Мои ленинградцы

Отчего-то порой представляю, что птицы –
Души предков, домой заглянувших на миг.
Снова память в открытую душу стучится,
С фотографий глядит, со страниц старых книг.

Не унять сердца дрожь, хоть и будешь стараться,
Но встают, как святая небесная рать,
Во весь рост предо мною - мои ленинградцы,
И о каждом с любовью писать и писать.


***

Что взрослеют в войну оглушительно скоро,
И сейчас знают жители юных краёв.
А бабуля была командиром минёров,
И со школьной скамьи в – гуще страшных боёв.

Ей шестнадцать. Но в мыслях не нежные грёзы -
От фашистских атак защитить Ленинград.
Мга, Синявино – помнят горючие слёзы,
Сколько мин обезвредил девичий отряд!

Не кричали, а грозно шептали: «Не надо,
Лучше молча помянем, а после споём»,
Те, кто знал это страшное слово «блокада»
Не из сводок, а выжив под лютым огнём.

От неё мне на память остались медали,
Песни на ночь, и нрав – обе слишком круты.
И казалось так часто – бабуля из стали.
А она не из стали, а из доброты.

(2024)



***

А прабабушка очень любила сирени -
Сад уютный, ограды чугунную вязь…
Муж носил ей охапки и клал на колени,
А она улыбалась, от счастья светясь.

В мае дом – настежь окна, разбуженный, чистый,
Пол с рассветом любовно натёрт добела.
И гуляет по горнице ветер душистый,
Занавески вздымая, как птичьи крыла.

Не осталось потомкам ни дома, ни сада,
Лишь на фото в альбоме заветный тот сад,
Где прабабушка Маша погибла в блокаду.
Прадед в  страшный тот год защищал Сталинград.

В сорок пятом вернувшись, застал только остов,
В неизвестной могиле родная жена.
Стал с тех пор, словно необитаемый остров,
И геройства, и горя отведав сполна.

И лишь в мае сиреней лиловое пламя
Оживало и нимбом сияло над ним,
Словно тонкая ниточка между мирами,
Словно память о тех, кто, как прежде, любим.

Он вздыхал, усмехаясь, застенчиво-мудрый,
И шептал: «Как же долго здесь не были мы…
Обнимать бы сиреней душистые кудри
И не помнить вовек сталинградской зимы.
И не помнить вовек ленинградской зимы»...

(2023)