. — Ты теперь вампирша? Меня укусишь? Я вкусненькая! Потом буду жить долго!! — Инна отвернулась, если бы украинка знала.

— Всегда, — она подняла глаза, посмотрев и на Олю, — а не долго, можу. Только для этого сначала ты должна умереть. Потом ещё раз в другом месте, ясно? Ты готова??

— Я пошутила, — быстро сказала одесситка, наверное, спортсменка приняла перед встречей с ней какой-то запретный допинг, как гонит, если честно, вампиров она любила только в кино, с гордостью сообщила, она Сергея кусала в паху, Оля несколько смутилась. — Да ладно, — повернулась к ней Оксана. — Тут все свои! — Трое женщин тут же шепотом обсудили мужские достоинства Шаха, он должен был их трахать и трахать, и трахать! Ничто не могло его остановить, даже простуда с температурой, даже оргазм. Лишь на пару мгновений притормаживал мощное и ритмичное движение его тела, мускулистого и красивого, потом снова, одной женщины мало, двоих, троих, несколько. Решили, они теперь молочные сёстры, выдоили из Шаха столько сладкого молока, пожалели, нет общих детей. («А у девчонок ветерок.»)

— Шах — учитель, — торжественно сказала Инна, — с ним измена не измена. Защита! Был бы у меня муж, все равно б с ним спалА. Он меня… — вовремя прикусила язык (сделал бессмертной).

— Знаю, и меня тоже. — Оля поняла её реплику по-своему, в жене поэта вдруг проснулось, стала откидывать со своего лба назад прядь за прядью красивые светлые волосы. —  Девочки, знаете, у нас один раз в Катманду с этим Папой «было», его Диспетчер прислал к нам с какой-то Ибицы, Сергей Вертелов, познакомились в Эмиратах! Ушёл из какой-то бригады, дочь мента сыграла с ним в «Динамо». — Получилось удачно, каламбур. Нет ничего более возвращающего к жизни, чем здоровый женский смех, как вообще могут сотрудники ГАИ на трассах штрафовать женщин, им надо доплачивать.

— И Сергей, — она сообщила всем, продолжая гордиться своим мужем, — нам разрешил! Пожалел разбитое сердце этого чувака. Качала его на себе, как ребёнка, возвращала ему душу, потом спросила, тебе со было хорошо? Ответил, да, потому что я его лечила, ты добрая, я ему говорю, и ты добрый! — Инна с Оксаной на миг замолкли, закручинились, по-своему поэт был дорог и им.

— Молодец, Сергей, — после некоторого молчания серьёзно сказала Инна.

В соответствии с режимом содержания, суки звёзды уже выкатывали на небо хозяйку ночи, луна освещала загородный дом Ляпы ярко и чётко.

— Приехали, — сержант поставил машину багажником ко входу, потушил габариты, в случае чего сразу уехать, когда медведь будет убит.

— «Навигатор» мне, если можно, ладно?  — спросил Папа. — Ездить не на чем.

— Внутри только поменяй, — сказал Грант, — бордель. Не обивка, а «Твин Пикс» Ляпы.

— Чтобы там внутри не происходило, не суйтесь, — строго-настрого наказал Киллер достал из салона среднего размера дипломат, переправил в параллельный мир вместе с золотом. — Ни шагу, что бы не произошло. До связи, бандиты! — Он постучал два раза в ворота, щелочка приоткрылась, залаяли собаки, выглянул Архип, потом с Шахом скрылся в доме. С дипломатом в руке Шах выглядел скорее, как контрабандист или чиновник, чем, как кто-то, чьим основным занятием стал какой-то бизнес.

— Чего он в чемодане-то понёс? — спросил Грант. — Что там?

— Не знаю, — сказал Пахан, — внутрь не заглядывал. Может, общак. Или бомба! Шахид.

— Понятно, для общака маловат, общаки, — режиссёр показал руками перед собой в воздухе огромный ком, — в таких возят мелкими купюрами, контейнер. Или крупными. Чего, если бомба?

— Ждать взрыва, — обрадовался Пахан. — Как даст! — Он взял с собой «вальтер» Гранта, сам Грант свой надёжный «люгер», пошутил, любера из «люгера». Шах не самоубийца и не дурак, взрывать себя или отдавать им общак, у нас, армян, мстить положено, иначе с тобой дружить никто не будет, в чемодане наверняка какой-то сюрприз. То, чего они никак не ждут, например, винтовка. Достанет, соберёт, или пистолет. Вот вам всем, бригада! Дурака надо валить, а не валять.

— Может, — согласился Пахан. — Слушай, ты давно в профессии? В нашей, а в театре?? Как постановщик???

