Отделим зёрна от плевел. Лермонтов. Кн. 2. Часть30

Начало: Введение - http://stihi.ru/2024/06/10/1086


«…поэзия, залитая шампанским»
========================================
Часть 30


…Творческая натура Михаила Юрьевича, щедро наделённая многими талантами от рождения, ежедневно и ежечасно выплёскивалась то поэтической строкою, то карандашным рисунком, то ложилась на бумагу мягкими красками акварели, то звучала мелодией: Мишель играл на фортепиано, скрипке, флейте, гитаре…

И вот ему не терпится скорее закончить учёбу, стать офицером и… свободная жизнь, – совершенно взрослая, весёлая, бурная, интересная и беспечная!.. – подарит ему все желаемые удовольствия: и любовь, и дружбу, и поэзию, текущую рекой под звон бокалов с пенящимся шампанским… О-оо, это будет... восхитительно!.. Вот что пишет он, – девятнадцатилетний, будучи ещё юнкером, – 4-го августа 1833-го из Санкт-Петербурга М.А Лопухиной (перевод с французского):

      «Я не писал к вам с тех пор, как мы перешли в лагерь, да и не мог решительно, при всём желании. Представьте себе палатку, 3 аршин в длину и ширину и в 2 с половиной аршин вышины; в ней живут трое, и тут же вся поклажа и доспехи, как-то: сабли, карабины, кивера и проч., и проч. Погода была ужасная; дождь без конца, так что часто по два дня подряд нам не удавалось просушить платье. Тем не менее эта жизнь отчасти мне нравилась. Вы знаете, любезный друг, что мне всегда нравились дождь и слякоть – и тут по милости божией, я насладился ими вдоволь.
       Мы возвратились в город и скоро опять начнём занятия. Одно меня ободряет – мысль, что через год я офицер! И тогда, тогда… Боже мой! Если бы вы знали, какую жизнь я намерен вести! О, это будет восхитительно! Во-первых, чудачества, шалости всякого рода и поэзия, залитая шампанским. Знаю, что Вы возопиете; но увы! пора мечтаний для меня миновала; нет больше   в е р ы;  мне нужны материальные наслаждения, счастие осязаемое, счастие, которое покупают на золото, носят в кармане, как табакерку, счастие, которое только бы обольщало мои чувства, оставляя в покое и бездействии душу!.. Вот что мне теперь необходимо, и вы видите, любезный друг, что с тех пор, как мы расстались, я несколько переменился. Как скоро я заметил, что прекрасные грёзы мои разлетаются, я сказал себе, что не стоит создавать новых; гораздо лучше, подумал я, приучить себя обходиться без них. Я попробовал и походил в это время на пьяницу, который старается понемногу отвыкать от вина; усилия мои не были бесполезны, и вскоре прошлое представилось мне просто перечнем незначительных, самых обыкновенных похождений».

(Конец цитирования)


А вот об этом же, но уже языком лермонтовской поэзии: « …Гусар! ужель душа не слышит / В тебе желания любви? / Скажи мне, где твой ангел дышит? / Где очи милые твои? / Молчишь – и ум твой безнадёжней, / Когда полнее твой бокал! / Увы – зачем от жизни прежней / Ты разом сердце оторвал!.. / Ты не всегда был тем, что ныне, / Ты жил, ты слишком много жил, / И лишь с последнею святыней / Ты пламень сердца схоронил.»

В очередном письме от 23 декабря 1834 года к старшей сестре Варвары Александровны, к Марии Александровне Лопухиной, бывшей на 12-ть лет старше Мишеля, – которой он доверял самое сокровенное, самое потаённое и искреннее своего чуткого сердца, – 20-летний Михаил Лермонтов пишет (перевод с франц.):

