Таланту Л. Н. Толстого. Люблю!

      В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что было при Элен,
что происходило в душе  в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им
не говорил себе: «ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда «je vous aime?»*
//*Я тебя люблю.//
Почему слова остались с ним?
   Теперь, напротив, каждое слово Её, своё, он повторял в своём воображении
со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить:
хотелось только повторить.
   Сомнений в том, хорошо ли или дурно то, что он предпринял, — теперь не было и тени.
Одно только иногда приходило ему в голову страшное сомнение. Не во сне ли всё это?
Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян?  Что было это?
       Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным,
овладело им.
Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви
и в возможности её любви
к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним, —
его будущим счастьем
и ни мгновения - даже малым ненастьем.
   Ему казалось иногда, что все они радуются, как  он - так жерадуются и они  сами;
и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами.
В каждом слове и движении он видел намеки на своё счастие - взглядами.
Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие,
счастливыми улыбками.
Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье,
он от всей души жалел их
и испытывал желание как-нибудь объяснить им, что всё то, чем они заняты,
 есть совершенный вздор и пустяки, не стоющие внимания их. 
    Когда ему предлагали служить,
или когда обсуждали какие-нибудь общие, государственные дела и войну,
предполагая, что от такого или такого-то исхода события зависит счастие всех людей,
он слушал с кроткою соболезнующею улыбкой
и удивлял своими странными замечаниями говоривших с ним людей.
    Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, т. е. его чувство,
так и те несчастные, которые очевидно не понимали этого чувства, —
все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нём чувства,
 что он без малейшего усилия, сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком,
видел в нём всё, что было хорошего и достойного любви – высшего из чувств искусства.
______
Война и мир. Том 4. Часть четвертая.
XIX.
 В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому,
что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов сказанных им, не говорил себе:
«ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда «je vous aime?».
Теперь, напротив, каждое слово ее, свое, он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица,
улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотелось только повторять.
Сомнений в том, хорошо ли или дурно то, чт; он предпринял, — теперь не было и тени…
   Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких.
Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться,
и уж дальше ничего не могло быть. Всё кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им.
Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви
и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним, —
его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам,
и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами.
В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие.
Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие,
счастливыми взглядами и улыбками.
Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их
и испытывал желание как-нибудь объяснить им, что всё то, чем они заняты,
 есть совершенный вздор и пустяки, не стоющие внимания.
Когда ему предлагали служить, или когда обсуждали какие-нибудь общие, государственные дела и войну,
предполагая, что от такого или такого-то исхода события зависит счастие всех людей,
он слушал с кроткою соболезнующею улыбкой
и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями.
Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, т. е. его чувство,
так и те несчастные, которые очевидно не понимали этого, —
все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства,
 что он без малейшего усилия, сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком,
видел в нем всё, чт; было хорошего и достойного любви.