Иль я не верю Богу? Верю, Боже! Ом!

Кто говорит: Хорошего вам дня!
Кто говорит: Хороших выходных!
Отвечу: Вам, ВСЕГО хорошего, родня!,
всех кто вокруг считая за родных.

А иногда я ускоряюсь - говорю:
Хорошего вам Августа, друзья,
а то и это дважды повторю,
порой второй раз уж в начале сентября.

Есть люди что дробят даже часы:
минут, секунд считают быстрый ход...
А я не вижу в свете полосы
зарубок вовсе. И верста меня не ждёт.

Я не хожу там где поставлены столбы,
что отмеряют расстоянья городов:
мне ничего уже не надо от судьбы,
от человечьих слов и даже языков.

Двенадцать дней - двенадцать месяцев в году!
А то и вовсе лишь сезонный ход воды.
Скажи мне, Господи, чего ещё я жду,
в полночный час, смотря на блеск лучей звезды?

Чем будет снег собой на девяносто шесть
от сорок восемь отличаться? Будет жёлт?
Планете скоро невозможно будет несть
Тельца, что ошприцован смесью Голд.

И ладно мясо б только инъекцировали - Пусть,
но разум весь антибиотиком чадит...
Стоят Платон, в бумаге, Пришвин, Франкл, Пруст...
Пожалуй Франкла перечту, и может грусть,
его мне логотерапия чуть взбодрит.

Уже недолго ждать великолепия зимы,
любимый снег повсюду скоро заблестит,
и тишиной накроет все жужжащие шумы,
и водоёмы, словно рамы, застеклит.

Так опускаются на Землю облака,
мы на полгода отправляемся в ретрит.
Дорожки в парках будто чуткая рука
от чёрных ям латает ночью — зорко бдит.

Я помню сотни, как живых, тела цветов,
их уникальный стебель и орнамент красоты,
ведь созерцал их летом, не храня своих часов,
спасаясь в крыльях лепестков от суеты.

И из под снега слышу запахи тех дней,
и вспоминаю как елозил шмель в пыльце,
нарядных бабочек, которых нет нежней,
что пьют из слаких родников в живом ларце.

Но это всё уже как будто бы кино,
что происходит на экране, в мире грёз...
Жизнь это текст в котором всё сокращено,
и адаптировано что порой так жаль — до слёз.

А в представлениях, в фантазиях, в мечтах
живём мы нашу непосредственную жизнь.
Реальность общая несёт нам часто крах.
Реальность личная единственный аминь.

И кто свободен от гордыни, хвастовства,
тщеславия — чтоб одобренья получать,
кому поёт свои истории листва,
кто может шелест всех деревьев отличать

тому спешить уже и странно и смешно,
ведь он везде где чуть присел находит дом.
Грешить на жёлтый снег — что на меня нашло?
Иль я не верю Богу? Верю, Боже! Ом!

И метроному нужен кто-то чтоб качнул,
чтоб не сбиваться с ритма от угасшего тепла.
Не убивает душу хаос, стройки гул,
она скукоживается если вера умерла.

Качни меня, качни меня, качни...
Через полвека будет 18 миллиардов на Земле,
и не вегАнов, а любителей свиньи,
и алкогОлей, с вертелОв, смакующих филе.

И каждому дай нарядиться в сто одежд,
и каждый будет выхлопной трубой смердеть...
качни меня — чтоб светлый Дух надежд
с тоской на звёзды не манил Твои смотреть!

За шестьдесят секунд холодный метроном
(Хорошего вам Августа, друзья)
при grave не цокнул половины языком.
(Хорошего вам Августа, друзья)
Карл Саган голубая точка как арбуз,
(Хорошего вам Августа, друзья)
Летит как жуткой чёрной гири груз
(Хорошего вам Августа, друзья)
Как тараканы в свете — разлетятся семена
(Хорошего вам Августа, друзья)
Никто не вспомнит пыли даже имена.
(Хорошего вам Августа, друзья)

... спешить уже и странно и смешно,
везде где не присядешь — метроном...
Грешить на жёлтый снег — что на меня нашло?
Иль я не верю Богу? Верю, Боже! Ом!