— Давно, — Грант на пальцах посчитал. — На Арбате с двадцати, в Движении в массовках с 83го, в театре с тридцати с лишним, спектакли с детства, ранний зритель. Основные постановы у нас ставит Батя. (Может я это, только моложе, и в спектакле каком-то другом.)

— Возьми к себе актёром, — попросил Папа, — на сцену, хочу попробовать, я не подведу. Порву зал, отвечаю!

— Если только в кино, — подумал Грант, — служить в театре надо учиться. Твой типаж, наверное, Панкратов-Чёрный.

— Какой Панкратов?! — возмутился Папа. — Сам ты! Я Ричард Гир, брателло, буддист. О, лэди ин рэд… — Папа сидя затанцевал.

— Денег только у Гира побольше, чем у нас всех, включая их с Ляпой, — засмеялся режиссёр одновременно двух театров, криминального и простого. — Намного. Я с общака брал на театр, никому не говори, потом докладывал. Не явиться на репетицию к нам можно только в двух случаях, или мама заболела, или тебя приняли, опоздать, нет, иди разминай лицо. Получим, как следует в таблетку, насуём, встал, иди в гримёрную, переодевайся, у нас жёстко, выдержишь? Не обещаю, поговорю с актёрами. Будешь Туманова играть, друга Высоцкого, он сидел много.

— Так он же старый?

— В гриме! Жалко, Сергея нет, либретто бы написал. Либретто, кастетто, пистолетто, — Грант перезарядил свой «люгер», — давай готовься, не будет долго выходить, туда пойдём! А то откроются ворота, побегут к нам с битами, мы же не уедем.

— Пойдём! — Отец на всякий случай задраил стекла, включил кондиционер и, тихо, музыку, разумеется, «бмв» никто не глушил, в таких случаях машины никогда не глушат даже в шутку. Мысленно похвалил себя любимого, ничего гоняет, всю дорогу держал сто шестьдесят.

Надо сказать, в арбатском преступном мире после смерти Цыгана произошли серьёзные изменения, не сказать, самые большие, приехали сильные московские ВорЫ, московские ВорЫ всегда самые серьёзные, дали всем просраться не по-детски и сказали, если ещё раз какой-нибудь твой близкий улетит в Турцию, как Шипа, после того, как кто-то упал головой в камин у себя дома, как Цыган, разнесут весь Арбат, и все Люберцы, и всю вашу богадельню. Ляпу своя же братва, Архип, Заяц, Тоша попросили отнестись к этому с понимаем, на блатном языке он стал, так сказать, «заточкован» от слова «точка», так метят точками игральные карты каталы, чтобы сделать их краплёными, выписали чёрную метку, клеймо Каина, поставили в воровской бан по Движению, де-юре Вор, де-факто персона нон-грата, которая даже если будет дальше играть по общим правилам, всё равно всем будет только хуже. Ничего хорошего в этом не было, отныне свободно общаться с равными себе ему стало трудно, говоря милицейским языком, выгнали из органов в народное хозяйство, пока не посадили.

Почему его до поры до времени оставили в живых? Бригада Бати не хотела мстить за Цыгана, и его семейники, те, кто с ним отбывали неоднократно срок, и цыгане тоже, Дуфуня, Будулай, Сашка Жигальцов и прочие, симпатий он у них в последнее время давно не вызывал, потому что стал даже не ВорОм новой формации, а успешным коммерсантом, главные коллеги которого теперь были бизнесмены, а не ВорЫ, вроде Сильвестра перед гибелью.

То, что его убрали по устной просьбе Ляпы, знали все, тот, кто занимался чем-то в столице, Шипота в картотеке МУРа числился уехавшим на постоянное место жительства за рубеж, на консульский учёт ни в одном посольстве он не встал, да и не мог, потому что лёг в землю. Что лично ему, как мы знаем, было абсолютно всё равно.  Большая тень легла и на Георга, который сделал в фешенебельном бандитском ресторане «Полина Виардо» подход к бывшему киллеру, событие снимали на камеру менты, Вор должен сидеть в тюрьме, а не за праздничным столом, поняли, грузинам нужен свой силовик, Цыган на торжество не пошёл, пошёл бы, оставили в живых? Из уважения? Кто знает, возможно, говорят, именно это послужило последней каплей, проигнорировал обязательное для посещения мероприятие.

— Молодец, что спросил, — сказал Ляпа, когда сержант вошёл, — порядочный арестант должен проявлять интерес и интересоваться, скажу. Нда, Ромея и Партая послал я, вернее, мы, чтобы тебя нашли, хочешь, спроси с нас всех, один будешь спрашивать? С меня и с ребят? Чем? Своим чемоданчиком? Что там? Или ты привёз деньги? Общак, который увёл у нас всех? И свою шею? Тогда дважды молодец! А знаешь, кто попросил меня исполнить тебя? С одной догадки? Цыган! Дал пятигорского положенца в помощь, а друг твой автоматчик их всех убил! Потом поймали люди Амирама. Откуда нам знать, что не ты его послал? Ты где вообще все это время был? Бегал! — Культуристы переглянулись.