« Любезный друг! Что бы ни случилось, я никогда не назову вас иначе; ибо это значило бы порвать последние нити, связывающие меня с прошлым, а этого я не хотел бы ни за что на свете, так как моя будущность, блистательная на вид, в сущности, пошла и пуста. Должен вам признаться, с каждым днём я всё больше убеждаюсь, что из меня никогда ничего не выйдет со всеми моими прекрасными мечтаниями и неудачными шагами на жизненном пути; мне или не представляется случая, или недостаёт решимости. Мне говорят: случай когда-нибудь выйдет, а решимость приобретётся временем и опытностью!.. А кто порукою, что, когда всё это будет, я сберегу в себе хоть частицу пламенной, молодой души, которою бог одарил меня весьма некстати, что моя воля не истощится от выжидания, что, наконец, я не разочаруюсь окончательно во всём том, что в жизни заставляет нас двигаться вперёд?
       Таким образом, я начинаю письмо   и с п о в е д ь ю,   право, без умысла! Пусть же она мне послужит извинением: вы увидите, по крайней мере, что если характер мой несколько изменился, сердце осталось то же. … Право, я до такой степени сам себе надоел, что когда я ловлю себя на том, что любуюсь собственными мыслями, я стараюсь припомнить, где я вычитал их, и от этого нарочно ничего не читаю, чтобы не мыслить. Я теперь бываю в свете… для того, чтобы меня узнали, для того, чтобы доказать, что я способен находить удовольствие  в    хорошем    о б щ е с т в е…  Ах! я ухаживаю и, вслед за объяснением в любви, говорю дерзости. Это ещё забавляет меня немного и хотя это отнюдь не ново, однако же случается не часто!.. Вы думаете, что за то меня гонят прочь? О нет! напротив: женщины уж так сотворены. У меня проявляется смелость в отношениях с ними. Ничто меня не смущает – ни гнев, ни нежность; я всегда настойчив и горяч, но сердце моё холодно и может забиться только в исключительных случаях. Не правда ли я далеко пошёл!.. И не думайте, что это хвастовство: я теперь человек самый скромный и притом знаю, что этим ничего не выиграю в ваших глазах. Я говорю так, потому что только с вами решаюсь быть искренним; потому что только вы одна меня пожалеете, не унижая, так как и без того я сам себя унижаю. Если бы я не знал вашего великодушия и вашего здравого смысла, то не сказал бы того, что сказал. Когда-то вы поддержали меня в большом горе; может быть, и теперь вы пожелаете ласковыми словами разогнать холодную иронию, которая неудержимо прокрадывается мне в душу, как вода просачивается в разбитое судно! О, как желал бы я опять вас увидеть, говорить с вами: мне благотворны были бы самые звуки ваших слов. Право, следовало бы в письмах ставить ноты над словами, а теперь читать письмо то же, что глядеть на портрет: нет ни жизни, ни движения; выражение застывшей мысли, что-то отзывающееся смертью!..
       Я был в   Ц а р с к о м   С е л е,   когда приехал Алексис. Узнав о том, я едва не сошёл с ума от радости: разговаривал сам с собою, смеялся, потирал руки. Вмиг возвратился я к моим былым радостям; двух страшных лет как не бывало…
       На мой взгляд, брат ваш очень переменился, он такой толстый, каким я когда-то был, румяный, но всегда серьёзный и степенный; однако в вечер нашего свидания мы хохотали как сумасшедшие – бог знает отчего!
       Скажите, мне показалось, будто он неравнодушен к   m-lle Catherine Сушковой, известно ли это вам?.. Дядьям сей девицы, кажется, очень хотелось бы их повенчать. Сохрани боже!.. Эта женщина – летучая мышь, крылья которой зацепляются за всё встречное. Было время, когда она мне нравилась; теперь она почти принуждает меня ухаживать за нею… но, не знаю, есть что-то такое в её манерах, в её голосе грубое, отрывистое, надломленное, что отталкивает; стараясь ей нравиться, находишь удовольствие компрометировать её, видеть, что она запутывается в собственных сетях.
< … … … … … >
              Мне бы очень хотелось с вами повидаться, простите, в сущности, это желание эгоистическое; возле вас я нашёл бы себя самого, стал бы опять, каким некогда был, доверчивым, полным любви и преданности, одарённым, наконец, всеми благами, которых люди не могут у нас отнять и которые отнял у меня сам бог! Прощайте, прощайте, хотел бы ещё написать, но не могу.

М. Л е р м а.

P. S.    Поклонитесь, всем, кому сочтёте нужным… Ещё раз прощайте. »

(Конец цитирования)

Строки письма говорят сами за себя и в комментариях не нуждаются. Но что касается «m-lle Catherine Сушковой»… О ней мы, пожалуй, поговорим: и только лишь потому, что любители осуждать «характер» Михаила Юрьевича, – со сдержанным, но плохо скрываемым злорадством в беседе, – обязательно «напомнят с подковырочкой», как Лермонтов «непорядочно поступил с Сушковой».


Продолжение:
Часть 31. «Теперь я не пишу романов – я их делаю»
http://stihi.ru/2024/08/14/1876

Вернуться:
Часть 29. «…И сердце любит и страдает, почти стыдясь
любви своей»: …Варенька Лопухина
http://stihi.ru/2024/06/15/1344