Лиля Брик

Я был на рыбалке. Или еще не родился.
Или ехал в автобусе на какой-то пикник.
Не помню, любил ли, а может влюбился…
В Москве умирала она, Лиля Брик.

Парадоксальное столкновение
женщины, странной судьбы и чувств.
И есть одно особое мнение,
что в таких столкновениях — смысл искусств.

Про чувства я знал не так уж и много,
про женщин и вовсе не знал ничего,
но как-то догадывался, что дорога
творца не зависит совсем от него.

Внутри и снаружи придуманной кельи,
запутавшись в рифмах волшебного блюза,
поэт, и тоскуя и, срываясь в веселье,
всегда призывает в сообщницы музу.

И вовсе не ту, что с арфой, на крыльях
кружит над первой строчкой в блокноте,
утяжеляя чувство бессилия
в неконтролируемом хороводе
несовпадающих слов и желаний,
дрожащих ненужными водными блестками;
здесь недостаточно мыслей и знаний,
здесь нужно что-то хлесткое, жесткое.

Такое жесткое, что на грани с жестоким
губит одним мимолетным взглядом,
голубоглазым ли, чернооким,
и губит так, что смерть как награда
в конце пути или узкой тропинки
по направленью к летучей славе,
собранной, созданной по крупинке,
в посмертной бронзовой оправе.

Музе такой не нужны атрибуты
какой-то мифической полубогини;
она не приходит, к ней сквозь редуты
рвутся с надеждою вместо мартини.

А муза, чулки иногда поправляя,
поэтов отсматривает и музыкантов:
она решает и выбирает,
кому прорываться сквозь строй талантов.

Такой вот музой была эта женщина.
Всё вдохновение при ней и в ней.
Оторвой была б городской, деревенщиной,
и все равно б покоряла людей.

Особенно тех, с искрой божьей в карманах,
и также не суть — грузинских, московских,
безусых солдатиков и ветеранов,
что подтвердил бы сам Маяковский.

Я тоже расту из омута злого,
и тоже шуршу как прибрежный тростник;
при свете луны, после света дневного
я жажду опасность в лице Лили Брик.