— Пацанов оставил в машине, чтобы не видели твой позор? Ну давай, открывай свой чемодан! Пришёл, получить с меня за свои косяки, скажи спасибо, тебя не было в этом доме! Не стоял бы сейчас здесь! Или был? И, как всегда, опять спрятался? Шерстяной?  Перехватывал контракты у Синего? Говорили, ты с бригадой Джема этапы встречал! С поезда! Прутьевидный! Загонял бродяг в карантин подписать, беру в руки веник? Джем был просто баклан! Сам себя назначил! Где сейчас все твои афганцы? Боцман, Волчок, Викинг? И те, кто им помогал, как наш Сидор? И ты ляжешь! Правда? Что молчите? — Первым увидел не работающий пасьянс Архип, что-то странно, чёрный совсем не испугался, правда один пришёл. Почему? Может, где в яме был? Похудел сильно.

— Ну, во-первых, Цыгана ты убил, — спокойно сказал Киллер, — вы убили, во-вторых, убивать меня он не просил, если бы просил, давно убили, в-третьих, зачем было убивать моего дядю? Всех бродяг, кто там был? Например, Виталика? Висю? Они там судили Балабана. Молодой из бригады Бати, к вам вообще отношения не имеют, из
них никто с вами не воевал. Устроили твои резкий концерт, ты что, Кобзон? Ночь длинных ножей? — Архип с Зайцем мысленно сразу отошли в сторону. Хватит с них, точканули на время, не хватало ещё разборок с пятигорскими. Боря жив остался, Горелик, и Амирам.

Антон, подумав, тоже, Шаха он впервые видел, узнал по описанию. На днях балашихинские забили им стрелу, доехал до Ляпы, попросил старших, отдал ВорУ телефон, тот им сказал, что те и так им должны, положил его себе в карман и уехал на джипе, новенькая мобила «нокиа», совсем новая! Не подойдёшь ведь, не спросишь, любимая звонила, ответил какой-то криминальный голос, это не его телефон, как не его? Он по-настоящему расстроился. Воспитать хотел, что ли? Всё на общее? А чего воспитывать, с детства в этих темах! Забыл? Пригрел, прикрываясь «общим». Поэтому тогда так и ответил, отшмонал телефон! Да ещё при всех… Конечно, Антон сделал вид, ему всё равно, в душе было очень. И так не ест, не спит, не пьёт, дома не бывает, встречается по делам Ляпы со всей Москвой. Прямо спросить за «нокию», поднимет ещё на смех, это тест, жалко что-ли? У нас общее всё! Покажет пальцем на Архипа с Зайцем, видишь? И ему надо, и ему! Почему тогда «Навигатор» свой никому не даёт? Доверенность не делает? Раз всё общее? Антону всегда хотелось побыть среди Людей, чувствовать себя причастным к ним хотя бы и временно. Побыл.

— Думали, ты там, — сказал Ляпа, умирать сейчас он не хотел. Понял, что остался один. —  Чуйка у меня была, что ты жив! Поручил Антону, вот он! Потому пошли Партай с Ромеем, ты сидишь внутри, шашлыки кушаешь. Взял общак и скрылся! Где? Конечно, дома! В этом вашем Пятигорске. Набрал на всю жизнь!

— И что? Даже если там? Антон убивать меня не хотел, хотел найти тех, по чьей вине я исчез, а меня попросить достойно вернуться до Москвы для мужского разговора, ты же тоже киллер? На заре чехов валили у метро «Новогиреево»? Что ж ты сам не поехал? Забронзовел? Могилы испугался? Или тюрьмы? Скорее, озолотился, чётки все из золота. Сам бы меня и делал, ты ж умеешь! Или — старый стал, ленивый? Почему не ушёл на пенсию, от подхода не отказался? — Шах правильно сделал, что оставил Папу с Грантом в «бэхе», спецэтап одно транспортное средство, везёт в гроб Ляпу, подтянул бы, в живых никого уже бы не было. Им с Папой ладно, а Ара бы погиб, в любом деле нужно знать меру.

Он обернулся к люберецким, ближе всего к нему огромной мраморной глыбой у стены стоял непробиваемым мамонтом Архип, казаки сантиметров семь, меховая шапка в локоть высотой на голове, тренировочный костюм, коричневая кожаная куртка, которую ему в Лужниках искали два года, когда снимал, вешал на две спинки стула, в одном кармане телескопическая дубинка, во втором сигареты и нож-бабочка. Он смотрел на сержанта молча. Кавказец в подтексте словно уговаривал их не вмешиваться и от этого казался ещё более опасным. Дальше чуть ниже ростом Заяц, похожий на Кащея из «Слова пацана», только весь прокачанный, мышца прёт и мешает двигаться, ещё дальше Антон, человек со шрамом в свитере в ёлочку и зелёных джинсах. Он не подавал никаких признаков агрессии, внимательно слушал, так хищник готовится к прыжку.

— Правильно я говорю, пацаны? — спросил Шах, который всегда умел работать с личным составом. — Ромея нет, Партая нет, Цыгана нет, Тимура нет, никого от Людей на положении, город стал бесхозный, один Боря остался с Фатимой! — Любера кивнули, слышали, Амирам в Москве, стал в кал синим, с головой ушёл в криминал.

— Атоса нет, — Антон подал голос, может, Ляпа и его, — ищем, и машин, и этого главмусора, как его, Розова? Чешут весь Арбат, кто их с женой в квартире. И бригады Розова нет, какой-то вирус, умерли или отравили.

— Сидоренко нет и банка, — сказал Архип, Ляпа развалил.  — И особняка, и дома, и Шифмана, и начальника его охраны.

— И общака нет, и поэта, ты его отправил в Катманду, и сам хотел поехать, — добавил Заяц, он медленно засовывал руку в карман пиджака, Киллер посмотрел. Потом вынул, в руке у бригадира шелковой змеёй заблестела небольшая капроновая удавка, делал сам, дарил другим.

— Общак мы вам вернём за вычетом золота, — сказал Киллер, — на днях привезу, куда, скажите. Так кто, — он повернулся к Ляпе, — отвечать за трупы будет? Что-то больно много. Намолотил, стоишь, поясняешь.

— Пусть ВорЫ решают, — тихо ответил Ляпа, — им виднее. — Отступать ему было некуда, предъявили при по всей форме. — Звоните в Грузию Георгу. Курдебс сицохле, рамкиани курди.

— Телефон отдай, — вдруг упрямо по-детски сказал Антон, он сжал до бела кулаки и губы, даже уши побелели. — Отдай! — Его голос задрожал, джинсы «Монтана». — Который ты отнял, будем звонить! Мужчина должен двигаться на своём, не полагаясь на чужую поддержку.

— Вот, и телефон забрал у ребят, что ж ты? Своих нету? Совсем ты, Ляп, масть потерял! Кровь на тебе людская. Если сами не решим, то и на нас, на, — он протянул ему кейс, ты ж хотел посмотреть, открывай, смотри! «Глок» и сто патронов хватит тебе? —  Каждый слог снайпера был похож на удар молотка по гвоздю или руки, такие, ладонью забивают.

Ляпа отшатнулся от дипломата так, словно там находилась ядерная кнопка. В последнее время его фарт пошёл вкривь и вкось, злые звёзды. Киллер прыжком через стол ударил новоиспеченного крестного отца востока Москвы сбоку пыром носка по голове, маваши гери, старый жулик застыл, потом с оборота, кувыркнулся в противоположное направление, лицом вылетел в коридор соседней комнаты, дико, уныло заголосил, завыл, потом затих, в этот раз его случай, твоё значит твоё, пережёвывай. Мелькнула одна мысль: остаться в живых! (Или мёртвых.)

Шах смотрел на него своими жутковатыми чёрными глазами, как у насекомого, одни зрачки, Ляпа знал этот взгляд слишком хорошо, жалко, с ним сейчас рядом нету Шипы,
знал бы, хотя…Бывшего афганца, человека с обострённым чувством народной справедливости в постперестроечном воровском обществе нашей страны, которое погрязло в беззаконии, остановить это бы не смогло.

Иногда самый вульгарный проигрыш на фоно может с успехом заменить собой Первый концерт Чайковского, чай утром, вино в течение ночи, товарищ Киллера по отсидке Рома после освобождения подался в Москву и работал в ночном клубе «Эрмитаж», находящемся между памятником Пушкина и Петровкой, 38 ночным гардеробщиком. Насилие в те годы было в столице в духовках многочисленных ОПГ пеклось, как яблочный пирог, подобные заведения были под ним подносом, обслуживающий их персонал червивыми яблоками, такие, как Рома, в нём червяками. Забыв всё, чему учил его Шах, войдот собрал вокруг себя группу отщепенцев, отслеживая посещающих клуб молодых богатых балбесов и их подруг по квартирам, потом вламываясь к ним и нещадно грабя, уносили даже домашних животных и тапочки. Он хотел отхватить себе от этого пирога самый лакомый кусок, хоть и не лимонный.

Конец четырнадцатой главы